Если бы не эти гости… Они пугали её, их поведение оскорбляло её. Но Варс пожимал плечами:
– Они простые люди, мало знакомые с культурой. Будь к ним снисходительна!
Аня старалась и убеждала себя в том, что муж просто очень любит её и оттого желает, чтобы его женой восхищались.
– Хороша у тебя жена, Варсонофий! Ей бы в кино! Орлову бы затмила напрочь!
При напоминании о кино сердце обрывалось – тотчас вспоминался Петя, их мечты и фотосъёмки… Как ни старалась, она не могла забыть его. Может, от этого ласки мужа лишь утомляли её, и приходилось делать над собой усилие, чтобы не подать виду, чтобы дорогое имя не сорвалось с уст и не выдало, о ком мечтает она в его объятьях. Тем не менее, Аня всё ещё надеялась, что память притупится, а привычка заменит любовь. В конце концов, разве мало таких семей? Гораздо больше, чем тех, что создаются по любви.
Её отдушиной были концерты. Пение утешало душу, помогало забыться, врачевало. Оканчивая консерваторию, она уже знала, куда пойдёт дальше – в молодой театр Станиславского, куда её по прослушивании с готовностью согласились принять. Талант Ани высоко оценила прима театра, дивная Софья Големба, а Дмитрий Владимирович Камерницкий предсказал ей большое будущее и отнёсся с отеческим теплом.
Одно огорчало – нельзя петь любимые романсы, отнесённые к «буржуазному жанру», а бойкие современные песенки вызывали стойкое неприятие. Что ж, остаётся опера, оперетта, песня народная… В конце концов, разве можно убить песню декретами?
Пусть с трудом и печалями, жизнь всё-таки шла своим чередом. Но однажды её размеренный ход был нарушен.
– Заходил какой-то человек и спрашивал твою мать, – известил Варс как-то утром, уходя на службу, когда Аня вернулась, отлучившись ненадолго в аптеку – с ночи странно немоглось.
– Какой человек? – спросила она насторожённо.
– Довольно старый, по виду – мужик-лапотник. Не знаешь, кто бы это мог быть?
– Не знаю, – пожала плечами Аня, сдерживая волнение. – Он не представился?
– Нет. Спросил Аглаю Игнатьевну, а, когда я сказал, что она умерла, очень побледнел. Я даже подумал, как бы с ним сердечный приступ не случился.
– Больше он ничего не спрашивал?
– Спросил, где похоронили, и ушёл.
– Ну, ушёл, так ушёл… Должно быть, кто-то из деревенских знакомых… – сказала Аня, борясь с дрожью и с нетерпением ожидая, когда же муж уйдёт.
– Не ходи сегодня никуда больше, – предупредил Варс. – Ты бледна и, по-видимому, действительно, нездорова. До вечера!
Она еле дождалась, стоя у окна, когда он скроется из виду, а затем опрометью выбежала из дома, надеясь догнать незнакомца. Сердце подсказывало, что это мог быть лишь один человек – её отец!
До кладбища было далеко, и Аня страдала от находящих на неё то и дело приступов тошноты и головной боли. Она спешила изо всех сил, но всё-таки опоздала. На могиле матери лежал большой, ещё совсем свежий букет, но отца нигде не было видно. Неподалёку копошилась сгорбленная старушка. Аня медленно подошла к ней, спросила негромко:
– Простите, не видели ли вы здесь сейчас мужчину лет пятидесяти? Он должен был к той могиле подходить…
– Был мужчина, – прошамкала старуха. – Очень скорбел, сердечный. Встал, знаешь, на колени и в грудь себя бил, и шептал что-то… А потом землицу-то поцеловал, горсть с могилки взял, перекрестился и ушёл. Недолго побыл…
– А куда он пошёл, вы не видели? – с робкой надеждой спросила Аня.
– Да куда-то туда, дочка, пошёл! – старуха неопределённо махнула сухой рукой. – Может, ещё и догонишь.
Конечно, она не ушла сразу, а ещё долго плутала меж могил, высматривая, не мелькнёт ли впереди фигура «мужичка-лапотника». Но тщетно… На какие-то жалкие полчаса она разминулась с отцом, упустила последний шанс увидеть его.
Немного посидев на могиле матери и мысленно пожаловавшись ей на свои горести, Аня вернулась домой. До возвращения мужа она успела немного поспать и приготовить ужин. Отчего-то хотелось, чтобы вечер этот был домашним, душевным, хотелось близости с Варсом, понимания меж ним и собой. В конце концов, кроме него, у неё уж точно никого не осталось. Даже Саня и тётя Мари словно забыли о ней, отдалились… А Варс всегда рядом, всегда защитит.
Муж был заметно доволен неожиданно ласковым приёмом и почти праздничным ужином, но разговоры, как обычно, вёл сугубо отвлечённые. Аня успела заметить, что он никогда не говорит ни о себе, ни о своей работе. О театре, музыке, городской жизни и пустых сплетнях – сколько угодно, но ни о чём значимом. Это недоверие задевало, мешало преодолению чуждости, и Аня решила, что необходимо разрушить его. Казалось, что это непременно внесёт ясность и гармонию в их семейную жизнь.
Ночью она старалась быть нежной и горячей, и это ей, по-видимому, удалось. А, вот, забыться сном вслед за мужем не получилось. Одолевали тревожные мысли, не шёл из ума отец. Хотелось поговорить с кем-то, выговориться, облегчить душу.
