От усталости люди едва переставляли ноги, а приходилось продираться сквозь чащобу, по бездорожью, а то и по болотам. Послышались голоса, что надо было оставаться в Ярославле. Иные и просто предлагали вернуться. Осадил полковник малодушных:
– Не время предаваться унынию, господа! На Заволжском участке бригада Гоппера ждёт нашей помощи! Мы не можем их подвести!
Наконец, к вечеру второго дня отряд приблизился к нужному пункту. Гробовая тишина царила здесь, и от неё стало не по себе. Ещё слышались залпы артиллерии и ружейная трескотня, но совсем издали. По-видимому, с правого берега. Посланные дозорные выяснили у крестьян соседней деревни, что белых на левом берегу больше нет, вся территория занята красными. Заволжская бригада помощи не дождалась…
А на другой день стрельба затихла окончательно, и стало известно, что город пал. Вдалеке огневели устремлённые к солнцу кресты и купола, и безмятежная Волга отражала белоснежные стены… Но над всем этим нависло траурным покровом чёрное облако густого дыма от бесчисленных пожаров. И страшно было подумать, что там вершится теперь расправа. Что среди дыма и пепла, на руинах древнего града полчища новых монгол казнят его защитников, его самых верных сыновей, не пожелавших покинуть его даже перед лицом смерти.
Глава 12. Пепелище
Сквозь сомкнутые лапы кряжистых елей с трудом пробивались нити солнечных лучей, сил которых не доставало, чтобы высушить прелый, душный воздух леса. Над болотами поднимались белёсые туманы, слышалось из-за их завесы странное урчание, чмокание. Где-то совсем рядом постукивал неутомимый дятел. А ещё пересвист разных птиц дополнял гамму лесного оркестра.
Лес! Кого только ни покрывал он своими могучими ветвями! Кто только ни искал убежища в нём, зная точно – лес не выдаст. Лес – свой. Родной. Русский. Он укроет от дождей и даст тепло, накормит и сбережёт от беды. Лес примет всякого, кто попросит его защиты, кто войдёт с любовью и почтением под своды его.
Варя никогда не боялась лесных чащоб. Не боялась заблудиться в них. Лес был её любовью, домом родным. Под покровом его неизменно покой и мир на душе водворялся. Вот и теперь, несмотря на все беды, то же.
А бед разве мало было в последнее время? Щедрое на них время пришло. Но и все бы нипочём были, если бы не одна, главная. Несколько недель назад скоропостижно скончался отец. Никто не ждал этого, ничто не предвещало несчастья. Отец был не из тех людей, кто показывает свои недомогания окружающим. Всё держал в себе, крепился до последнего. И в тот день роковой утром поднялся к завтраку, как обычно. А потом прошёл в свой кабинет, прилёг на кушетку и через некоторое время позвал к себе Варю…
Всегда-то она любимицей отцовской была. Радостью. Потому и позвал. Вначале говорил о малозначащем, а затем к главному перешёл:
– Сейчас времена тёмные идут. Тебе защита нужна будет. Сестра твоя уже глупость сделала… Но ты хоть её ошибки не повтори. Ищи Человека. Настоящего. Чёрт с ним, пусть он даже не нашего круга будет… Только не большевика! Христом Богом заклинаю тебя, Варвара! Если пойдёшь за большевика, если невенчанные жить станете, так ведь я и с того света прокляну.
– Папа! Что ты говоришь такое?
– Помолчи, дай закончить, – отец пошарил во внутреннем кармане шлафрока, достал из него связку ключей от бюро и, выбрав нужный, дал Варе: – Открой ящик. Снизу третий.
Варя послушно открыла. В ящике лежала старинная книга с большим количеством гравюр.
– Возьми её, – сказал отец. – И пусть она всегда будет у тебя. Когда соберёшься уезжать, даже ненадолго, бери её с собой.
– А что это за книга? – с любопытством спросила Варя.
– Эта книга, Варвара, стоит очень больших денег. Огромных. Гравюры, которые ты видишь, уникальны… Я ещё несколько лет назад предчувствовал, чем всё кончится. И немалую часть денег вложил в эту книгу. Варвар на неё и не посмотрит. Он ищет золота, драгоценностей, вещей… А ценитель выложит целое состояние. Поэтому береги её. Не разменивай на кусок хлеба или что-то ничтожное. Когда-нибудь она поможет тебе гораздо существеннее.
– Спасибо, – растерянно поблагодарила Варя. – Но почему… сейчас…
– Это твоё приданное и моё наследство тебе. Потом будет поздно… Иди, Варвара. Позови мать и остальных. Надо проститься.
Только тут Варя заметила, что отец необычайно бледен, а губы его прибрели синеватый оттенок.
– Мама! – она опрометью выбежала из кабинета. – Мама! Папе плохо!
Отец успел проститься со всеми, благословить всех, включая маленькую внучку, а с тем мирно отошёл, словно заснув… Остановилось сердце…
Варя была так потрясена кончиной отца, что всё время до похорон не могла произнести ни слова. Обеспокоенная мать настояла, чтобы она поехала в Ярославль погостить у давно звавшей её подруги. Не хотелось Варе уезжать из родного дома, но вняла настояниям. К тому же, в самом деле, Мусю навестить давно собиралась. Может, и впрямь развеяться удастся? Погостить недельки две, а там и домой…
Отцово наследство Варя, помня его завет, взяла с собой. И даже в суматохе восстания не забыла о нём. Сбегая «на фронт» вместе с Илюшей, ничего из вещей в ранец свой положить не успела, но книгу, тряпицей обёрнутую, взяла. И теперь она с нею была – в том же ранце, под голову вместо подушки подложенном.
Словно наперёд знал отец, что так будет. Что любимица его уедет из дома, что встретит Человека… И, вот, встретила! Того, кого и не чаяла уже. О котором столько детских слёз пролила тайком. Теперь спал он рядом после утомительного перехода накануне. От главного отряда отбились они, решив пробираться в Глинское. Третий день плутали втроём. А что-то в Ярославле теперь? С Мусей и её семьёй? И об Илюше они не знают ничегошеньки. Должно быть, сходят с ума. Да и Илюша, хоть и изображает боевитость, а о матери тревожится. Обещал ему Никита Романыч разузнать всё, когда страсти улягутся. Теперь-то в Ярославль не сунешься! Верная погибель.
С ветки на ветку перемахнула крупная белка. Уселась, грызя что-то, и любопытно поглядывая вниз. Варя улыбнулась ей, достала сухарик и, отломив маленький кусочек, протянула на ладони. Белка некоторое время раздумывала, затем осторожно спустилась и, проворно ухватив угощенье, снова метнулась вверх по стволу.
Будить своих спутников Варя пожалела. А самой невмоготу было дальше сидеть. Приметила невдалеке пару грибов, из-подо мха выглядывавших. А не поискать ли ещё окрест? Вот бы и обед славный был! Только не увлечься и не удалиться от своих, чтоб не потеряться. Решила держаться узенькой тропинки, петляющей в малиннике. Совсем немного прошла по ней, попутно, как в детстве, лакомясь ягодой, как вдруг заметила, что солнце впереди особенно ярко светит, словно бы деревья расступаются. Здесь тропинка вверх пошла. Ещё чуть-чуть, и, действительно, расступился лес на взгорке. Открылась взору поросшая иван-чаем опушка, а за ней – овраг, над которым снова непреступный частокол леса.
Варя с наслаждением сняла кепку, распустив пышные волосы, подставила лицо жарким солнечным лучам, по которым успела соскучиться, прошла несколько шагов, окунувшись в цветочные заросли, доходившие ей до плеч, остановилась, любуясь порханием бабочек и стрекоз. Внезапно буквально в нескольких метрах от себя она увидела смотрящего на неё человека. Человек стоял посреди поляны, также утопая в цветах, и сжимал в руках ружьё, направленное на Варю.
Варя вскрикнула, обронив кепку, хотела бежать прочь, но, запутавшись в траве, замешкалась. А незнакомец, между тем, приближался. И вдруг окликнул её неожиданно знакомым голосом:
– Батюшка святы! Варвара Николавна, неужто вы?
Варя прищурилась, из-за солнца с трудом различая уже совсем близко подошедшего человека.
– Матвеич?..
Это и впрямь Матвеич был. Опустил ружьё, рассмеялся дребезжащим смехом:
– Ох, барышня! Слава Богу, что на меня угодили… А я вперёд присмотреться решил. Ведь мог за большевика принять и стрельнуть! Откуда вы здесь очутились?
– Из Ярославля бежим… С двумя друзьями. Домой. В Глинское.
– В Глинское? – Игнат нахмурился. – Вот уж куда не советовал бы.
Ёкнуло сердце:
– Почему так?
– В Глинском, барышня, большевики. Много.
– Да что же там произошло? Матвеич, миленький, ты толком расскажи! – взмолилась Варя.
– Дак что рассказывать? Доняла нас продразвёрстка, Варвара Николавна! Подлинно, спасу никакого не стало! Приехал, стало быть, очередной их отряд разбойный. Всё вверх дном перевернули! До последнего зёрнышка выгребли! Нескольких мужиков в заложники взяли. Кузьмича того ж. Сидят, гниль такая, водкой упиваются, с выродками нашими. Трёх баб снасилили! А к тому двух ребяток наших, что в армию их служить не пошли, постреляли. Матери их у комиссаров в ногах валялись – пощадить молили. Куда там! Вывели на окраину и убили мальчишек! Ну, видим мы, никак дальше разбоя их терпеть нельзя! Как ни крути, а всё пропадай! Сговорились да в ночь, когда они с перепоя спали, налетели. Солдатушек, что для охранения были оставлены, только разоружили и пустили прочь. А Ерёмку с двумя комиссарами на общем сходе судили и общим приговором повесили. Сёмка сбечь успел. Ну, власти, само собой, узнали. И другой отряд послали. Целую армию, почитай! Мы в леса и подались от греха. Партизанствовать…
– А в Глинском-то?.. В Глинском что?! Матвеич, что с мамой? Со всеми?
– Не знаю, Варвара Николавна, – Игнат понурил голову. – Мы спешно уходили. Когда уходили, они здравы все были… Я, было, предложил вашей матушке уехать от греха, но она отказалась.
– А давно ли это было?
– Три дня тому.
– Так скорее же туда надо! – воскликнула Варя. – Выручать наших!
– Опасное дело, барышня…
– А я считаю, что Варвара Николавна права, – послышался сзади голос Никиты. Он стоял на краю леса, опираясь на внушительных размеров дубину.
– Мы спасём их, правда? – кинулась к нему Варя.
– Конечно, – Никита кивнул и испытующе взглянул на Игната. – Особенно, если мужики подмогнут.