Опасаясь, как бы его не задержали на работе, Конклин решил не ходить сегодня на службу. С Дэвидом же он встретится уже в аэропорту, за полчаса до его отлета в Гонконг.
— Ты уверен, что за тобой нет слежки? — спросил он Уэбба. — А я вот нет. Они уже ввели тебя в свою программу, и, когда кто-то сидит у коммутатора, он не сводит глаз с нужного номера.
— Может, перейдешь на английский? Или на мандаринское наречие? Я немного знаю и то и другое. Зато в той белиберде, которую ты несешь, разобраться не могу.
— Поставить микрофон под твою кровать — пара пустяков для них. Надеюсь, ты и сам догадываешься об этом.
Воспользовавшись тем, что никаких контактов до встречи в здании аэропорта Даллеса не планировалось, Дэвид отправился в специализированный магазин на Вайоминг-авеню и сейчас стоял у кассы. Чтобы не таскать за собой чемодан, он решил купить большую легкую сумку, куда переложил лишь кое-что из своей одежды: громоздкая кладь доставляет уйму хлопот, и, кроме того, есть немалый риск, что после посадки ему придется потерять Бог знает сколько времени, прежде чем он получит в багажном отделении свои вещи. И уж конечно крайне глупо брать с собой здоровенный чемодан на колесиках, если не желаешь привлекать к себе внимания остальных пассажиров, летящих, как и он, вторым классом.
Купить все, что ему вдруг понадобится потом, он сможет практически в любом месте, куда занесет его судьба. Для этого надо только заблаговременно запастись деньгами, и немалыми: они всегда пригодятся. Руководствуясь этим соображением, он вознамерился посетить расположенный на Четырнадцатой улице банк.
За год до этого, пока правительственные эксперты выясняли, что же все-таки сохранила его память, Мари быстренько, не извещая никого о том, изъяла вклады Дэвида в цюрихском банке «Гемайншафт», а также и депозиты на имя Джейсона Борна, которые хранились в Париже. Деньги она отправила телеграфом на Каймановы острова[35], одному канадскому банкиру, которого знала, и открыла там секретный счет. Оценив ущерб, причиненный ее мужу официальным Вашингтоном, по вине которого он перенес неисчислимые физические страдания, чуть было не потерял рассудок и не лишился жизни, поскольку все остались глухи к его зову о помощи, она легко взяла на мушку правительство. Если бы Дэвид решил обратиться в суд, — а как бы то ни было, он мог всегда это сделать, — любой сообразительный адвокат согласился бы поддержать иск по возмещению убытков на сумму десять миллионов долларов, чтобы получить за это дело свои пять процентов.
На заседании государственной комиссии Мари поделилась своими мыслями относительно правомочности ее деяний с нервничавшим все время заместителем директора Центрального разведывательного управления. Она не оспаривала того, что государству не хватает фондов, а просто заметила, что, работая в финансовой сфере, пришла в ужас, когда узнала, что заработанные тяжким трудом доллары американских налогоплательщиков столь слабо защищены от расхитителей. Свои критические замечания в адрес системы она высказала хотя и в шокирующей манере, но спокойным голосом, — правда, ее глаза говорили куда больше слов. В общем, леди оказалась очень умным и сильным противником, и ее доводы возымели действие. Наиболее осторожные и мудрые члены этого синедриона[36] увидели логику в ее рассуждениях и прекратили спор. А присвоенные ею средства укрыли среди сверхсекретных ассигнований на непредвиденные расходы.
Когда требовались дополнительные деньги — на путешествие, машину или оплату жилья, — Мари и Дэвид звонили своему банкиру на Каймановы острова, и тот переводил по телеграфу требуемую сумму в один из полусотни банков, осуществляющих взаимные расчеты в Европе, США, на островах Тихого океана и на Дальнем Востоке.
Из автомата на Вайоминг-авеню Уэбб позвонил дружески расположенному к нему банкиру и слегка удивил того размером денежной суммы, в которой он нуждался непосредственно сейчас, и той, которую хотел получить в Гонконге. Баланс бесподобен: расходы на осуществление соответствующих банковских операций — менее восьми долларов, а изымаемая сумма — свыше полумиллиона.
— Надеюсь, мой дорогой друг — гениальная, бесподобная Мари — одобряет вашу просьбу, Дэвид?
— Она сама попросила меня позвонить вам. Сказала, что ей недосуг заниматься подобными делами.
