Отдав честь дяде, Николаша зашагал к двери, насвистывая бодрый мотив, в котором обладавший тонким слухом Тягаев тотчас узнал гимн ВФП.
– «Крепче бей, наш Русский молот, / И рази, как Божий гром?» – живо обернулся генерал. – Вы бы лучше, господин юнкер, пели «Братья! Все в одно моленье / Души Русские сольём»12.
Мальчик ушёл, а за ним с извиняющимся видом последовала и его мать. Пётр Сергеевич посмотрел на жену:
– Скажешь, что я опять был слишком резок?
– Не слишком, – мягко улыбнулась Дунечка. – Просто ты объяснял ему, как если бы он был взрослым. А он ещё ребёнок. И ему сложно понять твои рассуждения. В его годы думают сердцем, жаждут живого действия, а не рассуждений, жаждут подвига.
– И этой наивной жаждой пользуются прохвосты вроде Родзаевских. Этот адвокатишка хочет славы, хочет быть вождём, хочет обожания! Мне достаточно было однажды увидеть его, чтобы это понять. У этого человека больное честолюбие. И больная тяга к различным побрякушкам: символам, знакам отличия, значкам, ленточкам… Человек, никогда не воевавший, пытается компенсировать это подобным маскарадом. Настоящее дело делается в тишине и не потрясает мишурой, а, коли появляются подобные хлопушки с серпантином и конфетти, то наперёд можно безошибочно утверждать – ничего путного не будет. Мне, признаться, жаль, что Несмелов связался с ними. Хороший был поэт.
– Он и сейчас хороший поэт, – заметила Дунечка.
– Правда. Но многие стихи, написанные им под псевдонимом Дозоров, к поэзии отношения не имеют. Рифмованная агитация и более ничего. А уж славословие «Главе Партии»… – Тягаев махнул рукой. – Ладно, Бог с ними. У меня сегодня иная забота, хотя, боюсь, связанная с этой.
– Что случилось?
– Вечером к нам будет гость.
– Кто же?
– Смысловский. Он приехал в Новый Сад проведать семью и зачем-то хочет встретиться со мной.
– Как ты думаешь, зачем?
Тягаев закурил трубку и глубоко вздохнул:
– По-видимому, затем, чтобы предложить мне ещё один проект спасения России с участием нового германского вождя… Между прочим, ты заметила, Дунечка, как свободолюбивые народы во всём мире сделались падки на всевозможных «вождей»? Повсюду Партии, повсюду Вожди! Сталин, Муссолини, Гитлер… Истерические толпы, обожествление! Вот, видимо, чей пример подталкивает честолюбцев с психическими отклонениями во что бы то ни стало выбиться в вожди… Кишат эти вождики, играющие в политику, а потом кому-то придётся платить за их игрища.
В августе 1934 года в Европе произошло событие, которое определило её судьбу на ближайшее будущее. На исторических путях время от времени встречаются развилки, оказавшись на которых, ещё возможно изменить маршрут. По прошествии же оных чреда событий, расположенных Провидением на избранном пути, оказывается неизбежной. Август стал для Европы именно такой точкой невозврата. Второго числа скончался президент Германии Гинденбург, а две недели спустя по результатам плебисцита при поддержке 85% граждан президентство было упразднено, и полномочия главы государства были переданы Адольфу Гитлеру как «Фюреру и Рейхсканцлеру».
Странная психологическая особенность масс: они никогда не станут слушать разумные и взвешенные речи мудреца, но с восторгом пойдут за сумасшедшим или одарённым паяцем, умеющим громко и вдохновенно кричать то, что массам хочется слышать. Так русские в Семнадцатом пошли за визгливыми и бессовестными агитаторами. Так немцы пошли за Гитлером, давшим им надежду на реванш и возрождение растоптанной и униженной по итогам Первой Мировой Германии. Впрочем, Гитлер в отличие от большевиков обращался к патриотическим чувствам своих сограждан. Его государственное мышление и антикоммунистические взгляды принесли ему уважение среди многих эмигрантов. Правда, сам фюрер пока присматривался к ним и не спешил доверять. Более того, после его прихода к власти генерал фон Лампе, председатель берлинского отделения РОВС, был арестован на три месяца, а Иван Александрович Ильин – уволен из берлинского Русского научного института, ещё раньше лишившегося финансирования, и подвергнут преследованию гестапо.
Всё же фигура Гитлера и Муссолини обольщали многих – особенно, из числа молодёжи. Фашизм становился моден, и харбинская организация была лишь частью этого течения в русской эмиграции.
Генерала Тягаева тревожили нарастающие профашистские настроения, и от встречи со Смысловским он не ждал ничего хорошего. По совести, ему и вовсе не хотелось встречаться с Борисом Алексеевичем. Да и с другими – тоже… Вот уже который месяц он не получал вестей от дочери, вопреки здравому смыслу оставшейся в Триэссерии, и эта заноза, вогнанная в сердце, не давала покоя. А тут изволь принимать непрошенного гостя…
Борис Алексеевич происходил из мелкого дворянского рода, его отец и четверо дядьев были артиллерийскими офицерами. Ещё живя в Москве, а затем приезжая навестить мать, Тягаев несколько раз бывал в большой и дружной семье Смысловских. Наиболее тесные отношения связывали его с Павлом Константиновичем – преподавателем Александровского училища. Он оказался единственным из братьев, кто после революции не пошёл на службу в РККА. Остальные служили в ней в разном качестве, хотя это не спасло их. Тягаеву было известно, что и Евгений Константинович и Алексей Константинович, отец Бориса, всю Великую войну проведший в плену, попав в окружение вместе с Самсоновым, были арестованы и погибли в заключении или ссылке.
