— Я не знаю… точно.
— Кто он?
— Я видел его, и только. Его трудно не заметить.
— Это не все. Поскольку, как только что мы слышали от тебя, его трудно не заметить и принимая во внимание, при каких обстоятельствах ты его видел, ты заинтересовался им. И что же удалось тебе выяснить?
— Оставь, Алекс! Все это просто слухи, и ничего конкретного.
— Я люблю слухи. Говори же, Мэт, если не хочешь, чтобы эта уродливая тяжелая штуковина на моей ноге не врезала тебе по морде. Пойми, я могу и не справиться с ней, настолько она своенравна. У нее свой взгляд на вещи, и ты ей явно не нравишься. Порой она бывает настроена враждебно даже по отношению ко мне.
Конклин, приподняв с усилием свой протез, опустил его между лопаток Ричардса.
— О Господи, ты сломаешь мне спину!
— Нет, я думаю, этот строптивый придаток к моей ноге решил расквасить тебе лицо. Кто он, Мэт?
Гримасничая, Алекс снова поднял протез и на этот раз нацелил его на затылок агента ЦРУ.
— Ладно, будь по-твоему! Как я уже говорил, это только слухи, но, если верить им, он — заметная фигура в английской разведке.
— Он имеет в виду, — принялся объяснять Моррису Панову Конклин, — местное отделение английской контрразведки, расположенное здесь, в Гонконге. А если более точно, одно из подразделений особого отдела МИ-6. Значит, все эти люди получают приказы из Лондона.
— Весьма познавательно! — вновь произнес психиатр, столь же сбитый с толку, сколь и напуганный.
— Совершенно верно, — согласился Алекс и, развязывая свой галстук, спросил Мо: — Можно, я воспользуюсь и твоим, доктор? Стоимость твоего галстука я возмещу из наших фондов, что мне будет совсем не сложно сделать, поскольку дело принимает новый оборот. Официально я нахожусь на службе. По-видимому, Лэнгли финансирует, выплачивая Мэтью жалованье и используя его время, нечто такое, что должно помочь союзнику успешно завершить осуществляемую им тайную операцию. Находясь на государственной службе, я, учитывая мой ранг, тоже обязан приложить к этому мероприятию свою руку. А посему мне и нужен твой галстук, Мэт.
Через две минуты бедный офицер Ричардс лежал за колонной со связанными руками и ногами и заткнутым ртом, на что ушло три галстука.
— «Хвоста» нет, — сказал Алекс, выглядывая из-за колонны. — Они все рванули за нашим живцом, который, наверное, где-то уже на полпути в Малайзию.
— Кто была она… то есть он?.. Я имею в виду, что он определенно не был женщиной.
— Я не хотел бы заниматься дискриминацией по половому признаку, но женщина, скорее всего, провалила бы это дело. Ему же удалось увести преследователей за собой. Он перепрыгнул через ограждение эскалатора и пробился наверх… Пошли же! За нами никто не следит.
— Но кто же он все-таки? — не отставал Панов, пока они, выйдя из-за колонны, двигались к эскалатору, у которого еще толпилась небольшая группа пассажиров.
— Мы иногда использовали его здесь, в основном для наблюдения за отдаленными пограничными постами, о которых он кое-что знает, поскольку ему довольно часто приходится пробираться со своим товаром через границу.
— Наркотики?
— Он не притронется к ним: это жокей высшего класса. Он перевозит краденое золото и драгоценности. Рынками сбыта для него служат Гонконг, Макао и Сингапур. Я думаю, нынешний род его занятий связан с тем, что случилось с ним несколько лет назад. Из-за непристойного поведения его лишили наград и кое-чего еще. Испытывая нужду в деньгах во время учебы в колледже, он позировал для похабных фотографий. Но из-за одного грязного издателя с этикой бродячего кота все выплыло наружу, и жизнь его была исковеркана.
— В общем, они выпускали что-то вроде того журнала, который я только что держал в руках! — воскликнул Мо, когда они взошли на лестницу эскалатора.
— Да, по-видимому.
— А что это за награды?
— Медали Олимпиады тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Он занимался легкой атлетикой — бегом с барьерами.
Панов глядел молча на Александра Конклина, пока они поднимались к выходу из вокзала. На соседнем эскалаторе, ведущем вниз, на платформу, появилась группа уборщиков с широкими метлами. Алекс кивком указал на них и, подняв большой палец, махнул рукой в направлении выхода из вокзала. Он имел в виду, что через несколько секунд связанного агента ЦРУ найдут за колонной.
— Это, должно быть, тот, кого они называют майором, — сказала Мари, сидя в кресле напротив Конклина. Стоя рядом с ней на коленях, Моррис Панов осматривал ее ногу. Но, видно, причинил ей боль, судя по тому, что она, резко дернувшись, вскрикнула громко:
— Ой!
Затем, устыдившись своей слабости, она произнесла:
— Прошу прощения, Мо!
— Ничего, — пробормотал доктор. — У тебя ужасный синяк над второй и третьей плюснами. Ты, должно быть, здорово ударилась.
— И не один раз. Ты знаешь, что мне теперь делать с ногами?
— Сейчас у меня такое впечатление, что я лучше разбираюсь в педикюре, чем в психиатрии. Если в этом мире все и дальше пойдет так, наша профессия вернется к средневековому уровню. — Подняв голову вверх, Панов задержал взгляд на тщательно уложенных волосах с седыми прядями. — Прическу тебе сделали неплохую, но что стало с твоими темно-рыжими волосами? С ними сотворили что-то ужасное!
— Наоборот, с ними все прекрасно, — возразил Конклин.
— Что ты понимаешь? И не забывай: ты был моим пациентом. — Мо возвратился к ноге Мари. — Порезы и волдыри заживут быстро, но на синяк потребуется побольше времени. Чуть позже я сделаю перевязку. — Панов встал и отодвинул стул с прямой спинкой от небольшого письменного стола.
— Значит, ты останешься здесь? — спросила Мари Конклина.
— Да. Внизу, в холле, — ответил Алекс. — Свободных номеров больше нет.
— Как так это вышло?
— Все дело в деньгах. Это Гонконг, и забронированные номера здесь часто отдают тем, кто появляется раньше и больше платит… Но вернемся к майору.
— Его зовут Лин Вензу. Кэтрин Стейплс сказала мне, что он служит в английской разведке и говорит как истый англичанин.
— Она уверена в этом?
— Абсолютно! А еще я услышала от нее, что его считают лучшим из всех офицеров разведслужбы в Гонконге, начиная с КГБ и кончая ЦРУ.
— Это нетрудно понять: его же зовут Лин Вензу, а не Иванов или Джо Смит. Талантливого туземца посылают в Англию, обучают и натаскивают там, а потом возвращают, чтобы он занял ответственный пост в местной администрации. Обычная колониальная политика, сочетающая соблюдение законности и обеспечение собственных интересов.
— Подобный прием вполне оправдан с точки зрения психологии, — заметил Панов, присаживаясь. — Это позволяет смягчить недовольство местного населения, а заодно возвести еще один мост между колонией и метрополией.
— Вроде бы оно все так, — произнес Алекс, кивая, — но чего-то здесь все же не хватает, никак не получается цельной картины. Одно дело для Лондона — дать зеленый свет тайной операции Вашингтона, — а факты говорят о том, что это именно такая операция, хотя и несколько необычная, — и совсем другое — предоставить в наше распоряжение агентов из МИ-6, работающих в колонии, которой Соединенное Королевство все еще управляет.
— Почему? — спросил Панов.
— По ряду причин. Во-первых, они нам не доверяют: не столько нашим намерениям, сколько нашим мозгам… Кое в чем они правы тут, но далеко не во всем… Во-вторых, зачем им рисковать, подключая своих агентов к выполнению решений американского чинуши без какой-либо экспертизы, проведенной собственными разведорганами на месте? Это ключевой момент: Лондон сразу бы отверг подобное предложение.
— Мне кажется, под американским чинушей ты подразумеваешь Мак-Эллистера, — промолвила Мари.
— Пока еще рано делать какие-то выводы относительно его. — Конклин покачал головой, вздыхая. — Поразмыслив, я решил, что он — либо самый сильный, либо самый слабый фактор во всем это чертовом деле. Подозреваю, что имеет место последнее. Он — человек с исключительно холодным рассудком, как и Макнамара[152], прежде чем впал в сомнения.
— Хватит всего это славословия, — не выдержал Мо Панов. — Говори прямо, не пытаясь успокоить Мари: успокаивать буду я.
— Я хочу сказать, доктор, что Эдвард Ньюингтон Мак-Эллистер — это лишь кролик. Он держит ушки на макушке и при первых же признаках опасности спешит удрать в кусты. Несомненно, он — аналитик, и один из лучших в этой области, но у него нет никаких прав возглавлять операцию, не говоря уже о том, чтобы руководить нашей службой здесь. И вообще, было бы глупо думать, что это он — тот стратег, что разработал столь важную секретную операцию. Поверьте, его бы засмеяли, возьмись он за такое.
— Он очень убедительно говорил с Дэвидом и со мной, — произнесла Мари.
— Ему дали бумажку, велели заучить текст и стараться не отступать от него, объяснив, что все встанет на свои места, как только он приступит к практической реализации плана. Но первое, что пришлось ему делать, это разыскивать тебя после того, как ты бежала.
— И кто же составил текст? — спросил Панов.
— Это мне и самому хотелось бы знать. Я связывался со многими людьми в Вашингтоне, но никто не мог объяснить мне, хотя были среди них и такие, кто просто обязан быть в курсе подобных вещей. Они не лгали мне: за много лет я научился отличать по голосу, когда мне врут. В общем, все так чертовски запутано, здесь столь многое выглядит противоречиво, что приходит мысль о том, что «Тредстоун» — операция почти любительская, каковой она, конечно, не являлась.
— Кэтрин кое-что сообщила мне, — проговорила Мари. — Я не знаю, поможет ли это нам, но я расскажу. Так вот, в Гонконг прилетел человек — государственный деятель, как она выразилась, — некто, кого она назвала «больше чем просто дипломат». Она думала, что это может иметь отношение к происходящим событиям.
— Как его имя?
— Этого она мне не сказала. Позже, когда я увидела на улице Мак-Эллистера вместе с ней, я предположила, что речь шла о нем. А сейчас мне кажется, что это не так. Аналитик, которого ты описал, или тот нервный человек, который говорил с Дэвидом и мной, едва ли является дипломатом и тем более — государственным деятелем. Должен быть кто-то еще.