– Что-то не так? По-моему, продолжение твоих газет…
– Смотри, – Пряшников ткнул Сергея в бок.
По дороге навстречу им шли несколько групп людей. Вернее призраков. Мертвецов, для чего-то поднявшихся из могилы. Истощённые до последней возможности, едва держащиеся на ногах, одетые в лохмотья, они тянули к проезжим свои иссохшие руки, смотрели страшными, полоумными глазами, шептали серыми губами:
– Есть… Есть… Хле-е-е-ба!
Сергей вжался в сидение, борясь с желанием зажмуриться. Совсем рядом мелькнула рука и детское лицо с чёрными, провалившимися щеками:
– Хле-е-ба!
Сергей втянул голову в плечи, опустил глаза и отважился поднять их, только когда шелест молений живых мертвецов стих. Первым, что он увидел, был блокнот и карандаш в проворно работающей руке Пряшникова. Сергей с изумлением посмотрел на друга:
– Ты сошёл с ума?
– Почему?
– Ты ещё можешь… ты можешь рисовать… это?!
– Если я когда-нибудь соберусь написать, скажем «Страшный суд», то лучших эскизов мне не найти.
– Ты, в самом деле, стал столь циничен, или притворяешься?
– Всего лишь пытаюсь не сойти с ума, что в наших условиях довольно сложно. Проклятье! Я не могу накормить этих несчастных! И убить их, чтобы прекратить муки, тоже не могу! А написать картину… Знаешь, если бы теперь написать серию картин со сценами из окружающей действительности, то никакой Босх не смог бы стать рядом! Его шедевры казались бы на этом фоне… иллюстрациями к сказкам братьев Гримм!
– Хочешь превзойти Босха?
– Да ничего я не хочу… Разве что нарезаться в хлам.
– Тебя никто не заставлял ехать со мной…
– Вот, не хватало только, чтобы ты путешествовал по столь замечательным весям один… – Стёпа убрал блокнот и закурил трубку, спросил нервно, тряхнув за плечо извозчика. – Долго ли ещё ехать?
– Подъезжаем. Там, за взгорком деревня, а за нею – барский дом. Вернее то, что от него осталось. Только в саму деревню я не поеду, извиняйте. За околицей обожду вас.
– До самого барского дома повезёшь, старый чёрт! – грозно прорычал Стёпа.
Мужик хитро прищурился:
– Вы на меня этак не шумите, а не то я ведь вовсе уехать могу, вас не дожидаясь.
– Пусть ждёт, где хочет, – сказал Сергей, дёрнув за рукав рассерженного друга.
Извозчик остановился недалеко от деревни, махнул рукой:
– Напрямки идите – не заплутаете. И осторожность всякую соблюдайте. А то, знаете, всякое случается…
Деревня поначалу показалась Сергею вовсе вымершей, но вскоре он понял, что это не так. Изредка у домов мелькали полуживые фигуры, провожавшие нежданных приезжих долгими, тяжёлыми взглядами. У одной из избушек сидела тощая баба. Заметив гостей, поманила их рукой. Степан попытался удержать Сергея:
– Куда? Не обращай внимания!
– Так, может, ей нужно что?
Сергей подошёл к бабе, спросил сочувственно:
– Могу ли я чем-то помочь?
Баба долго молчала, разглядывая его, потом сказала негромко:
– До лежанки мне дойти помоги, не держат ноги…
Сергей поспешно подал ей руку и, поддерживая, повёл в дом. В доме ощущался прелый, затхлый запах. В комнате, куда провёл он бабу, обнаружилось ещё несколько человек. Таких же полуживых существ с блуждающими глазами. Существа эти, впрочем, сразу приподнялись, уставились на вошедшего. Мужик в длинном тулупе, по-видимому, хозяин спросил:
– Откуда путь держишь?
– Из Москвы… – отозвался Сергей, с беспокойством заметив, что живые мертвецы для чего-то встали и теперь окружают его.
– Из Москвы… Начальство?
– Н-нет… Я учёный…
– Учёный… – протянул мужик. – Это хорошо…
Сергея бросило в холодный пот. Он вдруг явственно всем существом своим понял устремлённые на него взгляды. «Всякое случается», – вспомнилась присказка возницы. Надо было сказать, что начальство… Хотя какая этим несчастным теперь разница, начальство или нет?
– Простите, мне надо идти… – Сергей отступил на шаг и с мертвящим ужасом обнаружил, что позади него стоят ещё двое.
– Погоди, добрый человек. Куда торопиться? – почти ласково сказала хозяйка, приближаясь к нему уже без посторонней помощи.
У Сергея потемнело в глазах, ноги сделались ватными. Живо промелькнули в памяти заголовки газет и изустные рассказы, вмиг приобретшие необычайную красочность. Он хотел что-то сказать и не мог, губы беспомощно прыгали. В этот момент в прихожей послышалась возня, и сильная рука Степана буквально вырвала его из комнаты. В тот же миг дверь в неё была захлопнута и заперта на щеколду. С лёгкостью разметав в разные стороны ещё нескольких несчастных, Пряшников выбежал из дома, увлекая за собой Сергея. Отбежав подальше и убедившись, что погони нет, он постучал себя кулаком по лбу:
– Ну, и кто из нас дурак после этого?! Тебе же русским языком сказано было осторожность блюсти! Что б ты делал без меня, спрашивается, балда?!