Проснувшийся Варс крепко обнял её за плечи:
– Почему ты не спишь? О чём думаешь?
– Я думаю, что у меня никого не осталось, кроме тебя, – ответила Аня. – И поэтому я считаю, что в нашей семье не должно быть никаких тайн. Мы должны всё рассказывать друг другу. Это неправильно, что я так мало знаю о тебе, а ты… не всё знаешь обо мне.
Муж мягко развернул её к себе:
– Ты мало знаешь обо мне, Анечка?
– Почти ничего не знаю.
– Странно, я и не думал скрывать что-либо. Видимо, ты, моя дорогая, просто не проявляла прежде интереса к моей личности. Я рад, что он у тебя появился. Сейчас не самое подходящее время, но завтра мы с тобой сядем, и я отвечу на все твои вопросы. А что такого страшного я не знаю о тебе? Тайны твоего «тёмного прошлого»? – Варс усмехнулся.
– Тёмного, да. И прошлого. Только не совсем моего… – Аня легла, прижавшись к груди полусидящего, откинувшись на подушки, мужа. – Незадолго до смерти мама рассказала мне о моём настоящем отце. Оказывается, он был дворянин и офицер. Служил у Колчака, был в эмиграции, а затем тайно вернулся в СССР ради мамы… Вот, только она не могла оставить дядю Сашу, и поэтому они расстались. Ты знаешь, мне кажется, что человек, приходивший сегодня – мой отец.
Рука, мерно гладившая её по голове, на мгновение замерла, но тотчас вернулась к привычному ритму.
– Почему ты молчишь?
– Я не молчу, – отозвался Варс. – Полно, Анечка, эта тайна не стоит и гроша. Главное, не болтай никому о ней. Ты же больше никому не рассказывала о своём отце?
– Нет, конечно! Только тебе. Потому что не хочу никаких тайн между нами…
– И очень правильно, – муж чмокнул её в голову. – Молодец, что рассказала. Ну, а свои «страшные тайны» я расскажу тебе завтра, потому что сейчас я до смерти хочу спать. Да и тебе тоже пора угомониться. Скоро утро.
– Ты прав, Варс. Спокойной ночи! – сказала успокоенная Аня, закрывая глаза и, наконец, погружаясь в сон.
– Спокойной ночи, Анечка, – откликнулся муж.
Глава 18. Донос
Вопреки ожиданиям обладание Аней не принесло Варсонофию того блаженства, которое сулило. То было удовлетворение охотника, долгое время выслеживавшего дичь, торжество победителя, но и только. Едва цель оказалась достигнутой, и охотничий азарт улетучился, пошла на убыль и сама страсть. К тому же юная жена, несмотря на исключительную красоту, оказалась никакой любовницей, а Варс за свой не столь уж долгий век знал бабёнок и девок таких ядрёных, что любая красавица блекла перед ними.
Однако, этот факт не особенно огорчил его. Варсонофий всегда умел отделять мух от котлет. Удовлетворить плотские желания он мог всегда: бабёнок пруд пруди, и хоть по обоюдному влечению, хоть бы и силой, а своё получишь всегда. Зато многие ли смогут похвастаться красавицей-женой, певицей, образцовой хозяйкой? Последнее – успел заметить Варс – среди жён стало большой редкостью: в голодные годы бабы напрочь разучились стряпать.
К тому же жена имела солидное приданное – большую квартиру в хорошем доме. Конечно, формально, то была коммуналка, но Варсонофий позаботился о том, чтобы сделаться её полновластным хозяином.
Одно непрерывно жгло его: сознание того, что рыбья холодность Ани вызвана не природным отсутствием темперамента, а тем, что сердце её и поныне занято соперником. Это сознание подчас доводило Варса до бешенства. Пока жива была в ней память о том жалком щенке, его победа не была полной. Он владел её телом, но не мог подчинить душу.
Когда старик Замётов поведал ему о сопернике, Варсонофий не раздумывал ни мгновения. Через несколько дней он знал о мальчишке всё, и составить план его нейтрализации не составило труда. Среди прочего Варс выяснил, что у Юшина в Сибири есть сестра, с которой тот изредка переписывается. От мнимой родни была послана телеграмма, якобы сестра при смерти и просит приехать проститься. Само собой, мальчишка клюнул и выехал немедленно.
Дальше всё было просто. Ему дали доехать до Сибири, а там тихонько взяли под покровом ночи, чтобы не привлекать внимания. В одном из допросов Варсонофий принимал участие лично. К тому моменту, вид у соперника был уже весьма жалким – на лице не осталось живого места, одного глаза не было видно вовсе. Но он, как ни странно, всё ещё сопротивлялся. Для того, чтобы заставить его написать нужное письмо, понадобилось затратить куда больше усилий, чем на выбивание подписи под признанием контрреволюционной деятельности, связях с РОВС и фашистской партией расстрелянного поэта Васильева. Истязания оказались «неубедительны», и тогда Варс, всегда предпочитавший насилию физическому насилие психологическое, прибег к хитрости. Он перечислил Юшину всех его самых близких людей, начиная с Аглаи Игнатьевны и кончая поэтом Кедриным, и пригрозил, что в случае его упрямства все они будут арестованы, как его соучастники. Эта угроза сломила истерзанного, но строптивого мальчишку. Приведённый в чувство, перевязанный, чтобы кровь не капнула на бумагу, напоенный чаем с сахаром, он написал под диктовку Варса письмо Ане. Когда всё было кончено, прохрипел: