Ну, что ж, пожалуй, резонно. Аглая неглупа и достаточно практична. Посоветоваться с ней, во всяком случае, невредно.
Снова тряслась Лидия сперва в поезде, затем в трамвае, мокла под холодным осенним дождём, тяжело поднималась по лестнице к квартире золовки… Та встретила приветливо, но настороженно: виделись редко, а потому поняла сразу, что не с визитом вежливости пришли к ней, и не ждала доброго.
Глядя на Аглаю, Лидия не удержалась от лёгкой, чисто женской зависти. Ведь совсем немногим моложе её Аля, а хоть картины пиши с неё! Конечно, и в её пшеничных локонах серебряные нити появились, и залегли морщины вокруг глаз, но ведь это мелочи, а в остальном – всё такая же красавица, которую и на улице редкий мужчина не заметит. И ведь не безоблачной отнюдь была её жизнь, а точно и не жила вовсе, точно время не властно над ней. А Лидия уже который год беспощадных зеркал избегала – не хотелось лишний раз созерцать ни безобразно раздавшуюся фигуру, ни оплывшее лицо…
– Я за советом к тебе, – не стала бродить вокруг да около. – Доктор Григорьев сообщил, что Серёжа может погибнуть. Он тяжело болен. Единственный шанс спасти его – заплатить большие деньги нужным людям за досрочное освобождение.
Аглая побледнела и, прикрыв дверь кухни, в которой они расположились, опустилась на стул:
– Рассказывай.
Золовке Лидия рассказала всё, ничего не смягчая, но, наоборот, нарочно сгущая краски, инстинктивно перекладывая на плечи Али свою боль и тревогу, обязанность найти выход из безвыходного положения.
– У меня никого не осталось, – подытожила. – Никого, у кого я могла бы попросить себе на хлеб в случае нищеты, не говоря уже о такой сумме. Вот, пришла к тебе… – она ожидала, что Аглая немедленно ответит, что сама не имеет ни средств, ни знакомых, у которых можно попросить, и всё окончится очередными сотрясениями воздуха и воздеванием рук к небу. Но золовка молчала и сосредоточенно смотрела перед собой, кусая губы, время от времени судорожно сжимая кулаки, словно решаясь на что-то. Лицо её при этом становилось всё бледнее. Наконец, она сказала глухо:
– Вот что, Лида, есть человек, который может помочь. Если только захочет… Я поговорю с ним сегодня же. Обещать ничего не могу. Решать будет он. Я дам тебе знать в ближайшие два-три дня.
Лидия с удивлением смотрела на Алю:
– Помилуй, да кто же этот человек?
– Это не имеет значения, – всё также глухо ответила золовка. – Прости, большего я не могу тебе сказать.
– Хорошо, это, действительно, не моё дело… – озадаченно отозвалась Лидия, крепко пожав руки Але. – Мы с Таей будем ждать вестей и молиться, чтобы твой человек не отказал в помощи.
По лицу Аглаи пробежала болезненная гримаса, и Лидия смутилась: ей почудилось, словно она толкает золовку на какое-то преступление – если не против другого, то против самой себя. Однако, назад дороги не было, тем более, что судьба мужа волновала её куда больше, чем все тайны его сестры. Поэтому, не желая дольше тяготить последнюю своими вопросами и присутствием, Лидия отправилась обратно в Посад, успокаивая сердце робкой надеждой, что Аглая всё-таки добудет необходимую сумму.
Глава 9. Семейный альбом
Занятия в консерватории закончились довольно рано, но на улице уже сгущались сырые осенние сумерки. Аня подняла ворот пальто и направилась к воротам, за которыми не без удивления заметила сутуловатую фигуру Сани.
– Какими судьбами? – приветствовала она друга. – Неужели ты пренебрёг работой, чтобы проводить меня до дома после занятий? – пошутила, прищурясь.
– У меня было ночное дежурство, – ответил Саня, чмокнув её в щёку.
– Значит, ты пренебрёг сном. Я польщена!
– Послушай, я хотел поговорить с тобой, Анюта.
– О чём? – с нарочитой небрежностью спросила Аня, досадуя на менторский тон товарища детских лет.
– О тебе, – ответил Саня серьёзно. – Я беспокоюсь за тебя.
– С чего бы это?
– С того, что в последнее время ты очень изменилась.
– Не в лучшую сторону, судя по твоему тону?
– Да, не в лучшую.
– Вот как? И чем же я провинилась? – она прибавила шаг, но он заставил её снова замедлиться:
– Не беги. Воздух сырой, ты запыхаешься и застудишь горло.
– Так чем же я изменилась? – Аня остановилась, требовательно взглянув в лицо другу.
– Ты стала скрытной и резкой. Ты всё время пропадаешь в компании своей Раи и этих пустоголовых фокстротистов.
– Мне с ними весело! – запальчиво ответила Аня. – Может, они и не такие мудрые, как ты, но, по крайней мере, не читают мне нотаций. А ты… Санечка, ты мой самый близкий друг. Но когда ты говоришь таким тоном, мне кажется, что ты сейчас скажешь что-то вроде: «Я должен напомнить тебе твои обязанности, Анна!»
– И что же в этом плохого? Если бы Анна, к которой были обращены эти слова, прислушалась к своему мужу, то избежала бы беды. Ты не считаешь?
– Фокстроты – это всё, что тебя тревожит? – перебила Аня.
