– Никита Романыч, что вы здесь делаете?
Стараясь не выдать волнения, Никита повернул голову. Справа от него сидел щегольски одетый, коротко стриженый молодой человек. Никита припомнил, что в прошлый раз приметил его за карточным столом, как подозрительно удачливого игрока. Вблизи лицо молодого человека было как будто смутно знакомым. Никита напряг память. Кто же это? Голоса слышать не приходилось никогда, но лицо… Чей-то сын, похожий на отца? Нет, не то… Кто же тогда? И как током ударило – Ярославль! Мальчик-доброволец, с которым отмерили столько вёрст по нехоженой чаще… Илюша… С Восемнадцатого и не видел его. После пожара в Глинском Никита был слишком занят Варей, находившейся в ужасном состоянии. А неуёмный мальчонка жаждал, во-первых, сражаться, а, во-вторых, отыскать мать и сестру, оставленных в городе. Никита пытался увезти его с собой в Москву, но Илюша заупрямился и в назначенный день просто исчез. Если бы не состояние Вари, Никита не оставил бы брата боевого товарища без призору и отыскал бы его, но приходилось выбирать…
– А вы что здесь делаете, Трифонов?
– Хорошая у вас память… Только меня нынче Басмановым кличут, а чаще – Гришка-Валет.
– Так и я здесь Калугин… Выпьем, что ли, за знакомство?
– Непременно, господин капитан… Только, если вам будет угодно, через два часа. Дом в конце Выползова переулка. А здесь нам лучше не знать друг друга. До встречи.
Илья залпом выпил стопку водки и, не закусывая, прошёл к карточному столу.
Никита решил рискнуть и принять его приглашение. Он не верил, что бывший лицеист, выведенный им из горящего города, предаст его. А поговорить было необходимо. Не для дела, но чтобы понять, что произошло с некогда желавшим сражаться за свободу Родины мальчиком.
В назначенный час Никита был у указанного ему дома. «Гришка-Валет» появился спустя четверть часа. Ни слова не говоря, он постучал в окно. В доме вспыхнул свет, и в отворившейся двери появилась заспанная девица в ночной сорочке и шали. Илья потрепал её по щеке:
– Вот, встретил приятеля. Иди спать, а мы потолкуем.
Девица насупилась, но покорилась. «Басманов» провёл Никиту в небольшую комнатушку, достал бутылку с мутной жидкостью и горбушку чёрного хлеба:
– Садитесь, господи капитан, – он плеснул в стаканы подозрительное зелье: – Самогон высшей пробы. Люся сама варит.
– За это теперь срок дают.
– Но вы же не донесёте на Люсю?
– Не донесу, – согласился Никита.
Выпили, не чокаясь, как на поминках, и Илья спросил:
– А на меня донесёте?
– Надеюсь, что нет…
– Надеетесь? Отрадно! А на кого же тогда вы собираетесь доносить?
– С чего вы решили, Трифонов, что я собираюсь доносить?
– Не верю, что вы пришли к Касатке просто поразвратничать и понюхать какой-нибудь отравы.
– Мне тоже трудно поверить, что я разговариваю с шулером. Я должен был позаботиться о брате моего друга и не смог этого сделать… Скажите, Трифонов, что с вами случилось? Я приезжал в Ярославль два года спустя, искал вас и ваших родных, но безуспешно.
– Естественно, – лицо Ильи дёрнулось. – Мои родные к тому времени были давно мертвы. Невестку расстреляли, а мать умерла в тюрьме.
– А вы?..
– А меня отправили в сиротский приют. Я был мальчишка, поэтому к стенке меня не поставили, о чём я очень сожалею. В приюте вначале били меня, потом научился бить я. Воровать я научился там же, потому что все мы были голодны, как стая волчат. Дважды я убегал, но меня ловили, пока, наконец, не отправили перевоспитываться в ИТЛ. Там я пробыл полтора года. Куда мне было идти по освобождении? Сперва я устроился подсобным рабочим на одном складе. Но там, как на грех, случилась покража. Обвинили, само собой, меня. Мне ничего не оставалось, как сбежать в очередной раз. У меня не было ничего: ни денег, ни документов. Случай свёл меня с приютским приятелем… Тут-то всё и началось. Приятель мой был уже опытным вором и его «таланты» довели нас до Москвы. Здесь мы сперва обретались на Сухаревке… Знаете ли вы, что такое Сухаревка? Дыра почище Хитровки. День и ночь в подземных уборных, среди грязи и смрада взрослые и дети занимались там тем, что пили, баловались кокаином и играли в карты. На кон ставили всё вплоть до исподнего. Проигравшись, одалживали у других что-либо прикрыть срам, шли на рынок и, своровав там что-нибудь, снова ставили на кон. Я поставил себе целью, во что бы то ни стало, вырваться из этого ада. Один старый картёжник выучил меня кое-каким трюкам. Учеником я оказался способным и потому скоро покинул опротивевшую Сухаревку. Год спустя я уже имел поддельные документы, приличный костюм и довольно денег на существование. Вот, собственно, и вся нувелла.
– Если бы вы пришли ко мне…
– Я не знал вашего адреса. И потом чем вы, офицер и купеческий сын, могли бы мне помочь? Вы сами по лезвию ходите.
– Есть человек, который может вам помочь! – воскликнул Никита, подумав о Скорнякове.
– Легавый, что ли? Нет уж, покорнейше благодарю. Я преступник, господин капитан. И уже не по советским законам, а по всяким человеческим, равно как и по божеским.
– Вы не виноваты, Трифонов, вы жертва этого страшного времени…
– В самом деле? А публика, что собирается в волчатнике? Они тоже – жертвы?
