Даже дорогу постеснялась спрашивать Мария у них – к чему пугать людей и привлекать к себе подозрительное внимание? Побродив немного и сделав лишний крюк, сама отыскала нужный дом. Перекрестилась, подходя, и уже сама заозиралась насторожённо – не глядят ли за ней глаза недреманные?..
Схиигуменья София, постаревшая, высохшая, но не утратившая своей редкой приветливости, излучаемой светлыми глазами теплоты, приняла гостью радостно. Почудилось, словно не бывало четверти века, прошедшей с их встречи, и совсем недавно расстались они. Вот, только Алексея Васильевича не доставало. А как бы счастлив он был повидаться с матушкой! А она много расспрашивала о нём. Обрадовалась, узнав, что его сын Миша сделался священником.
– Мне всегда казалось, что сам Алексей Васильевич рано или поздно примет сан. У него такая светлая душа, и такое умение обращаться с людьми, доносить до них свою мысль… Стало быть это его предназначение осуществилось в сыне.
В этот день у матушки был ещё один гость – неизвестный Марии ещё довольно молодой священник с открытым, мягким лицом и небольшими, внимательными глазами.
– Отец Леонтий, как и я, киевский, – представила его схиигуменья. – И, как и вы, был проездом в Москве…
– Вы давно освободились? – спросила Мария.
– Как вы узнали, что я был в заключении? – ответно осведомился батюшка, но обозрев себя и, задержавшись взглядом на своих распухших, обмотанных тряпьём ногах, кивнул: – Впрочем, конечно. Мой беженский вид говорит сам за себя. Освободился я лишь недавно и совершенно чудесным образом. Я работал в Коростене, в каменоломне. Условия там были ужасные, и их следствие вы можете наблюдать. Впрочем, это уже лишь их остатки. Там распухшим было всё моё тело. Язвы, гной… Я бы не протянул долго, если бы нагрянувшая медицинская комиссия не потребовала моей актации, как безнадёжно больного и нетрудоспособного. Начальник лагеря очень протестовал, но они настояли. И, вот, я жив и поправляюсь. Правда, пока не имею понятия, что делать дальше. В сущности, я лучше чувствовал себя в тюрьме, потому что там уже определенное состояние, ты уже сидишь, а на свободе ты ожидаешь, что вот-вот придут за тобой, а главное, – боишься за людей, которые дают тебе приют! На место в каком-нибудь из уцелевших приходов рассчитывать не приходится, это ясно…
Поймав удивлённый взгляд Марии, матушка пояснила:
– Отец Леонтий пока ещё не решился на разрыв с митрополитом Сергием, но это лишь дело времени. Отец Леонтий обладает душой, взыскующей Истину и томящейся ревностью по Дому Господню. Он не только будет среди нас, но и превзойдёт нас, достигнув больших высот.
Мария поняла, что схиигуменья прозирает будущее смутившегося от её слов священника, а тот, потупив взгляд и стараясь скрыть волнение, сказал:
– Признаться, я всё надеялся на вразумление, на то, что митрополит Сергий отступит от пагубного курса.
– А теперь не надеетесь? – спросила Мария.
– Теперь уже нет… – тяжело вздохнул отец Леонтий, и чувствовалось, как горек для него это вывод. – Своей Декларацией, своими утверждениями он усыпил заграницу… Якобы у нас нет гонений! А у нас на Украине всё это время, не говоря об арестах, расправляются с духовенством, как в первые годы революции! Архидиакона Климента утопили в Днепре, иеродиакона моей родной Преображенской пустыни зверски убили, выломав челюсти, ещё одного священника закололи копьём…
– Батюшка сам едва не был убит. Преподобный Серафим оборонил его, – сказала схиигумения София, перекрестившись.
– Моему брату Саше повезло меньше… – вздохнул отец Леонтий и, встряхнув головой, продолжал: – В лагере я не знал, что происходило в Церкви последние годы. А теперь, приехав в Москву, многое увидел воочию. Митрополит Алексий при разговоре со мной – точно на углях сидел. Я для него как прокажённый. Сказал, что места для меня нет и не предвидится, и ушёл. И такое безучастие и равнодушие были написаны на его лице! А ведь когда-то я сослужил ему, и он казался другим человеком… – много горечи и разочарования было в этих словах молодого священника. – Правда, епископ Питирим был со мной очень добр, тепло расспросил меня о моих нуждах. И епископ Серпуховской Сергий, мой давний друг, ещё по Данилову монастырю, тоже был ко мне расположен. Но знаете ли, что он мне сказал? «Доживаем, – сказал, – последние годы. Вопрос нескольких ближайших лет – и все уничтожат по выработанному плану. Вам нет смысла пытаться устраиваться на церковном поприще. Во-первых, это так непрочно. Да вы и не сумеете ориентироваться в такой сложной обстановке. Лучше перейти на другое положение, подальше от взоров большевиков». Таков был его дружеский совет!
