До арыка оставалось пройти недолго, и митрополит остановился, сказал хранившему молчание отцу Вениамину:
– Вы идите первым, а я немного обожду, чтобы нас не видели вместе.
– Благословите, владыка! – «дервиш» склонился, сложив руки, и владыка благословил его, добавил на прощанье, напутствуя:
– Ничего, отче. Не может быть, чтобы все наши муки, наше стояние оказались напрасными. Власть борется не с нами, не с Истинной Православной Церковью, а с Ним, Богом, Которого никто не победит. И наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и тому подобное не может быть Его, Бога, поражением. Смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение. К тому же я твёрдо верю, что никакими репрессиями наше течение уже не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте Православия пустили слишком глубокие корни. А от них, если даже срублены будут старые деревья, вновь взойдут побеги, и Церковь будет жить, несмотря ни на что.
Глава 6. В Красном городе
Ещё три десятилетия назад тихий городок Царевококшайск, насчитывавший тринадцать улиц и триста строений, заселённых за редким исключением сплошь русскими, не подозревал о том, что он – отнюдь не русский провинциальный город, а самая что ни на есть столица марийского народа. Большевики исправили эту историческую несправедливость «великодержавных шовинистов» в отношении марийцев, и в 1936 году практически в центре России, рядом с Нижегородской областью, была образована Марийская автономная советская социалистическая республика, а Церевококшайск, ставший ещё в 1920 году Краснокошайском, отныне окончательно покончил с «рабским прошлым» и получил гордое имя – Йошкар-ола (Красный город).
Сюда-то по окончании пятилетнего тюремного заключения был сослан старый и немощный епископ Сергий (Дружинин). Кто бы мог подумать, что на заре «иосифлянства» многие считали владыку недостаточно решительным, а то и вовсе безвольным, слабым и даже подозревали в «сергианстве», не доверяли твёрдости его стояния в истине. Но подлинное исповедничество проявляется в самые тяжёлые мгновения. Именно так случилось с епископом Сергием.
Пожалуй, никто или почти никто из архиереев не был столь прямодушен на допросах. Арестованный владыка пренебрёг всякой дипломатией, уклончивостью, обычными «играми», которые пытаются вести со следователями искусные в слове подследственные. Он предпочёл путь твёрдого исповедания своих взглядов не только по церковным, но и по политическим вопросам.
– К «истинно-православным» я примкнул сознательно и вот почему: Советская власть безбожная, а раз она безбожная, она недолго просуществует. Поддерживать безбожную власть – это стать самому безбожником. Митрополит Сергий в своей декларации поддерживал Советскую власть и повел Церковь Христову по ложному пути на погибель. Я считаю, что если бы после смерти Тихона был созван второй Поместный Собор в целях избрания нового патриарха, то этот собор, как и собор 1917—18 годов, должен был бы заявить во всеуслышание, что Церковь Православная Советскую власть не намерена признавать, как власть безбожную. Истинное православие может существовать только при монархе. Только он один может восстановить порядок в разоренной России и возможность Церкви процветать на погибель всех гонителей Православной Церкви. Своих убеждений я не скрывал и старался в этом духе воспитывать верующих. Будучи двадцать лет духовником Великих князей, я был целиком предан им. Государя я считал и считаю помазанником Божиим, который всегда был с нами, с нами молился и вместе с нами вел борьбу с хулителями Церкви. За его убийство, за убийство наследника я ненавижу большевиков и считаю их извергами рода человеческого. За кровь помазанника Божьего большевики ответят. За все то, что большевики совершили и продолжают совершать, за расстрелы духовенства и преданных Церкви Христовой, за разрушение Церкви, за тысячи погубленных сынов Отечества большевики ответят, и русский православный народ им не простит. Я считаю, что у власти в настоящее время собрались со всего мира гонители веры Христовой. Русский православный народ изнывает под тяжестью и гонениями этой власти. Стремление Советской власти посредством коллективизации, устройства колхозов спасти свое положение не пройдет. Крестьянство политикой Совласти недовольно. В наши задачи входила обязанность разъяснять верующим, что Советская власть, как власть безбожная, недолго просуществует. Я и мои единомышленники считали, что истинное православие чрез Церковь приведет разоряемую большевиками Россию к нашей победе, к победе над врагами и гонителями веры православной, – так говорил владыка Сергий перед лицом следователя.
После этого оставалось лишь удивляться «мягкости» вынесенного приговора – пять лет тюремного заключения… Их епископ провёл в Ярославском политизоляторе, где содержались многие осуждённые по «делу ИПЦ» – в частности, владыка Димитрий (Любимов) и Михаил Новосёлов. Бог судил владыке Сергию присутствовать при последних минутах жизни епископа Димитрия и проводить его в лучший мир, который уже звал и его самого.
Окончание тюремного заключения обернулось для него новым этапом, едва ли не убийственным для больного старца, но и новое испытание вынес он. Однако, оно не стало последним.
Оказавшись в чужом городе без средств к существованию, ограбленный во время этапа до нитки, лишившийся тёплой одежды, владыка Сергий, должно быть, просто умер бы от голода и холода, если бы не счастливая встреча в Казани со следовавшим другим этапом в Архангельск из Йошкар-Олы епископом Авраамием, давшим ему адрес, по которому ещё недавно жил сам. Две пожилые монахини разорённого Богородице-Сергиева монастыря, проживавшие в маленьком доме по улице Волкова, охотно приняли нового постояльца. Анна Комелина и Антонина Шахматова не посещали церкви после ареста своего батюшки, не признавали «легализации». Женщины зарабатывали себе на пропитание, работая прислугой или сторожихами, исповедовались и причащались у истинных пастырей, когда выпадала такая возможность. Жили сёстры до крайности бедно – все сколь-либо приличные вещи были давно распроданы.
Когда отец Вениамин впервые добрался до Йошкар-Олы, то нашёл своего духовного отца в тяжелейшем положении. Владыка практически не мог ходить без посторонней помощи, руки его дрожали и плохо слушались. К тому прибавлялись сильнейшие головные и суставные боли. Старец не имел ни простыни, ни белья, ни тёплой одежды, жил исключительно подаянием. Едва выводя буквы, он несколько раз писал Пешковой, во время тюремного заключения много помогавшей ему и даже навестившей во время нахождения в тюремной больнице в Москве. Но на этот раз Екатерина Павловна оказалась бессильна – число нуждавшихся в помощи становилось всё больше, и средств помочь всем не хватало. Зато сотрудники ППК известили о положении владыки его духовных чад, и те из них, что ещё не разделили его судьбу, не замедлили придти на помощь, присылая деньги, вещи, еду.
Постепенно к епископу Сергию стали приезжать священники и монашествующие из разных районов Марийской АССР и Кировской области, испрашивая руководства. Удалось наладить общение с епископом Иларионом (Бельским), проживавшим по освобождении из Соловецкого лагеря в ссылке в Козьмодемьянске. Владыке Илариону удалось даже лично навестить владыку Сергия.
Немного окрепнув, нищий и больной архипастырь возобновил своё служение. Из Ленинграда некая Евдокия прислала ему антиминс и облачение, прося в письме: «Как-нибудь сохраните, чтобы не попало в руки врагов». Владыка совершал тайные богослужения в доме своих хозяек, на которых кроме них присутствовали приезжавшие с окрестностей сёстры закрытой обители и простые миряне – в основном, крестьяне, так и не вступившие в колхоз.
Владыка утешал и наставлял их, пересказывал старинные пророчества о пришествии антихриста, разъясняя, что настали времена гонений на веру православную, и переживаемое время есть время гонений и антихриста. Верующие также охотно слушали воспоминания старца о Государе, к которому все питали глубокое почтение. Такая настроенность паствы радовала сердце епископа Сергия, и он с удовольствием вспоминал самые светлые годы своей жизни:
– Несколько лет я был духовником Великих князей Константиновичей и все эти годы верил, что с гибелью Советской власти я буду опять духовником оставшихся из них в живых. Князь Гавриил даже посылал мне поклон из-за границы… Конечно, теперь мне навряд ли суждено дожить до этого часа, но вы, Бог даст, доживёте. Недолго осталось, дети, придёт время, и Россия снова расцветёт под скипетром своего Царя, и настанет мир, покой и благоденствие.
Во время таких бесед слёзы наворачивались на глаза старика и катились по дряблым щекам, исчезая в густой, белоснежной бороде. В этой картине было что-то глубоко пронзительное, настолько, что раз застав её, отец Вениамин сам почувствовал, как к горлу подкатил ком.
Он был бы рад остаться со старцем-архипастырем, сделавшись ему опорой в претерпеваемых страданиях, но слишком опасно было задерживаться на одном месте. К тому же служба связного между ссыльными архиереями требовала постоянных перемещений.
Путь из Мирзояна, бывшей Аулие-Аты, до Йошкар-Олы занял у него не одну неделю. Добравшись до места в первую неделю сентября, отец Вениамин, прежде чем идти в город, направился в близлежащую деревню Коряково, где проживала крестьянка Мария Бусыгина, в доме которой находили приют все скрывающиеся и преследуемые за веру. Бусыгина принадлежала к общине катакомбных христиан, организовавшейся после ареста в 1932 году настоятеля Мало-Сундырской церкви Александра Игноносова и перехода церкви в «сергиевскую» ориентацию. В своём исповедничестве верующие не только отказывались принимать «сергианство», но считали должным не подчиняться законам власти, не признавать ее и не поддерживать материально, как безбожную. Они терпели отчаянную нужду, но ни за что не соглашались идти в колхозы, считая, что те созданы антихристом, и идти в них – значит, соединиться с сатаной.