– Зачем вы сравниваете? Убийцы, грабители, насильники – это же совсем другое дело! Это не люди!
– Так ведь и я вор. Крови на мне нет, правда. Но вполне могла бы быть, кабы карта иначе легла. Так что мы все – не люди. И тут вы правы.
– Так не должно быть! – страдальчески вымолвил Никита. – И я себе не прощу, что ваша судьба…
– Довольно! – резко бросил Илья. – Не терплю этой высокопарной патетики! Однако же, я вам откровенно всё рассказал о себе. Долг платежом красен, как вы считаете?
– Я готов отвечать вам.
– Вы работаете на легавых?
– Нет. Я связан с ними, правда. Но сюда меня привело моё дело.
– Нельзя ли яснее?
– Несколько месяцев назад был убит дорогой для меня человек. Беззащитная, больная, старая женщина. Я хочу, чтобы убийцы были наказаны. Поэтому я здесь.
– Это, часом, не генеральша с Тверской?
– Вы знаете?..
Илья на минуту вышел из комнаты и возвратился назад с чемоданом. Когда он открыл его, Никита смертельно побледнел, узнав вещи Аделаиды Филипповны.
– Откуда?.. – хрипло выдавил он.
– Не бойтесь. Моей Люське иногда оставляют на хранение… Формально, она ни сном, ни духом не ведает, что это за вещи. А на самом деле знает, разумеется, что они краденые.
– Как же вы, Трифонов, можете помогать им?.. – спросил Никита, задыхаясь. – Ведь на месте этой несчастной старухи могла быть ваша мать…
– Я часть их мира, господин капитан, – сказал Илья. – А у этого мира свои законы. Тому, кто их нарушает, делают амбу быстрее, чем по приговору ревтрибунала. Вам, стало быть, нужен Шрам?
– Вы его знаете?
– Как не знать… – «Валет» усмехнулся, выпил наполненный до краёв стакан и, помолчав, произнёс: – Ну, вот что, Никита Романович, я вам помогу. Но с условием. Про Люську вы будете молчать. Чемодан этот у неё скоро заберут. Кто, я вам скажу. Его пусть ваши друзья и берут. И когда Шрам будет в чайной, я тоже дам вам знать.
– Зачем вам это, Трифонов?
– Считайте, что мне крайне несимпатичны люди, опускающиеся до нападений на беззащитных старух, – ответил Илья и добавил со скрытой болью: – А ещё больше те, что в своей похоти измываются над сиротами, пользуясь их голодным и беззащитным положением.
– О чём это вы?
– У Шрама была… любовница. Он её подобрал, когда она, оставшись сиротой, побиралась на улице. Она была ещё ребёнком, господин капитан, – при этих словах Илья побледнел. – А он растлил её, а потом сделал из неё… – он судорожно сглотнул. – А, чтобы не сопротивлялась, приучил к этой белой гадости. Недавно она умерла. Ей не было и восемнадцати!
– Вы хорошо знали её?
– Знал, когда сам ещё был голоден и бос. Я обещал ей, что непременно вырвусь из грязи и вытащу её… Но я опоздал! Опоздал! На считанные недели…
– И после этого вы можете с этим выродком?..
– Я многое могу, – зло ответил Илья. – Но вам я помогу, Никита Романович. Раз уж так карты сошлись…
– Вас ведь могут убить за это.
«Валет» пожал плечами:
– Что ж… Может, и к лучшему. Жить мне пришлось по-скотски, так хоть подохну человеком… Идите, господин капитан. Утро уже… И не вздумайте своего легавого обо мне просить. Сделайте одолжение.
Своё слово бывший лицеист Трифонов сдержал. Накануне он украдкой предупредил о том, что в волчатнике ждут Шрама. Голубой платок в кармане пиджака – этим знаком Илья обещал дать знать, когда бандит будет в чайной.
Именно в надежде увидеть этот знак и в волнении перед тем, что должно было последовать в случае такового, Никита покинул встревоженную жену и отправился в Волконский…
Илья, как обычно, коротал время за карточным столом. Вид его был невозмутим, взгляд полностью сосредоточен на игре, а из кармана торчал голубой уголок платка. Никита, также сохраняя спокойствие, сперва прошёл к стойке и неспешно выпил свой обычный бокал вина. Небрежно заплатив, он подошёл к окну и, отдёрнув занавеску, некоторое время смотрел на улицу. Занавеска была условным знаком дежурившим снаружи агентам. В сущности, миссия бывшего капитана Громушкина на этом исчерпывалась, и он должен был спешно покинуть чайную до начала операции. Но Никита замешкался, следя за Ильёй. Он надеялся, что «Валет» уйдёт также. Но тот вместо этого безмятежно доиграл партию и, забрав выигрыш, направился вовсе не к выходу, а во внутренние помещения притона, куда допускались только «свои».
Никита мысленно обругал Илью дураком и скрипнул зубами… На душе было скверно. Ему хотелось принять участие в задержании бандитов лично, но Скорняков строго-настрого запретил лезть на рожон. Никита уже думал уходить, как вдруг в «салон» вошла женщина. Он столкнулся с нею у дверей и вздрогнул, узнав ту самую девицу, что украла кольцо Аделаиды Филипповны. Её так и не арестовали, так как на допросе она показала, что генеральша сама подарила ей перстень, а спрятала она его с испугу, вызванного нападением на неё «незнакомого мужчины». Никаких улик против девушки, которая к тому же сама пострадала при ограблении, не было, а без таковых в стране торжествующей справедливости можно было давать сроки только честным людям.