многие. И благословил переезд дорогой батюшка, отец Алексей. Нет, он правилен был, переезд. Но видя ломящуюся в вагоны толпу, Лидия каждый раз сомневалось в этом. Слишком жутко было. Один неосторожный шаг – и ты под ногами озверелой массы. А она и не заметит тебя, и растопчет. Такое бывало уже…
В очередной раз преодолев страх, Лидия ринулась на штурм поезда. Удалось втиснуться – только так зажали со всех сторон, что перед глазами разноцветные круги пошли. Как костей не переломали – один Бог, создавший их столь крепкими, знает…
На родную Москву смотреть тоскливо было. Это как же постараться надо, чтобы в месяцы считанные цветущий город в общественную уборную обратить?.. Даже летом, летом – и то грязь сплошная! То ли дело осенью будет! Весь город, точно слоем пыли покрылся. Даже люди. И нищета кромешная… И голод… И страх… Страх человека перед человеком. А как не бояться? Ведь мало бандитов легальных в тужурках кожаных, так ещё же и прочие-разные разбойничают! Кушать-то всем охота. А о том, что кусок хлеба можно трудом заработать и вспоминать эта публика забыла. На что его трудом зарабатывать, когда куда как проще вырвать из чужих коченеющих рук?.. Хотя б на том же вокзале? Или на толкучке? Вон, бывшая дама идёт с кошёлкой. Вырви у неё кошёлку – и только и видели тебя! Напрасно «караул» кричать! Никто не поможет! Тем более, что закричавший, надо думать, класс отживший, а тот, который кошёлку выхватил – передовой, будущее революции, так сказать.
Немало скрасила поездку встреча с Лялей Аскольдовой. Жаль, Серёжа в Посаде остался – вот бы обрадовался подруге старинной! Пригласила её с мужем в гости. Себе, признаться, хлопоты лишние, но Серёжа рад будет… Да и невежливо как-то не пригласить. А Ляля замялась, глаза отвела:
– Жорж, наверное, не сможет… А я… Я непременно. Я ведь искала вас…
Жорж не сможет? Да ещё так стеснительно? Ну, дела! Без году неделя в браке, а уже такие отношения? Хотя рассказывал Серёжа про этого самого Жоржа. Нашла себе Ляля мужа, только посочувствовать можно – намается с ним. Или уже как будто?
Ляля, по всему видать, на Сухаревке не бывала. Непривычно ей здесь было, неловко. Счастливая! Хотя… За счёт дяди-подлеца жить – тоже не великое счастье. Лучше уж башмаки тачать и торговать.
– А Серёжа в Москве не бывает?
Серёжа? В Москве? Да, вот, пустила однажды одного… Привёз с собой… скрипку. Старинную. Ценную. Он, видите ли, увидел продающую её женщину с маленькой дочерью. Оказалось, скрипка – её покойного мужа. И она так бережно кутала её, дрожа сама на ветру. И так трогательно было: бедная, хрупкая скрипка, бедная, хрупкая женщина… И пожалел. Отдал ей все деньги. А скрипку привёз… Оправдывался: Женя подрастёт, играть будет. Женя! Жене бы с голоду не опухнуть дотоль… И кто, скажите на милость, будет учить его играть? Так и лежала скрипка у мужа в кабинете. Продать её он почему-то ни в какую не желал… С той поры Лидия не допускала, чтобы Серёжа ездил в город один. Слишком велик убыток семейному бюджету от таких поездок.
– Бывает… иногда… – подробностей Ляле знать незачем.
Откровенно говоря, не очень-то рада была Лидия нежданной спутнице. Приходилось отвлекаться на разговор, когда каждая секунда горела. За считанные часы нужно было умудриться расторговать привезённое, купить (а для того ещё и найти) кое-что, заскочить к себе на Маросейку и успеть на поезд. Чтобы хоть к ночи-то, к ночи дома быть! И дать роздых обращённому в пружину телу. А потом снова в путь. Теперь уж более дальний – за провиантом в соседние губернии. Ехали знакомые посадские на днях – так хоть с ними. Всё не одной. Как-никак, а небезопасно… И непокойно было от этой предстоящей поездки – не привыкла своих оставлять без пригляда. Особенно маленького Женю… Тут только на отца надежда. Хоть и стар, но присмотрит за внуком. А, по-хорошему, няньку бы… Была прежде, да Серёже она не нравилась. Мол, зыркает недобро, говорит неласково. А теперь новую няньку в семью брать – лишний рот выйдет. Как ни крути, всё худо. А ведь разрухи конца и края не видать! И как же обернуться? Даже такого лошадиного здоровья, каким Господь наделил, мало будет…
Роились в голове мысли, столько вопросов решать необходимо было, а тут ещё Ляля… Ей-то, поди, спешить некуда. Вздыхала тоскливо. Эх, барышня, барышня, тебе бы покрутиться так же – на вздохи бы сил не осталось.
– Какая ты, Лида, стала… Я бы так не смогла…
Да, куда бы ты делась, голубка, если бы нужда довела? Или Лидия к такой жизни подготовлена была? Тоже ведь барышня, дочка профессорская. Теперь и вспомнить чудно. Посмотришь на свои распухшие руки и не поверишь, что были они когда-то нежными и мягкими, что в шёлковые перчатки облекались…
А всё-таки, словно ветер попутный в спину дул – всё успела. И до вокзала Ляля извозчика наняла, не поскупилась – домчал, как в стародавние времена. В пролётке только и перевела дух, расслабила натруженное тело. И, подумав, что впереди снова давка в поезде, передёрнулась. Это что ж сотворить надо было, чтобы поезда обратились в душегубки? В ходынки на колёсах? Как это свершилось? Как им это удалось? Непостижимо!
