мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе». Это мы наблюдаем уже сейчас в нашей стране.
Враг будет действовать постепенно. Материализм, понижение уровня образования и культуры, разложение нравов – в дело пойдёт всё. Церковь истинную подменит её лишённая Христа форма, организация, которая сольётся с другими организациями, поклоняющимися разным богам, объявив это кощунственное соитие торжеством братской любви. Образование подменит набор определённых сведений, который комитет сочтёт необходимым для будущих рабов. Науки настоящие задавят, уничтожив или развратив учёных. Высокую культуру, даже в далёких от религии произведениях, зовущих души к горнему, заменят культурой массовой. Это мы тоже видим сегодня, когда на смену иконе и живописи приходит грубый плакат, классической музыке – пошлые куплетики и бравурные песенки, архитектуре – жуткие кубы, а высокой словесности – бездарные, малограмотные агитки. Такими приёмами сознание человека низведётся до примитивного уровня, на котором человек не способен сконцентрироваться, не способен мыслить на шаг-другой вперёд, не способен к самостоятельному мышлению. Это готовая марионетка, которой легко манипулировать.
Будущий раб ни в коем случае не должен сознавать себя рабом, поэтому ему создадут иллюзию свободной жизни, разрешив свободу в разрушении себя – свободу в увеселениях, будь то алкоголь, блуд, всевозможные извращения. Целая индустрия развлечений и иллюзий будет работать над этим. Человек последних дней не будет иметь идей и веры во что-либо, не будет иметь ответственности и самосознания. Его уделом останется одно лишь потребление, в котором он будет ненасытен. Всё, что не касается его сытости и удовольствия, не будет волновать его, тем более что мастера иллюзии легко создадут для него картину иной реальности. Сегодня мы опять же видим, как таковую пытаются создавать коммунисты. И, надо сказать, отнюдь небезуспешно. Человек последних дней будет пребывать в тонком сне, как знаем мы из пророчеств. Созданные иллюзии, параллельная реальность и станет таким тонким сном, и в его мертвящих объятьях человек просто не услышит ни криков избиваемых младенцев, ни праведного глагола пророков. Так будет порабощено сознание.
Дело за храмом. Перво-наперво евреи должны будут обрести своё государство. Только большая война в Европе, которая непременно будет, и некая великая мистификация, которая заставит мир помочь гонимому народу, сможет устроить это. Последним временам, как опять же известно из пророчеств, будет предшествовать большая война на Ближнем Востоке. Итогом этой войны станет возвращение Израилю храма Соломона… Вот, собственно, и вся мистерия, которую предстоит увидеть зрящим в более или менее скором или отдалённом будущем. Мы предупреждены об этом, а потому не должны впадать в отчаяние и чрезмерно страшиться. Ведь знаем мы и финал этой мистерии, когда подобно сияющей комете, явится сидящий на облаках истинный Царь, который низвергнет и змея, и блудницу, и Антихриста со лжепророками в преисподнюю, а верным дарует блаженство вечное. Будем же верны этому Царю до смерти, и тогда не окажемся обмануты в чаяниях своих.
Михаил слушал отца, вглядывался в его худое лицо, обрамлённое седеющей бородой и лишь едва заметно посеребрёнными тёмными, отпущенными до плеч волосами, в глаза, светящиеся в минуты таких бесед, и думал, что не ему, а именно отцу следовало бы давным-давно принять сан и нести свою проповедь стынущим сердцам. Быть бы ему в теперешние многотрудные дни епископом! А Михаилу – куда уж до него. Службу справить по заученному, требы исполнить только и способен он был, а как живое слово сказать – коснел язык, прилипал к гортани. То же и когда приводилось на исповеди какую просьбу о совете слышать. Со всей душой относился Михаил к своим пока малочисленным духовным чадам, но советовать не находился. Одолевали робость и смущение: что он, сам жизни толком не знавший, мог посоветовать другим? И какое право имел? Ну как ошибёшься, скажешь не то… То ли дело отец! Вот кто любую душу распознать и понять мог, и дать совет необходимый. И люди тянулись к нему, и приходя к Михаилу, частенько беседовали и с отцом, и с крестной, также даром понимания людей обладавшей. Но при всём том считал он себя недостойным сана, не годным для священнического, а паче святительского служения. Также и крёстная, столько лет монахиней жившая, пострига отчего-то не принимала. Не понимал этого Михаил и скорбел о своей бездарности, моля Бога хоть толикой отцовского таланта благословить его.
