На оформление пропуска ушло не много времени и еще меньше — на предварительное собеседование. Адъютант, по требованию Конклина, покинул кабинет, и Алекс остался один на один с сурового вида человеком — бригадным генералом, служившим когда-то в армейском центре «Джи-2», а затем вознесенным на высший пост во внутренней системе безопасности Госдепартамента.
Алекс решил сразу же захватить инициативу:
— Я пришел сюда заниматься не межведомственными дипломатическими разборками, генерал… Могу я вас называть генералом?
— Конечно, ко мне всегда так обращаются!
— Скажу откровенно, в беседе с вами мне хотелось бы послать ко всем чертям всю эту дипломатию, будь она проклята! Надеюсь, вы меня понимаете?
— Я понимаю только одно: вы не из тех, кто может рассчитывать на симпатию с моей стороны.
— Нравлюсь я вам или нет — это меня мало заботит, — признался Конклин. — Зато меня глубоко волнует судьба одного человека, Дэвида Уэбба.
— А что с ним стряслось?
— С ним?.. То, что, судя по вашей реакции, вы знаете этого человека, не вселяет в меня особых надежд. Итак, что же все-таки происходит, объясните мне, генерал.
— Ты что, сукин сын, решил, что здесь митинг?! Может, тебе еще и мегафон дать?! — заревел старый вояка.
— Мегафон мне не нужен, капрал, я хочу лишь знать правду. Разве не для того-то и существуете вы вместе со всей вашей службой, чтобы отвечать на возникающие у граждан вопросы?
— Полегче, Конклин! Когда ты приходил ко мне в последний раз, чтобы проверить состояние аварийного выхода и коммутатора, я не сидел сложа руки и выяснил кое-что относительно тебя. Так вот, от твоей некогда безупречной репутации мало что осталось сегодня: ни для кого не секрет, что ты пьешь напропалую. Я говорю это, чтобы ты не очень-то тут задавался. И предупреждаю: в твоем распоряжении не более минуты! Говори, что тебе надо, и проваливай, если не хочешь, чтобы я вышвырнул тебя вон, — ну а уж как, через окно или шахту лифта, — это на твое усмотрение.
Алекс заранее предвидел возможность того, что о его пьянстве будет доложено наверх, а посему брошенные ему в лицо обвинения не произвели на него никакого впечатления. Глядя на шефа службы безопасности, он заговорил спокойно, явно демонстрируя свое миролюбие:
— Генерал, я хотел бы сказать вам кое-что в ответ на ваши упреки, причем строго конфиденциально. Если же вдруг о нашем разговоре станет известно кому-то еще, для меня не будет секретом, кто из нас проболтался, и я введу в курс дела всю вашу службу. — Конклин сделал небольшую паузу и затем, не сводя пронизывающего взгляда с собеседника, продолжил: — По причинам, которых мы не можем сейчас касаться, содержание характеристик в наших досье нередко зависит от тех целей, которые преследуем мы при их составлении. Уверен, вы поняли, о чем это я.
Сановник Госдепартамента заставил себя посмотреть Алексу в глаза с видом человека, готового признать его правоту.
— О Господи! — произнес он доверительно. — Как часто мы предавали позору людей, которых сами же посылали в Берлин!
— Есть у нас такой грех! — согласился Конклин. — Но оставим это.
— Хорошо, хорошо! Я не в курсе всех ваших дел, но одно могу сказать: слава о вас ходит дурная. Один из ваших коллег посоветовал мне даже подальше держаться от вас, чтобы на меня не шибало перегаром.
— Знать не хочу, кто это такой: ведь при встрече с ним я могу и не удержаться и расхохочусь ему прямо в лицо. Дело в том, что я не пью. — У Алекса возникло ребяческое желание скрестить незаметно пальцы на ногах или большие пальцы рук, но он забыл, каким образом это делается. Продолжая разговор, он добавил резко и решительно: — Давайте вернемся к Дэвиду Уэббу.
— Так что же вас не устраивает?
— Да собственная моя жизнь проклятущая, солдат! Что-то вокруг происходит из ряда вон выходящее, а я так и не знаю, что именно! Этот сукин сын вломился прошлой ночью ко мне в квартиру и грозил убить меня. Он швырял мне в лицо бредовые обвинения, упоминая людей, которые у вас на довольствии: Гарри Бэбкока, Сэмюэля Тисдэйла и Уильяма Лэйнера. Мы проверили, все они из вашей секретной бригады, каждый — при деле. Интересно, чем они занимаются, черт бы их побрал? Один из них сообщил, будто вы пустили по следу Дэвида Уэбба группу захвата, — это что, тоже входит в правила, по которым вы играете? А другой сказал ему, что его снова упрячут в сумасшедший дом, а он ведь и так уже отсидел в двух психушках, да еще в нашей ведомственной клинике в Вирджинии, куда мы сами упекли его. Вышел он из этой больницы совершенно здоровым. Замечу, в башке его — множество всяких секретов, и нам не хотелось бы, чтобы о них узнал кто-то еще. Но парень сейчас в таком состоянии, что готов все разнести в пух и прах. И все это — из-за ваших дурацких затей. В сложившейся ситуации не столь уж важно, сами ли вы придумали их, просто ли поддержали, или проглядели по-глупому, что творится у вас под носом. Важно другое: он утверждает, будто располагает доказательствами того, что вы снова ворвались в его личную жизнь, перевернули ее вверх дном, загнали его в угол, отняли у него то, чем он дорожил больше жизни.
— Что за доказательства имел он в виду? — воскликнул изумленно генерал.
— Видите ли, речь идет о его жене, — промолвил Конклин ставшим вдруг бесцветным голосом.
— Ну и что же с нею приключилось?
— Ее выкрали из дома два человека, напоили каким-то зельем, затолкали в чей-то частный самолет и переправили на Западное побережье.
— Вы предполагаете, что ее похитили?
— Вы догадливы… А теперь сообщу вам нечто, что уж явно придется вам не по вкусу. Так вот, она подслушала разговор тех двоих с пилотом и поняла, что грязное дельце состряпали в Госдепартаменте, поскольку упоминалось неоднократно имя Мак-Эллистера, — впрочем, в какой связи, она не разобралась. К вашему сведению, пресловутый мистер Мак-Эллистер — из отдела Дальнего Востока, один из ваших ближайших помощников.
— Вот так дела!
— Скажу вам больше: мы с вами угодили в такую историю, что и подумать страшно! Во время заправки топливом в Сан-Франциско ей удалось удрать от своих охранников и дозвониться до Уэбба в штат Мэн, и тот не медля отправился к ней — Бог знает куда. Вы должны поразмыслить как следует, чтобы найти разумный выход из создавшегося положения. Впрочем, — в чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь, — вам ничего не стоит заявить, что Дэвид Уэбб — типичный лунатик, который не остановится даже перед убийством собственной жены. При этом вы могли бы добавить еще, что никакого похищения не было, во что мне и самому хотелось бы верить.
— Этот человек — самый настоящий лжец! — заорал глава службы безопасности. — Я читал его историю болезни!.. Я… Ко мне заходили из-за Уэбба прошлым вечером… Не спрашивайте кто: я все равно не смогу сказать вам этого.
— Но что, черт возьми, происходит здесь? Не будете ли вы добры рассказать мне все как есть? — произнес требовательным тоном Конклин, наклонившись вперед и вцепившись руками в край стола, чтобы обрести опору и придать своей позе более решительный вид.
— Он — параноик, что еще могу я сказать о нем? Выдумывает различные небылицы и сам же верит в них.
— Правительственные доктора придерживаются иной точки зрения, — холодно проронил Конклин. — Так уж вышло, что я об этом кое-что знаю.
— А я — нет, черт подери!
— И, вероятно, никогда не узнаете, — заметил Алекс. — Но я, как оставшийся в живых участник операции «Тредстоун», настаиваю на том, чтобы вы связались с кем-нибудь, кто сможет сказать мне правду и снять с души моей камень, если только это реально. По-видимому, кто-то из ваших открыл банку с червями, которую мы предпочитали держать закупоренной. — Конклин вынул маленькую записную книжку и авторучку, написал несколько цифр, вырвал страницу и бросил ее на стол. — Это номер сверхсекретного телефона. Если вы попытаетесь выяснить, где он установлен, то единственное, что вам сообщат, — это фальшивый адрес. — Взгляд Алекса стал жестким, голос звучал твердо и в зловещей тональности. — По этому номеру следует звонить между тремя и четырьмя дня — только в это время. Пусть кто-нибудь свяжется со мной. Неважно, кто это будет. Не знаю, захотите ли вы устроить в связи с этим очередное достославное совещание для выработки плана дальнейших действий, но мне лично нужно одно: получить ответ на свой вопрос. Нам это просто необходимо.
— Вы несете околесицу!
— Хотелось бы, чтобы вы были правы. Но если это не так, то, значит, ваши люди затягивают себе петлю на шее: не забывайте, вы вторглись на чужую территорию.
Дэвида даже радовало то обстоятельство, что у него по существу не оставалось ни минуты свободного времени: иначе он погрузился бы в мучительные раздумья, а твердая убежденность в том, что он одновременно знает и слишком много, и слишком мало, сбивала бы его с толку.
После отъезда Конклина в Лэнгли он, вернувшись в отель, приступил к составлению списка первоочередных задач и основных направлений, по которым должна осуществляться намеченная ими с Алексом операция. Работа успокаивала его. Будучи фактически прологом предстоящих действий, она заставила его концентрировать внимание не столько на причинах, по которым он вносил в свой план тот или иной пункт, сколько на самих этих пунктах, и это было благом для него: размышления над причинами покалечили бы его рассудок столь же безжалостно, как мина — правую ногу Конклина. Об Алексе он старался не думать: в их отношениях слишком многое было неопределенно, и говорить о том, куда приведет их встреча — к совместной ли борьбе или в тупик — пока что не имело смысла. Правда, из этого вовсе не следовало, что Дэвид не знал, как вести себя с Конклином. Относительно бывшего своего противника он уже вынес окончательный, не подлежащий пересмотру вердикт: помощника лучше, чем Конклин, ему не найти. Искусный стратег, Алекс тщательнейшим образом обдумывал каждый шаг и заранее предугадывал все его возможные последствия.
Звонить Конклину Дэвид не мог. Когда они расставались, Алекс предупредил его, что не успеет он войти в кабинет руководителя службы безопасности при Госдепартаменте, как оттуда немедленно позвонят куда положено и оба его секретных телефона — один в Лэнгли, другой у него на квартире — тут же будут поставлены на прослушивание.