В Посад Лидия вернулась к ночи. Не без труда доволокла одеревеневшие ноги до дома и ещё на подходе к нему угадала по мелькавшим в освещённом окне теням, что о покое думать и теперь рано. Дома – гости. Кто? Не всё ли равно, в сущности! Философы, писатели, художники, учёные… Люди, несовместимые с нынешним временем. Потому что время настало – первобытное. А для первобытного времени не нужны ни знания, ни таланты, ни ум, ни дух… А крепкие руки. И ноги. И житейская смекалка. И желательно полное отсутствие стыда… Нужно из людей обратиться полулюдьми, неандертальцами… Тогда есть все шансы выжить. Но люди, регулярно собиравшиеся в гостиной Кромиади, принять этого не желали и не могли. Всех их Лидия любила. Но в этот миг эта любовь как-то затихла, оробела. Подавленная нечеловеческой усталостью. Хотелось одного – напиться горячего кипятку и лечь. И не шевелиться. А предстояло изображать гостеприимство… И ведь не догадаются расположившиеся в гостиной тонкие натуры, что хозяйке нужен отдых. Как не догадался Серёжа, что нынешним вечером устраивать полуночные заседания более чем неуместно. Впрочем, он и не устраивал. Просто они пришли, а он, как вежливый человек, не мог пояснить им, что они не ко времени… Ах, как он предупредителен и вежлив со всеми! Хоть бы толику этой предупредительности оставил жене… Что ж, сама же такой порядок установила в доме. Чего теперь жаловаться? Надо терпеть…
И стиснув зубы, Лидия вошла в дом. Никто не услышал этого, не вышел встретить, забрать нелёгкую сумку. Где ж им услышать, когда важнейшие вопросы судьбы России решаются? Когда о Царе разговор идёт! О Царе… Перекрестилась Лидия. Да, очерствело сердце. Не содрогнулось оно при скорбной вести. А должно было…
На цыпочках пройдя в детскую, она с удовлетворением обнаружила, что Женя уже уложен и мирно спит. Знать, дедушка позаботился. И то ладно. Теперь пора было и гостям себя явить. И, наконец, обогреться кипятком и чем-нибудь съестным. А там… А там… Забыть об этикете и оставить мужа с гостями дебатировать хоть до утра. Если им так хочется. А самой позволить себе роскошь не засиживать с ними.
По счастью гостей в этот вечер оказалось немного. Всего двое: Стёпа Пряшников и Лодя Бекетов. Оба – свои люди в доме. А значит, можно обойтись без церемоний. Уже легче… Первым ринулся навстречу Лидии не муж и не отец, а расплывшийся в радушной улыбке великан Стёпа. В два прыжка с грацией тигра перескочил гостиную и, вот, жал горячо руки своими совсем не артистическими лапищами:
– Лидия Аристарховна! Ну, наконец-то, наконец-то, свет-царица моя появилась! Как тебя только пускают одну в этакую пору?! Ночь же, ночь на дворе! – и Сергею через плечо, лидииных рук не отпуская. – Золотая жена у тебя, золотая! Где б такую вторую найти? Я бы её на руках носил! Музой бы была! А ты, балда, что же? Такую жену беречь надо! – и не дожидаясь ответа, уже усаживал Лидию на диван, подставляя под её усталые ноги низенький табурет. – Садись, свет-царица, и отдыхай! А ты, Николка, самовар разогрей! – бросил повелительно кузену.
Лидия улыбнулась. Всё-таки чудный человек Стёпа! Из всех кого знала – ни с кем не схожий. Самородок во всём. Огромный, громкоголосый, энергичный – он, кажется, занял собой всё пространство комнаты. И шла от него жаркая волна силы, жизнелюбия, бодрости. И этой волной заряжалось всё окружающее. И даже усталость отступала как будто. Да, Стёпа бы носил свою жену на руках. Только жены у него нет. Есть музы. Есть многочисленные друзья. Есть его картины. И он, кажется, счастлив. По крайней мере, ни разу не видела Лидия признака уныния на его заросшем бородой, добродушном, всегда свежем лице. Его цельная, живая натура отражала любой удар. И рядом с ним всегда было легко и надёжно. Словно бы защищал он, как скала. Ни с кем другим рядом Лидия такой защищённости не чувствовала, вечно живя главным своим инстинктом – защищать самой. За это редкое для себя чувство Лидия была особенно благодарна Степану. Что и говорить, был он и ей, и Серёже настоящим Другом. Таким, какие бывают лишь в единственном экземпляре.
Николка приготовил чай… Вот он – верх блаженства! Кипяток с куском сахара и лепёшками после тяжёлого дня! Как мало, оказывается, нужно для счастья… Даже в дремоту сразу поклонило от такого, тем более что предупредительный Стёпа заботливо укрыл её ноги пледом. А Серёжа бы – не догадался?.. Сидел у стола. Смотрел, потупившись. Виноватясь. Лидия чуть улыбнулась, поманила мужа к себе. Тот подошёл, сел рядом, поднёс её руку к губам, к щеке…
– Устала?
– Я Лялю встретила.
– Вот как? – оживился сразу. – Она в Москве?
– В Москве. Замужем. За этим… За пустоплясом…
– За Жоржем? – Серёжа нахмурился.
– За ним. Недавно обвенчались. Живут у товарища Дира…
– Ещё не легче!
– Только её, по-моему, совсем не радует такая жизнь.
– Неудивительно! Этот Дир…
– Скотина! – Стёпа пробасил зычно. – Я б его с Алёшкой да с Валеркой