Ссылка в Аулие-Ату, древнейший город Казахстана, оказалась промыслительной. Именно сюда в начале 1934 года был водворён ссыльный митрополит Петроградский Иосиф. Много тяжких мучений привелось к тому времени пережить святителю в нескончаемых гонениях. В тридцать первом году он был этапирован в Алма-Ату, оттуда – Чимкент, а затем – в село Ленинское Каратасского района. Жизнь в этом Богом забытом углу оказалась подлинным мытарством. Местные жители насторожённо относились к ссыльным и не желали дать постой опальному митрополиту. Единственным «жилищем», которое нашлось для него, стал хлев со свиньями в плетёном сарае. В зной и стужу он оставался там, спал на досках, отделённый от свиней несколькими жердями. Результатом таких ужасных условий жизни стала сперва малярия, а после тяжёлое заболевание желудка. Благодаря многочисленным посылкам от родных и близких, владыка выжил, но вскоре был арестован вновь и лишь после разбирательства освобождён и возвращён в Чимкент. Там он смог отчасти поправить здоровье, но после краткой передышки последовал ещё один арест с этапом в гибельный Нижний Талас. Только вмешательство Пешковой спасло митрополита от верной смерти, и он был оставлен жить в Аулие-Ате.
Случилось это в самом начале 1934 года. Узнав о нахождении в городе владыки, отец Михаил поспешил приложить все силы к устройству его на новом месте: была найдена квартира на Рувимской улице, где и поселился измученный митрополит. Несмотря на лишения и болезни, он оставался исключительно твёрд и крепок духом. Его день имел один распорядок: подъём, служба перед резным складнем, который уцелел во время всех этапов и пересылок, прогулка или поход на базар за покупками, завтрак и после небольшого отдыха чтение книг. В книгах недостатка не было: их присылали ему родные или одалживали другие ссыльные. Деньги и продовольствие также присылались близкими, поэтому владыка был избавлен от заботы о хлебе насущном.
Приезд митрополита Иосифа подарил отцу Михаилу и его родным огромную духовную радость – в виде долгих бесед с владыкой и служб с ним. Вот уж не думалось, что приведётся самому митрополиту сослужить!
Подобные службы были, однако же, редки, так как святитель находился под неусыпным надзором, и проводить тайные богослужения было практически негде. Лишь в одном доме можно было устроить это – там семья добрых христиан устроила в подвале крохотную домовую церковь, где могло разместиться лишь несколько человек. Служа в ней, нельзя было отделаться от напряжённого ожидания стука в дверь и окрика чекистов. Всё же подлинным праздником было, когда, согнув свою высокую, не утратившую стати фигуру в эту воистину катакомбную церковь сходил митрополит. Службы его бывали легки и светлы, озарённые высотой духа святителя, величественного обликом и доступного в личном общении.
Очередную, третью по счёту службу наметили на восемнадцатое мая – к празднику Вознесения Господня. Крёстная загодя выпекла просфоры, а Михаил подготовил всё к богослужению. В маленьком помещении, все стены которого были увешаны иконами, было светло, как днём, благодаря многочисленным лампадам. Отец, исполнявший обязанности чтеца, раскрыл книги, прокашлялся. Ждали митрополита…
И, вот, послышались приглушённые шаги, бесшумно отворилась дверца, и на лестнице, ведущей в подпол, показался старец-святитель, осеняющий своих чад крестным знаменьем.
Говорят, будто ощущение близкой опасности придаёт всякому чувству особенную остроту. Должно быть, поэтому в крохотном подполе, обращённом в церковь, под носом у ГПУ молящееся сердце исполнялось исключительным умилением… По окончании службы владыка Иосиф обвёл присутствующих взглядом своих внимательных глаз, скрываемых небольшими очками, и негромко заговорил:
– Не ложно слово Господа, обещавшего пребывать с нами до скончания века и сохранять Церковь Свою неодолеваемою вратами ада, то есть и на краю погибели. Да, сейчас мы на краю погибели, и многие, быть может, погибнут; Церковь Христова умалится, быть может, опять до двенадцати и, как в начале своего основания. Ведь не могут не исполниться и такие слова Господа: «Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли?» Все делается по предведению Господню, люди тут не могут ни прибавить, ни убавить ни на одну йоту. Не желающие погибнуть – более застрахованы от гибели, и можно сказать: ад будет только для тех, которые сами желают его. Так эта истина да пребудет прежде всего утешением и подбодрением для унывающих от событий мира сего. Лишение храмов Божиих и подобных прежнему пышных Богослужений с обилием молящихся, блестящими сонмами священнослужителей, ангельски подобным пением хоров и т. п. – конечно, печально и жалости достойно, но от нас не отнято внутреннее служение Богу в тихости и умиленности, и сосредоточенности в себе духа. Подобно тому, как известные челюскинцы, лишенные носившего их корабля, не погибли, а сумели создать себе сносную жизнь и на обломках обманчивой плавучей льдины, пока не были вознесены от грозившей поглотить их пучины на крыльях самолетов, так и мы, после жалостного крушения наших духовных кораблей, не должны предаваться панике и терять самообладание и надежду на спасение, а должны спокойно начать приспособляться к новой обстановке и изощряться на все способы, хотя и в менее пышных формах, продолжать свой молитвенный труд служения Господу и наслаждения Им «во псалмах и пениях и песнях духовных», как молились первое время Апостолы и все верующие христиане.