– Нет. Гораздо больше меня тревожит то, что рядом с тобой всё время крутится этот тип…
– Ах вот оно что! Да ты не ревнуешь ли, Санечка?
Саня неожиданно сильно тряхнул её за плечи, сказал с досадой:
– Оставь этот тон, пожалуйста! Он идёт твоей подружке Рае, но не тебе! Пойми, этот человек может быть опасен!
– Чем же опасен Варс?
– Хотя бы тем, что он из НКВД! – понижая голос, ответил Саня.
– Если ты имеешь ввиду его учёбу, то это совсем не то. Там готовят кадры для пограничных войск и…
– Только не говори мне, что твой Варс поедет защищать рубежи родины куда-нибудь на далёкую заставу! У этого «пограничника» на лбу написано, что он и кто он.
– Ну, хватит! – рассердилась Аня. – Как ты можешь так говорить о человеке, которого совсем не знаешь? Он умный, порядочный, культурный человек, с которым мне приятно проводить время, есть, о чём поговорить.
– С такими достоинствами и на свободе – чудеса да и только!
– Ты можешь привести хоть один факт против него? Не можешь! Ничего, кроме твоей антипатии!
– Тебе с ним тоже весело, и он не читает тебе нотаций?
– Да, не читает. И потом, Санечка, мне ведь не под венец с ним идти!
– Да? А он что думает об этом?
– О чём?
– Аня, ведь ты не дурочка. Варсонофий Викулов взрослый, серьёзный мужчина, а не мальчик-фокстротник. Неужели ты думаешь, что его желания ограничиваются милыми прогулками и походами в театры? Раньше или позже он пожелает от тебя гораздо большего, и ты окажешься в очень двусмысленном положении, потому что отказать мужчине, с которым столько времени кокетничаешь…
– Я с ним не кокетничаю! – возмутилась Аня. – Мы просто друзья!
– Он тебе не друг, Анюта. Он охотник, который незаметно расставляет вокруг тебя сети.
– Ты… всё не так понимаешь! Признайся, Санечка, ведь в тебе говорит ревность?
– Мне кажется, я был хорошим другом и тебе, и Пете, и никогда не давал повода подозревать себя в ревности.
– Прошу тебя, не надо говорить о Пете! – вспыхнула Аня.
– Почему? Что между вами произошло? Анюта, я очень прошу тебя, расскажи мне, что случилось! Я ведь вижу, что с тобой что-то не так, что ты сама не своя. Это ведь из-за него? Из-за Петра?
– Я не хочу об этом говорить, – жёстко ответила Аня. – А, впрочем, знай: Петя меня бросил. А теперь и вовсе уехал из Москвы и не даёт никаких вестей ни мне, ни маме.
– Тут что-то не так… – с сомнением покачал головой Саня. – Ведь он любил тебя. И твоя мать была для него родным человеком. Не мог он просто так исчезнуть!
– Он не просто так исчез… Он прислал мне одно единственное письмо. Сообщил, что уехал на родину отца, что встретил там женщину… – Аня всхлипнула. – Теперь ты доволен?
– Я всё равно не верю, – отозвался Саня. – Здесь что-то не так…
– Хватит, Саня! – воскликнула Аня. – И, вот что, не надо меня дальше провожать. Ты устал после дежурства, иди отдыхай. А я хочу остаться одна. Иди, прошу тебя!..
– Прости! – Саня виновато пожал кончики её пальцев. – Я не хотел причинить тебе боль. Прости…
Он не знал, какую больную рану разбередил своими вопросами и наставлениями. Которую неделю пыталась Аня забыться от этой боли на Раечкиных фокстротах, либо в обществе обходительного Варса, пыталась скрыть своё смятение и обиду под маской шутки… Но ничего не помогало.
С детства Аня мечтала о том, как, став взрослой, выйдет замуж за Петю. И не было сомнений, что именно так и будет. Эта любовь вызывала большое недовольство отчима, которое он не раз высказывал, объясняя все последствия брака с внуком, страшно вымолвить, проживающего за границей белого генерала, ближайшего соратника «чёрного барона». Аня горячо отвечала, что ей нет дела до семьи Пети и что такими предками, как у него, можно только гордиться. Петя много рассказывал ей о своём герое-деде и даже показывал сохранившуюся фотокарточку, на которой тот был в штатском. И Аня уже любила и этого неведомого белого генерала, и всех других родственников Пети, из которых, впрочем, уже практически никого не осталось в живых.
Александра Порфирьевича такие заявления падчерицы приводили в ярость, и мать всякий раз опасалась, как бы его не разбил очередной удар. Сама мать избегала участвовать в их спорах и лишь однажды наедине сказала твёрдо:
– То, что говорит тебе Замётов, правильно и верно. И мне самой страшно, когда я думаю, что ждёт тебя рядом с Петей. Однако же, скажу тебе так: слушай своё сердце и больше никого. Если ты любишь его, а он тебя, не рассуждайте ни о чём, будьте вместе и положитесь на Божью волю.
Аня была счастлива услышать эти слова и бросилась матери на шею. Ей казалось, что больше никто не помешает её счастью.
Но именно в это время Петя неожиданно стал отдаляться от неё, сторониться, вести себя странно. Аня не могла понять этой перемены, терялась в догадках. Когда летом он пригласил её поехать в путешествие по русскому северу, она готова была взлететь от радости, уверив себя, что эта поездка непременно завершиться объяснением, а, может быть, и тайным венчанием в какой-нибудь уцелевшей церкви.