— Ночи великого очищения начались! И они, ночь за ночью, продлятся до тех пор, пока изменники, все до единого, не будут низвергнуты в ад! Каждый из этих отданных вам на суд ядовитых насекомых повинен в совершении преступлений против нашего святого дела. Сии грешники, чьи злые деяния известны нам всем, способны и на куда более тяжкие преступления, которые, в свою очередь, могут привести к великому преступлению. Чтобы этого не случилось, преступники должны пройти обряд великого очищения. — Владелец меча повернулся к допрашиваемому: — Говори правду и только правду! Знаешь ли ты этого человека с Запада?
Пленник затряс отрицательно головой, издавая стоны и дергаясь всем телом.
— Лжец! — заорал кто-то из толпы. — Они вместе были сегодня днем на площади Тяньаньминь!
И снова узник в ужасе затряс судорожно головой.
— Он высказывался против истинного Китая! — закричал другой. — Я слышал его в парке Хуа-Гонг, где он выступал перед молодежью!
— И в кафе на Хидан-Бей!
Несчастный, глядя дико на толпу, забился в конвульсиях. Борн начинал догадываться, что здесь происходит. Подвергнутый пытке человек, слыша ложь, не понимал, что за ней скрывалось, но Джейсон-то знал все. «Звездная палата»[156] инквизиции вершила правосудие. Со ссылкой на необходимость предотвращения великого преступления лишали жизни нарушителей спокойствия — усомнившихся в навязываемых им догматах граждан и просто лиц, заподозренных в инакомыслии… «Ночи великого очищения начались!.. Ночь за ночью!..»
В маленьком темном царстве, заключенном внутри обширной территории, где веками властвовали кровавые военачальники, правили бал мракобесие и террор.
— Итак, вы утверждаете, что он встречался с этим человеком? — вопрошал оратор с тощим лицом. — Что он говорил крамольные вещи?
Единодушный хор огласил долину неистовыми воплями:
— Он был вместе с этим человеком на площади Тяньаньминь!..
— Он разговаривал с человеком с Запада!..
— Он предал всех нас!..
— Он осквернил ненавистную ему могилу Мао!..
— Он хотел бы видеть нас мертвыми, а наше дело — потерпевшим крах!..
— Он выступает против наших вождей и вознамерился их убить!..
— Кто бы и что бы ни говорил нелестное в адрес наших руководителей, — произнес оратор спокойно, но громко, — все это в действительности гнусная ложь, за которую следует платить самым дорогим, что есть у человека, а именно — жизнью. Смерть — единственно возможная кара за подобное преступление.
Обвиняемый еще сильнее стал извиваться, заглушая сдавленными хрипами стенания остальных пленников, стоявших на коленях в ожидании неминуемой казни. Только один из этих людей, чью судьбу уже предрешили, пытался сопротивляться. Выказывая пренебрежение к палачам, он то и дело старался подняться, за что всякий раз получал удары охранника. Это был Филипп д’Анжу. Эхо посылал, таким образом, еще одно сообщение Дельте, но Джейсон Борн не мог никак понять, что же оно означало.
— Этот нечистоплотный в моральном плане, неблагодарный лицемер, этот наставник молодежи, которого мы приняли в наши ряды как брата, поверив его якобы смелым высказываниям о мучителях нашей отчизны, оказался обычным предателем. Его слова служили лишь прикрытием его низменных чувств. Поддавшись легкомысленному порыву своей грязной душонки, он ринулся в объятия истязателей родного Китая! Только в смерти он может обрести очищение!
Оратор выдернул меч из земли и вознес его над головой.
«Итак, дабы от семени его не осталось потомства, мы разрушаем колодец, питающий влагой своей нечестивые отпрыски, коим дало это черное семя начало, и обращаемся к духам с мольбою уничтожить все порожденное грешным семенем этим на этой земле», — вспомнил Дэвид Уэбб древнее заклинание и хотел закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, но сидевший в нем другой человек не позволил ему так поступить.
Меч опустился. Лезвие, войдя в пах и гениталии вопившего и дергавшегося от боли осужденного, согнулось.
«И чтобы мысли его не могли распространиться по этой земле, совращая невинных и слабых, мы молим духов также о том, чтобы они истребили их, где бы ни свили себе гнезда эти порождения порочного разума, подобно тому, как мы здесь разрушаем колодец, из коего произросла злокозненная сия блажь».
Меч, придя затем в горизонтальное положение, вонзился в шею узника. Изгибавшееся в корчах обезглавленное тело, залитое кровью, рухнуло на землю. Судья-палач с горящим взором рубил остервенело клинком отсеченную голову, пока от лица ничего не осталось.
Оставшиеся в живых пленники возопили от ужаса на всю лощину. Распростершись в грязи, они молили о пощаде. Все, кроме одного. Д’Анжу, поднявшись на ноги, молча уставился на дьявола с мечом. Охранник тотчас направился к нему. Услышав сзади шаги, француз повернулся и плюнул ему в лицо. Страж, которого, видимо, мутило от кровавого зрелища, ошалело отступил назад… Зачем проделывал все это Эхо? Что хотел сказать он ему, Борну?