– И с таким пониманием будущего люди продолжают участвовать в антихристовом представлении, – вздохнула матушка. – Для чего? Отчего сам он не переходит на другое положение, если советует это вам…
За скромной монашеской трапезой Мария узнала кое-что о своём новом знакомом. Отец Леонтий оказался духовным чадом выдающегося подвижника и молитвенника схиархиепископа Антония, бывшего Таврического и Симферопольского, того самого, что в свою бытность в Грузии исключил из семинарии Иосифа Джугашвили…
По его благословению, ещё будучи послушником, отец Леонтий доставлял собранную помощь заключённым – в том числе, ссыльному духовенству. Именно во время такой экспедиции он остановился в Даниловском монастыре, когда настоятелем его был владыка Феодор (Поздеевский), и сподобился получить благословение Святейшего. Об этом времени батюшка вспоминал особенно радостно и живо:
– Было время, когда я был посредником между добрыми людьми, оказывавшими помощь, и заключенным духовенством. А когда я стал священником, то и мне добрые люди везде и всегда оказывали такую же помощь, – в тюрьме, на принудительных работах, в условиях подпольного существования. Благодаря этому, я всегда имел возможность помогать своим соузникам и тем, кто меня скрывал и терпел нужду. И ведь что замечательно: помощь вся собиралась, в основном, благочестивыми женщинами, – тепло и восхищённо посмотрев на сидевших за столом матушку, двух монахинь и Марию, отец Леонтий добавил: – Православные женщины в России всегда были и продолжают быть бесстрашными и жертвенными. Жизнью своей они не дорожат, скрывают у себя гонимое большевиками православное духовенство, рискуя в случае обнаружения расстрелом. Они устраиваются на работу и от своего скудного заработка, часто лишая себя необходимого, предлагают скрывавшимся все, чем можно их снабдить. Служа в качестве прислуг, нянек и кухарок у коммунистов, если узнают о грозящей кому-либо опасности, предупреждают их, спасая таким образом от неминуемой смерти. Ради помощи несчастным нередко вдвое работают, чтобы не было упреков от семьи. А кто, как не женщины стали бичом для всех раскольников и еретиков? Помните, матушка, как «живцы» прислали в Киев своего «митрополита»?
– Как не помнить! – живо откликнулась схиигуменья.
– Когда на первом богослужении он вышел благословлять народ, то получил незабываемый урок. Первая подошедшая, как будто под благословение женщина, быстро с гримасой бросила: «Сколько взял?» – и плюнула на поднятую для благословения руку! Следующая за нею, умильно заглядывая ему в глаза, подхватила: «Золотом или советскими?» – и в свою очередь плюнула. Плевки продолжались, пока, растерявшийся митрополит не скрылся поспешно в алтарь. Больше мы его не видали. Не зря владыка Дамаскин говорил: «Если не женщины, то кто же будет защищать Церковь? Пусть хоть они защищают, как могут». Да что говорить! Я на себе испытал в советских условиях их милосердие и самоотверженность, даже до смерти. Честь и слава русской земле, воспитавшей таких героинь!
После трапезы матушка написала два небольших письма – Алексею Васильевичу и владыке Иосифу, и Мария бережно спрятала их, пообещав доставить адресатам. Когда стемнело, тихо и по-домашнему отслужили вечерю, а наутро нужно было возвращаться назад. Мария решила дольше не задерживаться в Москве, не искушать судьбу. К тому же, как всегда во время разлуки, не покидало волнение за Алексея Васильевича, и хотелось уже скорее увидеть его, передать дорогую для него весточку. Отец Леонтий не подошёл благословить её, понимая, что благословение от священника, ещё не порвавшего общения с Сергием, она может не принять, и не желая создавать неловкого положения. Лишь пожелал тепло:
– Сохрани вас Господь на всех путях, Мария Евграфовна!
Солнце лениво поднималось из-за горизонта, и деревенскую улицу уже вовсю оглашали матюги – пастух гнал на выпас стадо. Мария посторонилась, с удивлением отметив, что даже коровы сильно потеряли в культуре за последние десятилетия. Коровы в Глинском всегда обходили человека и никогда не пёрли на него с видом тупого равнодушия, рискуя затоптать. Что ж, каков пастух…
Наконец, стадо прошло, и Мария, просветлённая и ободренная встречей с матушкой Софией, бодро зашагала по дороге, привычно повторяя про себя Иисусову молитву, некогда никак не дававшуюся ей, но за долгие годы ставшую неотъемлемой частью её мыслей, обратившуюся в навык, такой же естественный, как дыхание.
Глава 5. Митрополит Иосиф
Позднее лето в Казахстане нисколько не похоже на тот же период в России18. В эти дни в Устюжне уже бывало прохладно. Здесь же, в пустынном степном краю, раскалённое солнце так и палило, безо всякой пощады, и даже в тени изводила сорокоградусная жара.
В маленькой комнатушке глинобитного дома было не легче, и, хотя за долгие годы ссылки, владыка отчасти привык к местному климату, а всё-таки тяжко было. В эти дни, однако же, Господь послал радость: приехали навестить его сестра Каля с приёмной дочерью Ниной и четырёхлетним внуком Мишей, очень живым и смышлёным мальчуганом. Вот, кому нипочём были причуды степного климата, а всё окружающее не доставляло забот, но лишь будило неиссякаемое детское любопытство!
Митрополит чуть улыбался в усы, наблюдая за проказами ребёнка и охотно отвечая на его вопросы, отвлекаясь от нелёгких дум. Каля хлопотала по хозяйству, и Мишутка, нагулявший аппетит, уже не первый раз дёргал её за подол, прося что-нибудь поесть.