– Прости, Стёпа, я, действительно, круглый дурак… – вздохнул Сергей. – Спасибо тебе. Но, пойми, я не мог иначе… Не мог ей не помочь.
– Может, вернёшься? Поможешь!
– Полно… Господи, как же это жутко всё. До чего можно довести человека, до чего сам человек может дойти, – Сергей побрёл по дороге, ломая пальцы. Резко обернувшись к Пряшникову, он заметил: – А ведь и мы могли бы превратиться в такое! Утерять разум до такой степени! Вот, что страшнее всего!
Степан закурил трубку и ответил ровно и серьёзно:
– Я – может быть. Но не ты. Ты, как родня нашего возницы, лёг бы и стал ждать костлявую. Это в твоём характере. И довольно, наконец, об этом. Когда вернёмся в Москву, надо будет поставить вопрос, чтобы давали оружие или какую-никакую охрану научным сотрудникам для таких экспедиций.
– Кому какое дело до научных сотрудников! – безнадёжно махнул рукой Сергей.
Они как раз дошли до усадебного дома, правое крыло которого было уничтожено пожаром, а остальная часть уныло взирала потухшими глазницам разбитых окон на полувырубленный сад. Внутри дом представлял собой не менее плачевное зрелище: усыпанные битым стеклом полы, грязь, разбросанные кое-как вещи… Вещей, впрочем, было немного. Большая их часть давно перекочевала к новым хозяевам. Сергею вспомнились дорогие стенные часы, замеченные им давеча в избе – несомненно, из барской гостиной вынесли. И, вот, теперь отбивали они последние часы мук своих новых хозяев.
– Интересно, что стало с семьёй помещика, – задумчиво произнёс Сергей, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Живы ли?
– Не всё ли равно… – пожал плечами Пряшников.
На втором этаже обнаружилась библиотека, соединённая с кабинетом. По счастью, здесь не всё подверглось такому варварскому разграблению, как внизу. «Бумага» грабителей явно не заинтересовала.
– Совсем, как в Глинском! – проронил Сергей. – У Николая Кирилловича было такое же бюро, где он хранил свои бумаги. А библиотека у него больше была и интереснее. И ничего от неё не осталось…
Он стал методично открывать ящики бюро, изымая оттуда бумаги:
– Счета… Расходные книги… Когда-нибудь это послужит будущим историкам последнего царствования.
– Ты, оказывается, оптимист…
– Ни в коей мере. Просто историки имеют обыкновение изучать даже давно исчезнувшие цивилизации. Кажется, мы всё-таки не зря проделали этот путь.
– Что-то стоящее?
Сергей показал Степану толстую тетрадь-брульон, исписанную мелким, изящным почерком:
– Судя по всему, это дневник. А нет более интересного документа для историка, нежели дневник. В нём в отличие от любых бюрократических бумажек и газетных передовиц заключается сама жизнь. И, изучая дневники определённого периода, можно составить самое полное, живое представление о нём. Не зря же Александр Сергеевич дарил своим знакомым тетради для дневников…
– Здесь есть не только дневник, – сказал Пряшников.
Сергей отвлёкся от перелистывания тетради и увидел в руках друга фотографию в рамке с разбитым стеклом. На ней были запечатлены две барышни-гимназистки. Белые фартуки, длинные тёмные косы, чистые, благородные лица…
– Какие лица! Какие глаза… Словно в душу смотрят! – произнёс Степан. – Как это всё-таки странно. Дневники, фотографии, письма… А людей нет. А мы копаемся в их жизни, в которую нас не звали.
Сергей хотел взять фотографию, но Пряшников не отдал:
– Этих юниц я тебе, брат, для твоих архивов не дам, прости. Я их в новую рамку вставлю и у себя в мастерской повешу. Эх, знать бы, что с ними стало, где они теперь…
Кто знает, что сталось с хозяевами разрушенной усадьбы… С тысячами других таких же юных и чистых барышень… Разве что Господь Бог да ветер, разметавший их по разным уголкам, властно хозяйничающий в их домах, развеивая в прах то, что было их жизнью. Целый мир уходил с дворянскими гнёздами, особый, полный своеобразия. Дворянский мир канул в лету, а следом потянулся крестьянский, освобождённый от «ига» помещиков. Мерзость запустения водворялась повсюду – в барских усадьбах и мужицких избах. А что же останется? Убивающие душу, обезличивающие муравейники городов, уплотнённых до того, что люди живут едва ли не на головах друг у друга.
Об этом размышлял Сергей на обратном пути, быстро шагая по дороге и стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть протянутых рук. Снова подумалось об отце. Как-то всё-таки выживает он со своим семейством? За все эти годы не удосужился даже съездить к старику, проведать… Да и сестру Аглаю надо бы навестить. Вот, по возвращении из экспедиции и отправиться…
Всё-таки угораздило взгляд скосить в сторону. И сразу пал он на лежащую без движения у самой обочины девочку. Она лежала навзничь, раскинув худые руки. Часть лица её скрывала прядь спутанных волос. Сергей замедлил шаг.
– Ну, что ты встал? Идём! – подтолкнул его сзади Пряшников. – Идём, говорят тебе! Такими несчастными усеяны все дороги! Ты уже ничем не можешь ей помочь!
Степан заметно нервничал, ему явно хотелось поскорее выбраться из мёртвой деревни и добраться до города. Понукаемый им Сергей немного прошёл вперёд, но остановился: