5. Джесджот Сингх Ханс,
Дели, Индия, иллюстратор
Я всегда считал себя никчемным. Я был толстым, а толстые люди показываются в СМИ довольно однобоко: либо становятся предметом шуток, либо остаются на второстепенных ролях. Это повлияло на то, что в детстве я чувствовал себя неполноценным. Когда я вырос в мальчика, которому нравились мальчики, я почувствовал себя инопланетянином, которому не с кем поговорить. В школе надо мной издевались.
Кроме того, я сикх и с гордостью ношу тюрбан: он связывает меня с моей историей, с тем, кто я и откуда родом. И я могу носить тюрбан любого цвета и выглядеть потрясающе! После 11 сентября тюрбан в США стал считаться символом насилия и ненависти, но это говорит о невежестве людей в отношении вещей за пределами своей страны. Религия сикхов строится на равенстве, мире и любви. Большинство людей думают, что сикхи — мусульмане. Я сталкивался с ненавистью и расизмом, но обычно не обращаю на них внимания. Я с удовольствием рассказываю людям о своем тюрбане, своем народе и своей сикхской идентичности, если чувствую, что они готовы слушать. Но часто люди настроены настолько враждебно, что не хотят узнавать ничего нового. Это образ мышления, в котором нет места для обучения и понимания.
Сегодня я продолжаю практиковать любовь к себе, но в то же время упорно работаю над этим и остаюсь верным себе. У меня всегда были сложные отношения со словом «уродливый» и тем, как оно используется для маргинализации физических черт в сообществах, племенах и расах. Для меня истинное уродство находится в голове говорящего, а не адресата. То, что традиционно считается уродливым, часто на самом деле прекрасно. Сегодня я могу с гордостью сказать, что да, я ценен.
6. Ади Дель Валье,
Бостон, модель Big and Tall
На протяжении всей жизни многие люди, даже в индустрии, отвергали меня и говорили разные вещи по поводу моего размера. Чувство, что я никчемен и непривлекателен, не прошло для меня бесследно. В подростковом возрасте и ранней молодости я был подавлен и находился в депрессии. Я не хотел встречаться с друзьями, мне казалось, что я мешаю им или разрушаю планы. Я был так неуверен в себе из-за своей большой груди, живота и пигментации в некоторых частях тела.
Борясь с самооценкой, я также пытался принять свою сексуальность, будучи геем и чувствуя, что не могу сделать каминг-аут. Я боялся, что семья не примет меня, друзья — отвергнут.
Мне было около двадцати восьми лет, когда однажды наступил момент и я сказал себе: «Я больше так не могу. Я должен жить для себя, пока я еще молод». Я занялся тем, что мне нравится, и тогда нашел того Ади, которым хотел быть. Модельная карьера помогла мне стать независимым. Я чувствую себя красивым, делая то, что люблю больше всего, потому что могу помочь другим, похожим на меня, почувствовать то же самое. Я определил собственную красоту, просто оставаясь собой и делая то, о чем я мечтал, в реальной жизни.
Сегодня красота для меня не имеет никакого значения; красота — в глазах смотрящего. И все во мне прекрасно: моя большая грудь, мой живот, моя гомосексуальная ориентация — я горжусь всем этим.
7. Иннаноше Ричард Акусон,
Кванга, Нигерия, активист
Мне нравится думать, что я — великолепное воплощение своего имени Иннаноше, что на моем родном языке коро означает «дар от Бога».
Когда я думаю о детстве в Нигерии, мою память окутывает облако двойственности, которое мне трудно описать. Иногда я вспоминаю детство с большой любовью, а иногда глубоко о нем сожалею. Отец, наверное, пытался «воспитать» меня из любви, прекрасно зная, какой мир ждет меня за пределами комфортной жизни, которую они с матерью нам обеспечили. В школе надо мной смеялись. В университете, после того как близкий друг рассказал всем о моей ориентации, я стал изгоем — олицетворением «гомиков». Этот случай инфантилизировал меня так, что я стал таким же беспомощным, как в начальной школе и интернате.
Я думаю, что вынужденный переезд в Америку после пережитого гомофобного нападения в Нигерии сломил меня. Мне пришлось оставить осторожную жизнь, которую я для себя создал, друзей, которых я узнал и полюбил, и, что более важно, мою семью. Но этот переезд также во многом изменил меня к лучшему.
Интересно, что я никогда не считал себя безусловно некрасивым; я всегда верил, что моя красота и восприятие ее людьми (или его отсутствие) зависят от контекста. У меня было твердое убеждение, что в другом месте и среди других людей я буду восприниматься как объективно красивый. Я бережно укреплял эту веру, проходя через половое созревание, подростковый возраст и акне. Чем старше и умнее я становился, тем меньше меня занимала моя внешность.
Я всегда знал, что красив и могу сиять, и в Америке это подтвердилось не только другими, но и мной самим. Каждый день, глядя в зеркало, я вспоминаю трудный эмоциональный и психологический путь, который привел меня к этому моменту, когда я могу смотреть на свое отражение и наслаждаться каждой его частичкой.
На данном этапе жизни и на основе личного опыта я бы сказал, что красота — это полное соответствие внутреннего сияния человека внешнему. Результат этого — безмятежная и умиротворенная уверенность в себе, которая успокоила воды моей души. Красота действительно может быть такой, какой вы захотите. Сегодня я позволяю доброте и любви, которые я с таким трудом обрел, вести меня вперед. Я отказываюсь предвосхищать или навязывать что-либо.
8. MRSHLL / Маршалл Банг,
Сеул, Южная Корея, певец
Я родом из Калифорнии и каким-то образом получил шанс стать певцом в Корее. Я сделал каминг-аут в крупном журнале в Корее в 2015 году. Это было серьезно. Для певца-новичка это считалось рискованным, особенно в стране, где открыто быть квир-персоной все еще неприемлемо. Кроме того, не было прецедента. Никто в корейской музыкальной индустрии до этого не делал каминг-аута.
Для меня это было важно: я не хотел, чтобы сплетни или бульварная пресса отпугнули публику от меня как от артиста. Мало того, мои родители оба очень религиозны; моя мама — священнослужитель. На личном уровне я не хотел больше скрываться. Я хотел начать встречаться. Я не хотел, чтобы моя мама узнала об этом от других, например чтобы кто-то сказал ей: «Пастор, вы знаете, что вашего сына видели с другим парнем?»
Когда статья наконец была опубликована, это стало большой новостью не только в Южной Корее, но и дома, в Калифорнии. Родители были расстроены. Мама была вне себя и посылала мне печальные сообщения, которые меня сломили. Но они также положили начало разговору между нами. Я учился в христианском университете, поэтому довольно хорошо разбираюсь в Библии и Священном Писании. Она училась в другом частном христианском университете, и у нее свои убеждения. После долгих дебатов мы пришли к патовой ситуации, когда ни одна из сторон не хотела сдаваться. Мы не могли дискредитировать друг друга, потому что знали, о чем, черт возьми, говорим.
Хотя мои родители и не самые толерантные, они все равно поддерживают и любят меня так, как умеют. Теперь, став немного старше, я понял, что необязательно нуждаюсь в их одобрении. Я самодостаточен, уверен в себе и в том, кто я есть, и у меня есть семья, которую я сам выбрал и которая меня поддерживает. У меня также есть мои поклонники. Вот почему видимость так важна. Я каждый день получаю сообщения от квир-людей в Корее. Они пишут, что возможность видеть кого-то вроде меня придает им силы. Я действительно считаю важным, что есть такие люди, как я и Холланд, которые открыто занимаются своим делом.
Я громко и гордо заявляю о себе, но знаю, что не все находятся в моем положении. Тем, кто сейчас ищет себя, я могу сказать: знайте, ничего не происходит в одночасье. Мы все растем как люди и пытаемся понять наше место на этом гобелене жизни. Кроме того, не думайте, что вам нужно жить в стыде, чтобы быть собой. Вы сильны такими, какие вы есть.
9. Мохаммед Аттийе,
Нью-Джерси, выпускник университета
Мне было пять лет, когда случилось 11 сентября. Только в старших классах школы я впервые столкнулся с расистским нападением. Один из учеников назвал меня и мою семью террористами. Сначала меня это не обеспокоило, но потом я понял: он действительно верит в то, что говорит. К счастью, мои товарищи по футбольной команде были рядом, когда это произошло, и встали на мою защиту — они также развенчали все стереотипы и заблуждения, которые были у этого ученика в отношении мусульман.
В этом нет ничего нового. Мужчин из моей семьи называли всеми расистскими оскорблениями, которые только можно придумать по отношению к арабам-мусульманам, — террорист, погонщик верблюдов — и при этом они становились жертвами полицейской жестокости. Женщин из моей семьи дискриминировали на работе, потому что они носили хиджаб и было ясно, что они мусульманки. Я подвергался дискриминации в суде как молодой арабский мусульманин и за те же правонарушения получал более суровые наказания и штрафы по сравнению с молодыми белыми мужчинами. Однажды я зашел в ресторан в Бостоне, и меня не обслужили, в то время как все белые разглядывали меня и шептались про меня и моих кузенов. Я участвовал в нескольких драках на почве расизма, когда пожилой белый мужчина смотрел на моего кузена и говорил: «Ты знаешь, с кем ты разговариваешь? Ты видишь цвет моей кожи?!»
Самый мрачный момент в моей жизни был, когда я стал отцом в возрасте девятнадцати лет. Это произошло с девушкой, с которой я должен был обручиться и с которой встречался в то время. Конечно, моя семья узнала об этом и была очень разочарована. По их мнению, я нарушил все возможные «мусульманские правила», и они считали, что я буду неудачником. И какое-то время я им верил. Я впал в депрессию, видя, что моя семья не может спокойно смотреть на меня. Они считали, что я «разрушил всю свою жизнь». Я впал в депрессию, почти провалил семестр обучения в университете и не смог удержаться на работе. Я обратился за консультацией к психологу, что не принято в мусульманской культуре, где психические заболевания сильно стигматизированы. Для ста