Чем невозможнее оказывалась смерть, тем сильнее становилась тяга к духовной жизни. Но порвать с миром не выходило. После окончания войны Михаил занимал различные медицинские должности. Не минула и служба в красной армии, будучи главным врачом полевого госпиталя которой, Михаил попал в плен к казакам генерала Мамонтова. По возвращении в Москву доктор Жижиленко сделался главным врачом Таганской тюрьмы…
В ту пору у него появился совершенно особенный пациент и Друг. Им был патриарх Тихон. Михаил глубоко почитал Святейшего и, само собой, не мнил себя достойным, чтобы входить в его ближний круг. Однако, патриарх проникся к доктору большим доверием и самой сердечной дружбой. В последние годы своей жизни он не раз удостаивал Михаила откровенных бесед, в которых делился самыми наболевшими чувствами, потаёнными мыслями. Не всегда бывало меж ними согласие. Святейший, несмотря ни на что, долго сохранял упование, что все ужасы советской жизни еще могут пройти и что Россия еще может возродиться через покаяние. Доктор Жижиленко, однако, слабо верил в подобный счастливый исход и полагал, что последние дни предапокалиптического периода уже наступили. Со временем и патриарх стал всё больше склоняться к пессимистической оценке событий. Незадолго до своей кончины Святейший пригласил его к себе. Он долго говорил о тяжелейшем положении Церкви. Болью и страхом за её судьбу был пронизан его голос, наполнены усталые глаза.
– Путь уступок не может быть бесконечен, – с горечью рассуждал патриарх. – Потому что никакие наши уступки не будут им достаточны. За каждым новым шагом у нас немедленно станут требовать следующий. И так – до самого конца! Пока не уведут Церковь в пропасть. В этом их цель, и они не остановятся.
– Но как же быть? – негромко спросил доктор Жижиленко.
– По-видимому, единственным способом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу станет в ближайшем будущем уход в катакомбы, – ответил патриарх.
Эта идея, неоднократно высказываемая ему прежде архиепископом Феодором (Поздеевским), по-видимому, давно и прочно укоренилась в Святейшем. Ещё в 1920 году он издал указ, предписывавший правящему епархиальному архиерею в случае прекращения деятельности законного Высшего Церковного Управления Русской Церкви войти в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях. В условиях отсутствия архиереев, с которыми можно вступать в общение, епархиальный архиерей должен был перейти на самоуправление и взять на себя всю полноту власти в своей Епархии до образования свободного церковного управления. В случае же «крайней дезорганизации церковной жизни, когда некоторые лица и приходы перестанут признавать власть епархиального Архиерея, последний не слагает с себя своих иерархических полномочий, но организует из лиц, оставшихся ему верными, приходы и из приходов – благочиния и епархии, представляя, где нужно, совершать богослужения даже в частных домах и других приспособленных к тому помещениях и прервав церковное общение с непослушными».
Во время ареста патриарха и обновленческого самочиния эта форма церковного управления уже вводилась по указанию митрополита Агафангела. Но лишь в новых обстоятельствах, когда в лице членов «временного синода» митрополита Сергия обновленцы де-факто захватили власть снова, вполне осозналась прозорливая глубина давнего указа Святейшего. Этим документом он загодя заложил законную основу для образования катакомбной церкви, загодя утвердил каноническое положение тех, кто не пожелает смешивать Христа с велиаром и отойдёт от смешавших.
Анафематствовав ещё на заре большевизма Советскую власть и её сторонников, патриарх так и не снял этой анафемы, несмотря на вынужденное покаянное письмо из заключения. И если для атеистической власти письмо казалось важнее, то для верующих оно не имело серьёзного значения, доколе сохранялась анафема. Под неё-то и суждено оказалось подпасть «мудрому Сергию» и единомысленным с ним.
Именно в ту, как оказалось, последнюю, прощальную встречу патриарх Тихон дал Михаилу благословение принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, стать тайным епископом… Последнее тогда потрясло доктора Жижиленко. Ни разум, ни душа не допускали, что однажды это завещание исполнится.
Монашество он так и не решился принять, всё колеблясь и выжидая чего-то. Однако в минувшем году Господь посетил его сильнейшей болезнью, от которой коллеги уже не сулили ему подняться. Было время, когда Михаил искал смерти, но теперь она показалась ему страшна, ибо не оставляла времени исполнить завещанное Святейшим, исправиться. Соборовавшись, доктор Жижиленко дал обет, что, если поправится, то незамедлительно примет сан.
Болезнь отступила, и надлежало исполнить обещанное. Однако, за время его недуга многое переменилось в положении Русской Церкви… Некогда брат Александр получил степень магистра за диссертацию «Подлог документов. Историко-догматическое исследование». В ней, рассмотрев историю и теоретическую разработку понятия подлога, а также вопрос о лжи, как средстве совершения преступлений, он дал новое определение подлога, как «умышленного искажения подлинности письменного удостоверительного знака с целью употребления его под видом настоящего». Нечто в этом роде произошло в Двадцать седьмом году – умышленное искажение церковного духа с целью употребления его под видом настоящего.
