– А вы с начала начните, – предложил священник. – Вы не тревожьтесь. Время у нас есть. Поэтому просто рассказывайте обо всём, что в вашей жизни было – так вам будет легче вспоминать. И не таите ничего. Бог про вас и так всё знает – Его вы не обманете. Я же сам пережил слишком много в мирской части моей жизни, чтобы неровности чужого пути могли меня удивить. Говорите всё как есть, просто и без приукрас. И сами поймёте, как это, на самом деле, легко, и как хорошо становится на душе. Когда-то матушка Мария Гатчинская сказала мне замечательные слова, что тоска наша, которая зачастую так казнит душу, происходит от нераскаянных грехов, поэтому так важно исповедать их. А если ненароком за давностью дней что-то изгладилось из вашей памяти, то и это нестрашно. После исповеди я вас соборую, и будет в вашей душе свет и мир Христов.
Преодолев смущение и страх, путаясь и сбиваясь, Сергей стал рассказывать, как и велел батюшка, обо всей своей жизни, стараясь не забыть ни одного проступка. Хорошие хозяйки время от времени перетряхивают вещи в сундуках и шкафах, чтобы они не залежались, не прокисли, не оказались источены молью. А заодно чтобы вспомнить, что есть в этих сундуках и выбросить ненужное. Также и душе необходима подобная процедура, чтобы не отравлял её гнилостный дух от залежавшихся грехов.
Сколько часов длился тот разговор? Отец Вениамин ничем не выдал усталости, внимательно слушая, иногда задавая наводящие и уточняющие вопросы, помогая договорить, точнее сформулировать мысль. Под конец Сергей так изнемог, что едва мог сидеть от слабости. Батюшка причастил и соборовал его, и он тотчас забылся глубоким сном, не растревоженным никакими сновидениями.
Проснувшись, он чувствовал себя обновлённым и укреплённым. Отец Вениамин ещё отдыхал, и Сергей вместе с Таей отправился на прогулку.
– Вербное воскресенье сегодня, надо же… – сказала она, вертя в пальцах веточку вербы. – Через неделю уже Пасха. Как жаль, что батюшка не останется с нами до неё.
– Ему опасно надолго задерживаться на одном месте, тем более, что наш дом укромным уголком не назовёшь.
– Ты знаешь, мне сегодня очень стыдно.
– Почему? – удивился Сергей.
– Потому что вокруг так много бед, а я сегодня такая счастливая! – лицо Таи, помолодевшее и похорошевшее, в самом деле, сияло. – Словно каждая струночка во мне поёт! Так хорошо, что даже страшно…
– Ты же сама говорила, что страшного больше не будет, – заметил Сергей, ласково обнимая её и поправляя сбившуюся косынку.
– Конечно, – отозвалась Тая, приникнув к нему. – Только уж в привычку вошло: бояться всякий раз, когда всё слишком хорошо.
Они вернулись домой к обеду и у самых дверей столкнулись с приехавшими из Москвы Марьей Евграфовной и Сашей.
– Вот, кажется, и в сборе все, – констатировала Лидия, деловито раскладывая приборы на столе. – Признаться, я тысячу лет не принимала гостей, а потому не взыщите за утрату навыков.
– Помилуйте, Лидия Аристарховна, столь образцового приёма мы все давным-давно не видели, – тонко улыбнулся Надёжин.
Обедали при вечернем свете, зашторив окна, чтобы случайный глаз не мог ничего разглядеть. Разговоры, само собой, вели сугубо «контрреволюционные». От этого «порока» собравшихся не могли отучить никакие кары. Алексей Васильевич недавно завершил обобщающий труд, посвящённый параллелям французской и русской революций, и охотно рассказывал о нём. Немногословный отец Вениамин больше отмалчивался, равно, как и Тая с печальной Марьей Евграфовной.
– Алексей Васильевич, – подала, наконец, она голос, покосившись на стоявшее в углу фортепиано, – а помните ли вы наши вечера в Глинском? Может быть, вы подарите нас радостью и сыграете что-нибудь?..
– В самом деле, Алексей Васильевич? – присоединилась Лидия. – Я бы и сама что-нибудь сыграла, но у меня болят пальцы, – она безнадёжно развела руками.
– Помилуйте, я столько лет без практики! – попытался отбиться Надёжин.
– Вы же помните всё! – мягко возразила Марья Евграфовна. – Хоть что-нибудь небольшое? Когда ещё выпадет возможность послушать живую музыку в домашней тёплой обстановке?
Надёжин махнул рукой, пошутил:
– Женщинам отказывать трудно. Только уж не взыщите, если стану фальшивить!
Сергей не был тонким знатоком музыки, но дал бы руку на отсечение, что старый учитель не сфальшивил ни разу. А играл он пронзительную и тревожную элегию полузабытого композитора Калиникова… Плыли сильные, изящные руки по клавишам, билась, подобно запертой в клетке птице, музыка, заполняя собой всё пространство, и спазмы перехватывали горло от её проникающего в сердце звучания.
Внезапно послышался стук в дверь, и Сергей испуганно вздрогнул.
– Не волнуйтесь так, – сказал заметивший это отец Вениамин. – Стуки, которых мы все опасаемся, раздаются по ночам, а этот стук… я думаю, к радости.
Как всегда спокойная Лидия пошла открывать. Через несколько мгновений раздался её счастливый возглас:
– Женечка!
