— А вот и почетные гости. Вот это штучка так штучка, скажу я вам!
Он не сразу рассмотрел их из-за спин обступивших гостей, да и женщина стояла к нему спиной. На ней было бежевое с белым платье, щедро открывающее загорелые лопатки. Густые каштановые волосы были коротко подстрижены на затылке. Наконец она повернулась к нему, сперва в профиль, потом лицом.
Она стала взрослой женщиной, двадцатисемилетняя Сцилла Дьюбриттен.
— Я с ней знаком, — сказал Годвин.
Во рту у него вдруг стало сухо.
— Вы с ней знакомы?
— Знавал ее девочкой, в Париже. Много лет назад.
— Так пойдите же поздоровайтесь! Можете заодно представить ей старого приятеля Алджи.
Макс Худ был не из тех, кто наслаждается признанием светского общества, но пробиваясь навстречу Годвину сквозь толпу, он буквально сиял:
— Сюрприз, Годвин! Познакомься: миссис Худ!
Сцилла улыбалась Годвину, в ее глазах цвета кофе с молоком сверкали зеленые искорки. Глаза были широко распахнуты навстречу ему. Она обняла его, привстала на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке.
— Ох, Роджер, какой ты громадный! Да еще и знаменитый! И чудесно выглядишь! А мой негодяй-муж и не сказал, что ты тоже здесь будешь — как тебе только не стыдно, Макс! Я бы весь день радовалась!
Макс пожал плечами, улыбнулся им обоим.
— Я думал, лучше устроить приятный сюрприз. Хорошо снова собраться вместе.
Он взял Сциллу за руку.
— И давно вы поженились? Почему это я ничего не знал?
— Ты, верно, был тогда в Индокитае или на Амазонке, — хлопнул его по спине Худ. — Мы знали, что рано или поздно обязательно встретимся.
— А ты сам виноват, — добавила Сцилла. — Ужасно неаккуратно ведешь переписку.
— И давно это творилось за моей спиной?
— О, — весело ответила она, — много лет!
Макс пояснил:
— С тридцать пятого, Роджер. У нее плохо с датами.
— Мы поженились в чудовищном родовом поместье Макса в Нортумберленде. Называется Стилгрейвс — «тихие могилы» — самое подходящее название. Затащили туда всех приглашенных. Это было ужасно!
— Да, не близко, — признал Макс. — Руина викторианской эпохи.
— Настоящее болото, — сказала Сцилла. — Сплошная сырость.
Макс любовно пожал ей руку.
— И с тех пор — четыре года безоблачного блаженства!
— Жена у меня — скрипачка мирового класса, Роджер. Концерты по всему миру. И только что закончились съемки второго фильма…
— Ты посмотри на него, Макс! Впервые слышит! Роджер, ты же начинал как музыкальный критик!
— О твоей карьере я, конечно, знаю, — солгал Роджер. — Хотя моя карьера музыкального критика была, как и следовало ожидать, очень недолгой. Как высказался о ней Свейн — «слепой ведет бестолкового». Клайд был моим первым учителем.
— Она только что вернулась из турне. Буэнос-Айрес, Рио, Мехико — где ты еще побывала?
— Пожалуйста, Макс, не докучай бедняге Роджеру…
— Чепуха, Сцилла. Она на месяц собирается в Штаты. Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия…
Наивное бахвальство Худа невольно обезоруживало.
— Но, похоже, будущее для нее в кино. Черт возьми, Роджер, как она играет! Жизнь полна чудес, старик. Понимающие люди говорят, она пробьется в Уэст-Энде… Говорят, в ней есть естественность. Чудеса, Роджер.
— Как я рад тебя видеть. Ты была совсем девочкой, когда мы расстались…
— Но очень взрослой для своих лет!
— Да, что правда, то правда.
Макс перебил:
— Слушай, Роджер, она принесла очень приятную новость — еще одно знакомое лицо. Припоминаешь Клайда? Так вот, она говорит, он собирает новую группу, и подумать только, в Лондоне! Вот это событие: представляешь себе, какое будет зрелище для усталых глаз? Он был неплохой парень, наш Клайд. Вкусы у него не совпадали с моими, но тут уж, как говорится, живи и давай жить другим. Мы с Роджером только вчера его вспоминали.
— Представляешь, Роджер? — подхватила она. — Клайд Расмуссен и его «Сосайети Бойз» или что-то в этом роде.
— Я потрясен. Думал, при таком успехе в Штатах он ни за что оттуда не выберется.
— Насколько я понимаю, тут замешана какая-то история, — пояснила Сцилла. — Его менеджер — из того же агентства, что у меня. Насколько известно, ему предложили очень выгодный контракт со студией звукозаписи. Правда, забавно будет снова увидеться?
Когда она протянула руку к бокалу с шампанским, на пальце сверкнул бриллиант.
— Нам обоим не терпится, — сказал Макс. — Он очень помогал Сцилле в Париже. Научил ее выражать в музыке себя. Как видно, это главное для исполнителя. Если я хоть что-то понимаю? — вопросительно обратился он к Сцилле.
— Кое-что, — кивнула она.
Подошедший хозяин дома отвлек Макса и увел за собой, а Сцилла повернулась к Годвину. На ее губах, почти не затрагивая глаз, играла неуловимая улыбка.
— Из-за нас с Клайдом не беспокойся, мой милый Роджер. Ты и вправду выглядишь, будто тебя ударили. Я-то думала, все давно забылось, ведь сколько лет прошло! — Что-то мелькнуло в ее глазах. — Хотя у меня действительно есть секреты от Макса.
— Прости. Просто слишком неожиданно всплыли воспоминания.
— Понимаю, понимаю. Но спасибо, что ты оказался так сдержан. Мне хотелось бы поболтать побольше, но увы, нужно уделить внимание остальным.
— Да, нужно, наверное. Ну что ж, приятно было повидаться столько лет спустя.
Он отвел взгляд. Ощущение было такое, будто ему деликатно дали отставку, и к щекам прилила горячая кровь.
— Я только подумала — нельзя ли как-нибудь еще тебя повидать. — Она опять смотрела на него, как та давняя девочка. — Ты надолго в Каире?
— Уезжаю послезавтра. Может быть, задержусь еще на день.
— А завтра у тебя не найдется для меня времени? Ближе к вечеру?
— Можно устроить, Сцилла.
— Где ты остановился?
— В «Шепердсе».
— Ну конечно, — она усмехнулась, — где же еще мог поселиться великий Годвин. Смешно спрашивать.
— Я рад твоему успеху. Говорил ведь тогда, что тебе нужно только понять, что для тебя главное, и ты добьешься всего, чего пожелаешь. Как видно, ты все-таки послушалась.
— Макс, знаешь ли, не шутил… Я собираюсь стать кинозвездой. Как ни странно, они считают, что я умею играть.
— Думаю, они правы. Мне случалось видеть, как ты играешь роль, и исполнение было отличным, даже в очень трудных условиях.
— Грир Фантазиа познакомил меня с людьми Корда и кое с кем из людей Гейнсборо — еще до того, как я занялась этим всерьез.
— Ты знакома с Гриром? Он мой издатель.
— Знакома. Он очень милый и услужливый. Говорят, камера меня любит — забавно, правда? А это американское турне, о котором говорил Макс… Хотя я от него отказалась, просто Макс еще не знает. Этим летом мне предложили сняться еще в одной картине… Я больше не буду концертировать. Будущее для меня — в кино. Если окажется, что я на что-то способна, поговаривают и о сцене — в Уэст-Энде, со временем. Пока кажется невероятным, но человек никогда не знает. Я занимаюсь с хорошим преподавателем. По-моему, одну картину выпускают в прокат в Лондоне на этой неделе. Обещай, что ты сходишь.
Когда разговор зашел о работе, она оживилась, голос зазвенел как струна. Годвин сразу увидел, что она фотогенична и камера должна ее любить. Максу Худу можно было позавидовать.
— Сцилла, я постараюсь, ладно? Идет война, знаешь ли. Я в последнее время тоже основательно занят.
— Глупости, Роджер. Уж пару часов найти можно. Если иначе никак, я сама тебя отведу. Можем назначить свидание и все такое. Как в Париже.
— Я хотел тебя кое о чем спросить…
— Да?
— Когда мы виделись в последний раз, ты положила мне кое-что в карман халата. Я нашел много позже… Припоминаешь?
— Боюсь, что нет, дорогой. Так давно это было. Я была совсем девочкой! Наверно, ты вскружил мне голову.
Она сдержано улыбнулась и пожала плечами.
— Неважно… Просто вспомнилось. Я думал, может, и ты вспомнишь, если тебе повторить. Отрывок стихотворения.
— Ну тогда, — сказала она, — до завтра. Мне пора выручать мужа. Он уже озирается, как загнанный зверь.
Уже отворачиваясь, она вдруг проницательно взглянула на него:
— Ты удивился, что я вышла за Макса?
— Вероятно, такие вещи всегда застают врасплох.
— Он был очень терпелив. Ждал и не оставлял меня.
Он смотрел, как она проходит по комнате, а потом кто-то объявил, что сейчас по радио передадут обращение премьер-министра к палате общин. Монк Вардан появился рядом с Годвином и проговорил:
— Голос моего повелителя. Боюсь, выступление будет не слишком веселое. Время жестких решений и все такое.
Алджи Несбитт возился с настройкой. Трещали помехи, кто-то крикнул, что даже представителю министерства иностранных дел пора бы научиться обращаться с обычным радиоприемником, кое-кто захихикал. Несбитт, от усердия высунув кончик языка, крутил репродуктор. Лицо у него блестело от пота.
Знакомый голос прорвался сквозь помехи, и в комнате мгновенно стало тихо, словно кто-то набросил платок на клетку с птицами. Годвин еще думал о повзрослевшей Сцилле Худ, пытаясь связать ее новый облик с дерзкой девочкой, которую он помнил по Парижу. Как тогда, так и теперь, она не знала страха. Не боялась воскресить прошлое. Годвин сомневался, что сам решился бы сделать это так непринужденно; она держалась так, словно прошло не тринадцать лет, а одно мгновение. Она явно посылала ему шифрованные сигналы, но у него не было ключа к этому коду. Черчилль, как он полагал, тоже вложил в свою речь какие-то намеки, учитывая, что его услышат не только простые люди, но и политические деятели всего мира. Но какую бы скрытую мысль ни несло послание, первый его смысл был как нельзя более ясен: он говорил об угрозе вторжения Гитлера в Англию, если ему удастся пересечь Ла-Манш, и давал клятву, что если придется, они будут сражаться у последних рубежей империи. Но прежде станут драться зубами и когтями за родную землю.
— Мы будем сражаться на побережье, — говорил он, — будем сражаться на полях… — Помехи за