Духовник доктора Жижиленко отец Валентин Свенцицкий убедил Михаила в том, что Сергий, являясь руководителем Православной Церкви, в своих действиях как бы заигрывает с властью, старается Церковь приспособить к земной жизни, но не небесной. Действительно православным епископом отец Валентин называл Димитрия Гдовского. К нему и отправился доктор Жижиленко.
Принятие священнического сана было для Михаила лишь ступенью. Приняв его, он вернулся в Москву и ещё несколько месяцев работал врачом, после чего в сентябре вновь отправился в Ленинград к владыке Димитрию, упросил его посвятить себя в монахи и принял постриг с именем Максим в честь преподобного Максима Исповедника.
Спустя месяц владыка вызвал его уже сам…
Лёгкая благоговейная дрожь прошла по телу, когда на склонённую голову опустилось тяжёлое разогнутое Евангелие, и словно издали донёсся, сквозь вызванный волнением стук в ушах голос владыки Димитрия:
– Избранием и искусом боголюбезнейших архиереев… Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, проручествует Максима… во епископа: помолимся убо о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа…
Священнослужители трижды пропели «Господи, помилуй», а импровизированный хор – «Кирие, элейсон». Епископ Гдовский трижды благословил склонённую главу отца Максима и стал читать две тайные молитвы. По окончании их Евангелие было отнято, и новопосвящённому епископу последовательно поднесли саккос, омофор, крест, панагию и митру. Принимая каждое из одеяний, владыка благоговейно целовал его.
– Аксиос! – пропел хор.
– Аксиос, – повторил епископ Димитрий, братски обнимая и целуя владыку Максима.
Глава 12. Мария
Род лукавый ждал знамения с небес, но оно не далось ему до той поры, пока вода не истекла из пронзённой копьём груди Распятого. Россия недостатка в знамениях не знала. В 1927 году её поразила страшная засуха. «Правда» сообщала о жаре на Украине: «Вследствие рекордной за десятилетие жары, доходящей до 48 градусов и месячного отсутствия дождей, озимая посевная кампания развивается замедленным темпом». В Туркмении жара доходила до 72 градусов по Цельсию. В Азербайджане засуха привела к массовому падежу скота. Полыхали торфяные болота и леса в Ярославской, Вологодской, Ленинградской и других областях. Выгорали леса в районе Мурманской железной дороги. А в Нижегородской области среди жары ураганный ливень унёс водой тридцать четыре здания, пять рабочих помещений, одиннадцать грузовых построек и шесть мостов…
Сильные ливни обрушились на Закавказье. В Грузии градом уничтожило виноградники. Мощный шторм бушевал над Ленинградом. Сильными волнами несколько судов было затоплено и выкинуто на берег. У Финляндского моста напором воды разорвало караван барж, следовавший за буксиром… В окрестностях Ленинграда ураганом поломало деревья, ветер свирепствовал несколько часов. Необычайным подъемом воды в Оби оказались затоплены луга и поля. В результате дождей произошёл разлив рек на Северном Кавказе. В районе Армавира был снесен большой мост. Над владивостокским округом бушевал ливень, по своей силе равный тайфуну, снесший постройки, мосты и заборы. В результате наводнения на Дальнем Востоке убытки превысили семь миллионов рублей.
26 июня в Крыму произошло землетрясение. В отдельных местах его сила достигла семи баллов. В Балаклаве, Форосе и Алупке образовались большие трещины в земле. Произошли обвалы скал в Ореанде и Кичмене. Западная сторона Ай-Петри опустилась. Грандиозные обвалы произошли в районе Севастополя. В Одессе, Днепропетровске, Запорожье и Киеве ощущались подземные толчки. На горе Кастель близ Алушты обрушилась скала «Чертов Палец». Обвалились скалы между Симеизом и Ласточкиным Гнездом, в том числе знаменитая скала «Монах».
28 июня землетрясение произошло в Иерусалиме. Им был уничтожен древнейший храм Иоанна Крестителя и другие греческие храмы. От этого землетрясения купол и стены Храма Воскресения дали такие трещины, что Богослужение в нем было прекращено, было много убитых и раненых.
29 июня над европейской частью СССР наблюдается солнечное затмение…
Казалось, что сами силы природы противились совершению неисправимого зла, взывали к ослепшим душам: «Аще не покаетесь, тако же погибните!»
– Что-то будет, – задумчиво говорил Алексей Васильевич, пробегая глазами скупые газетные сводки.
И что-то свершилось. В эти апокалиптические дни была обнародована Декларация митрополита Сергия.