А ещё через мгновение в гостиную стремительно вошёл возмужавший, посуровевший Женя, позади которого робко жалась молодая, довольно крепкая девушка. Сергей недоверчиво поднялся навстречу сыну, привычно опасаясь услышать от него что-нибудь обидное и не решаясь заговорить первым. Женя же не тратил времени на колебания. Не снижая напора, он просто подошёл к отцу и крепко обнял его:
– Прости, – сказал, всё же заметно волнуясь, – не смог приехать раньше. Только сейчас отпуск дали и то со скрипом. Как ты?
– Хорошо, – отозвался Сергей, улыбнувшись и чувствуя, как тепло и радостно стало на душе от нежданного примирения с сыном. – Почти совсем хорошо!
– Ну и отлично! – Женя резко повернулся и, ухватив за руку мявшуюся позади девушку, представил: – Мама, отец, познакомьтесь: это Таня, моя жена, – смутившись, добавил: – Правда, пока гражданская…
– Поздравляю тебя, Женечка, и вас, Танюша, – тепло поздравил Сергей.
– Поздравляю, – присоединилась Лидия, обнимая сына. И спросила тотчас: – А что же, дети, думаете ли вы венчаться?
Женя покосился на жену:
– Вообще-то, мы собирались. Таня согласилась.
Девушка кивнула, робко поглядывая на гостей.
– Кажется, батюшка, вы приехали очень ко времени, – негромко заметил Алексей Васильевич отцу Вениамину.
– Стало быть, Господь нарочно так управил, – ответил священник. – Вот, говорил же я, что этот стук – к радости будет…
Лидия засуетилась, усаживая сына и невестку к столу и спеша угостить их, а Сергей снова сел рядом с Таей, крепко пожал под столом её руку и шепнул:
– Ты права: страшно, когда всё так хорошо. Мы так привыкли к горю, что счастье уже пугает.
– Давай не будем бояться хотя бы сегодня. Пусть этот день будет просто счастливым днём – наградой за все несчастные, – также шёпотом отозвалась Тая, гладя его ладонь. – Слава Богу за то, что он подарил нам его!
Глава 16. Отец и сын
Хотя отец уже месяц жил недалеко от Можайска, Сане никак не удавалось поговорить с ним о том, что калёным железом жгло ему сердце с тех пор, как сам он вернулся в Москву. Наконец, благоприятный случай представился. В доме Лидии ложились рано, а отец, страдавший бессонницей, по обыкновению возился со своими записями, устроившись на террасе, дабы не мешать отдыху других гостей. Заметив спустившегося по лестнице сына, он тотчас захлопнул папку и поманил его к себе:
– Садись, поговорим.
– Я и сам хотел…
– Вот и славно, – отец закутался в видавшую виды фуфайку. – Кто первый начнёт?
– Ты, по старшинству, – пожал плечами Саня.
– Верно. Тем паче, что и разговор мой будет короче. Вот что, сын, ты уже достаточно зрел и, думаю, сам прекрасно понимаешь наши перспективы в условиях тотальной борьбы с «врагами»?
– Тебе лучше уехать подальше от Москвы…
– Куда уж дальше, чем мы были ещё месяц назад? До сих пор не понимаю, почему Михаила взяли, всех наших взяли, а нас с Марочкой оставили. Впрочем, спасибо им на том. Теперь у меня есть три списка моей книги и все они хорошо запрятаны. Об одном знай: он здесь. Помнишь ты место, где матушкина скамейка с крестом была?
– Помню, отец.
– Камень там лежит. Если подле него копать, то выкопаешь хороший ящичек, а в нём рукопись.
– Когда ты успел?
– Прошлая ночь долгая была и тёмная. Места я помню, лопата в сараюшке нашлась. Долго ли?
– Хорошо, я запомню это место.
– Запомни. И вот ещё что… Меня, конечно, арестуют. Днём раньше, днём позже – это неизбежно. Страха большого я не испытываю – жизнь свою я прожил и итоги как будто подвёл. Но есть Марочка… Я прошу тебя, Саня, всегда заботься о ней, как о родной матери. Ей без меня будет очень тяжело.
– Ты мог бы об этом не просить: тётя Мари всегда была мне матерью.
– Хорошо… Если меня арестуют, то не ищи мне помочь – это бесполезно. Возьми тётю Мари и уезжай.
– Куда? К сестре?
– Нет, – покачал головой отец. – К сестре не надо. Все вместе вы скорее навлечёте на себя молнии. Она теперь замужем, у неё другая фамилия – ей безопаснее одной. Поезжайте в какую-нибудь глушь. Вы оба медики – вам везде найдётся работа. Может быть, вам и удастся уцелеть. И ещё запомни. Что бы ни было, следуй лишь одному закону – Божьему. Живи по правде и будешь оправдан. Никогда не пытайся идти на компромиссы с совестью. Уступив дьяволу раз, ты ослабишь себя, и в другой раз выдержать его атаку тебе будет ещё тяжелее, и ты покатишься вниз, погибнешь. Не полагайся ни на людей, ни на свою удачу – а только на Бога, и он не подведёт тебя. В какой-то момент тебе может показаться обратное, что Бог оставил тебя, предал тебя, что в ответ на своё добро и правду ты пожинаешь ложь и зло, но потерпи и ты увидишь, что это обернётся к твоему благу. Только не отступи сам, не опусти руки.
– Ты… словно прощаешься, – тревожно заметил Саня.
– Когда расстаёшься с человеком даже на мгновение, постарайся прежде сказать ему самое главное. Кто знает, будет ли следующее мгновение?