Борис Смысловский, которого Тягаев помнил ещё мальчиком, попал на фронт в восемнадцать лет, сразу по выпуске из Михайловского артиллерийского училища. В 1918 году он вступил в Добровольческую армию. В марте 1920 года его часть была интернирована в Польшу, откуда капитан Смысловский перебрался в Берлин. В эмиграции Тягаев встречал его лишь один или два раза: Борис Алексеевич принимал деятельное участие в работе польского отделения РОВС.
Теперь перед Петром Сергеевичем предстал уже не юноша, а возмужавший, слегка погрузневший тридцатисемилетний офицер (штатский костюм не мог скрыть военной выправки) с очень волевым, даже жёстким лицом, которое портили чересчур маленькие, глубоко посаженные, цепкие и колючие глаза.
– Должно быть вы удивлены моему неожиданному визиту, Пётр Сергеевич? – осведомился Борис Алексеевич, сделав глоток предложенного хозяином коньяка.
– Отчасти. Впрочем, догадываюсь, что это не визит вежливости, – ответил Тягаев.
– Вы правы. Я не буду ходить вокруг да около. Я знаю, что при покойном Врангеле вы занимались контрразведкой, и небезуспешно.
– Если бы я занимался ею успешно, барон был бы жив, – хмуро ответил генерал.
– У любых возможностей есть пределы, – пожал плечами Смысловский. – Вам вероятно неизвестно, чем в данный момент занимаюсь я.
Пётр Сергеевич тонко улыбнулся:
– Борис Алексеевич, вы только что сделали комплимент моей работе. Она не дала мне вовремя сведений необходимых, но сведений, без которых я легко мог бы обойтись, я получил предостаточно. Насколько мне известно, покойный Каульбарс дал вам рекомендацию в германский абвер, и с его же подачи вы поступили на высшие военные курсы в Кенигсберге, под нишей которых скрывается германская академия генштаба… Вы ведь закончили её, я не ошибаюсь?
– Два года назад, – кивнул Смысловский. – Отдаю должное вашей информированности.
– Как я понимаю, ко мне вы приехали не как один из руководителей польского РОВСа, а как представитель абвера?
– И тут вы не ошиблись.
– И что же угодно от меня абверу?
– Вы сами, – ответил Борис Алексеевич. – С вашим опытом, вашим влиянием, вашей информированностью, наконец.
– Видите ли, господин капитан, мне скоро шестьдесят. Всю свою жизнь я посвятил службе моему Отечеству. И уж во всяком случае не для того, чтобы, подойдя к этому почтенному рубежу, идти на службу отечеству чужому, искони враждебному моему.
– Вы неверно понимаете суть дела. Как раз служение Отечеству и требует от нас сегодня пойти на временный союз с Германией. Это единственная сила, которая может сокрушить большевизм! Да, кайзеровская Германия некогда была нашим противником. И то в силу нашей общей исторической близорукости! Немцы благородная нация в отличие от наших «союзников». Эти последние уничтожили обе наши Империи, и теперь настало время реванша.
Пётр Сергеевич с грустью слушал своего гостя, предугадывая долгий, нервирующий и совершенно бесполезный разговор.
– О чём вы говорите, Борис Алексеевич? Разве немцы отказались от «движения на восток», от завоевания Украины, Польши и Прибалтики? Разве новый поход на Россию они готовят с целью освободить её от ига и передать нам? Вы же умный человек. Откуда эти иллюзии? Цель Германии не в том, чтобы «освободить мир от коммунистов», а в том, чтобы обезлюдить важнейшие области России и заселить их немцами. План этот поэтапно реализуется ещё со времён Великой войны. Сперва разорить и ослабить Россию войной и революцией, затем истребить русскую национальную интеллигенцию руками большевиков (древний германский прием «обезглавления» народа, примененный с успехом к саксам, чехам и западным славянам); далее истребить по возможности русское население в захватываемых областях, заселить и германизировать их и расчленить остальную Россию, обеспечив повсюду марионеточные германофильские правительства.13
– Помилуйте, Германия сама понесла тяжелейшие потери по ходу реализации этого «плана»! Или вы полагаете, что её бедственное положение последних лет – тоже часть «плана»?
– Я не полагаю, Борис Алексеевич, а знаю точно. Исторически сложилось так, что Германия – главный национальный враг России. На сегодня – после большевизма, разумеется. Инстинктивная мечта нескольких германских поколений – двинуться на Восток и превратить Россию, по немецкому выражению, в «историческую кучу навоза». Сильная Германия есть русская национальная опасность.
– О какой русской национальной опасности вы говорите? России сегодня не существует! А есть Совдеп, оккупировавший нашу с вами Р