Джейсон снова взглянул на палача — человека с худым лицом и коротко остриженными седыми волосами. Тот вытирал длинный клинок меча шелковым шарфом, в то время как его подручные убирали тело и то, что осталось от головы убиенного. Потом вершитель судеб несчастных пленников указал на женщину поразительной красоты, и двое охранников тотчас поволокли ее к месту казни. Она держалась прямо, глядя на своих мучителей с вызывающим видом. Дельта всмотрелся в лицо палача с глазами маньяка и ощерившимся в улыбке ртом.
Он будет убит. Когда-то и где-то. Возможно, сегодня ночью. Этот палач, слепой фанатик, чьи руки по локоть в крови, способен разжечь на Дальнем Востоке нелепейшую и чреватую непредсказуемыми последствиями войну между двумя Китаями, вслед за которыми участие в кровавой бойне примут и остальные страны.
Откладывать нельзя! Он должен быть убит этой же ночью!
Глава 27
— Женщина эта была нашим курьером, одной из тех, кому мы доверяли, — продолжал оратор, постепенно повышая голос, подобно священнику-фундаменталисту[157], проповедующему Евангелие любви, а помыслами обращенному к Сатане. — Но оказывали мы ей доверие не в силу того, что она своими деяниями заслужила его, а потому, что она — жена одного из наших бравых солдат, старшего сына одной из знатнейших семей истинного Китая. Человек, о котором говорю, я вам сейчас, в данный момент, рискуя жизнью, тайно переходит границу на юге, чтобы проникнуть в стан наших врагов. Он также верил ей. Но она не оправдала его доверия. Он предала своего чудного мужа. Она предала нас всех! Она всего-навсего шлюха, которая спит с нашим врагом! Кто знает, сколько выдала она секретов, удовлетворяя свою похоть! И сколь далеко она зашла, предавая нас! Не является ли она здесь, в Бэйдцзине, связной человека с Запада? Не является ли она осведомителем, сообщающим нашим врагам, за кем и чем им надлежит следить и чего ожидать от нас? А иначе каким образом могло бы случиться все это в этот ужасный день? Опытные профессионалы, высококлассные специалисты своего дела, преданные нам люди, устроив нашим врагам западню, рассчитывали полностью уничтожить их и тем самым избавить всех нас от преступников с Запада, только и думающих о том, чтобы жалкие людишки, пресмыкающиеся перед истязателями Китая, одержали верх над людьми знатными и богатыми. Установлено, что этим утром она была в аэропорту. Обратите внимание: не где-нибудь, а именно в аэропорту! То есть там, где должна была сработать ловушка! Но не сработала! Не спала ли эта женщина накануне с одним из преданных нам людей, напичкав его предварительно наркотиками? Не рассказал ли ей любовник обо всем, и не сообщила ли она потом нашим врагам о наших планах? Представляете себе, сколько еще зла могла бы принести эта продажная стерва?
Сцена явно подстроена, подумал Борн. События и факты изложены столь непоследовательно и выводы настолько неаргументированны, что даже суд в Москве заставил бы марионетку прокурора приступить к повторному расследованию. Военный клан обрушивал на неугодных им лиц террор… «Очистите свои ряды от чуждых вам людей. Выявите внедрившегося в ваш отряд предателя. И убейте его, кем бы он ни был — мужчиной или женщиной».
Связанная женщина сопротивлялась двум охранникам. Из толпы в ее адрес летели пусть и негромкие, но гневные возгласы:
— Шлюха!
— Предательница!
Оратор поднял руки, требуя тишины. И люди тотчас умолкли.
— Ее любовником был журналист информационного агентства «Синьхуа»[158], этого ненавистного нам лживого учреждения, обслуживающего презренный режим. Я говорю «был», потому что час назад этого мерзостного типа застрелили в голову и перерезали ему горло, чтобы все знали, что он тоже был предателем! Я лично разговаривал с мужем этой шлюхи, выразил ему сочувствие и выказал уважение. Он сказал мне, чтобы поступили так, как того требуют духи наших предков. И что отныне он не желает иметь с ней ничего общего…
— Эй-э-э-э! — Придя в ярость и проявив невероятную силу в схватке с охранниками, женщина сорвала повязку со рта и выдернула кляп. — Лжец! Убийца из убийц! Ты убил прекрасного человека! Что же касается меня, то я никого не предавала! Наоборот, это меня предали! Я не была в аэропорту, и ты знаешь об этом! И никогда не видела этого человека с Запада, о чем также известно тебе! Я ничего не знала о ловушке для преступников, связанных с Западом, и это видно по моему лицу! Да и откуда бы могла я узнать о вашем замысле?
— Ты таскалась с преданным нашему делу человеком, разлагала его, потчуя наркотиками! Предлагала ему себя за деньги, удерживая его у себя до тех пор, пока травы не свели его с ума!
— Это ты сошел с ума! Ты говоришь все это, лжешь так потому, что, отправив моего мужа на юг, сам приходил ко мне не раз: сначала — с обещаниями, а потом — с угрозами. Я была вынуждена служить тебе. Это мой долг, говорил ты мне! Ты спал со мной, и я научилась таким вещам…