— Как это на нее похоже! Позвольте же довести до вашего сведения, что за рубежом вы смогли бы воспользоваться услугами следующих банков…
В банк на Четырнадцатой улице Уэбб вошел через дверь из толстого стекла. Проведя там двадцать утомительных минут с вице-президентом банка, старавшимся изо всех сил стать закадычным его другом, он вышел из этого учреждения с пятьюдесятью тысячами долларов: сорок тысяч — банкнотами достоинством в пятьсот долларов, остальные — купюрами поменьше. Затем он окликнул такси, и его доставили в Северо-восточный округ, туда, где находилась квартира человека, которого он знал во времена Джейсона Борна и который, участвуя в разработанной группой «Тредстоун-71» операции Госдепартамента, проделал экстраординарную работу. Это был седой негр, служивший шофером такси до того самого дня, когда какой-то пассажир позабыл в его машине камеру «Хассельблад», так и оставшуюся невостребованной. Это случилось много лет тому назад, с тех пор шофер перепробовал много занятий, пока не нашел своего настоящего призвания: он оказался гениальным мастером по подделке документов. Основными видами его подпольной продукции являлись паспорта, водительские права с фотографиями и удостоверения для тех, кто вошел в конфликт с законом, главным образом для уголовников. Дэвид забыл имя этого искусника и лишь под гипнозом у Панова вспомнил его, — невероятно, но звали талантливого самоучку Кактусом! Мо тотчас вызвал в Вирджинию фотографа, чтобы дать толчок памяти Уэбба. В глазах старого негра сквозили теплота и сочувствие, когда он впервые встретился с Дэвидом после долгой разлуки, и, хотя подобные вещи не были приняты в больнице, испросил у Панова позволения посещать бывшего товарища своего раз в неделю.
— Зачем, Кактус? — поинтересовался врач.
— У него неприятности, сэр. Я предвидел это еще пару лет назад, словно через лупу разглядел предвестники недуга. Что-то у него не так, но все равно парень он славный. Я мог бы с ним поболтать. Мне он нравится, сэр.
— Приходи, когда захочешь, Кактус, но брось, пожалуйста, называть меня сэром. Предоставь-ка лучше мне подобную привилегию — величать тебя так.
— Боже мой, как меняются времена! Я, бывает, назову одного из внуков хорошим негром, так он грозится мне голову проломить.
— И проломит, сэр!
Выйдя из такси, Уэбб попросил шофера подождать, но тот отказался. Дэвид оставил ему немного чаевых и направился по мощеной дорожке с пробившейся между плитами травой к старому дому, напоминающему ему чем-то другой, в штате Мэн, — слишком большой, слишком ветхий, нуждающийся в ремонте. Они с Мари решили купить этот дом на побережье лишь спустя год после прибытия на новое место: только что назначенному адъюнкт-профессором преподавателю поселиться в самом дорогом районе сразу по приезде было бы просто неприлично.
Он позвонил.
Дверь отворилась, и Кактус, щурясь из-под зеленого козырька, поздоровался с ним так буднично, словно они виделись несколько дней назад.
— Дэвид, у твоей машины откидывается верх?
— У меня нет ни своей машины, ни такси: шофер не захотел подождать.
— Должно быть, наслушался всех этих сплетен, которые распространяют фашистские газетенки. Подонки и меня достали: три залпа по окнам… Входи же. Я соскучился по тебе. Почему не позвонил мне, старина?
— Твой номер не значится в телефонной книге, Кактус.
— Наверное, по недосмотру.
Они поболтали несколько минут о том о сем у Кактуса на кухне. Для специалиста-фотографа и этого времени оказалось достаточно, чтобы он понял: Уэбб спешит! Старик провел Дэвида к себе в студию, разместил под лампой три паспорта Уэбба, внимательно Их рассмотрел и попросил клиента сесть напротив объектива камеры.
— Сделаем пепельные волосы, но не такие светлые, какие они у тебя были после Парижа: пепельный цвет меняется в зависимости от освещения. Снимки на паспортах будут выглядеть по-разному, хотя и сохранят определенное сходство изображенных на них лиц… Не касайся бровей, я сам ими займусь.
— А как быть с глазами? — спросил Дэвид.
— Времени, чтобы изготовить такие же фантастические линзы, какие тебе делали раньше, у нас нет, так что обойдемся без них. Вот обычные очки с подцвеченными призмами в нужных местах. У тебя будут голубые, карие или черные испанские глаза, — короче, какие пожелаешь.
— Я беру все три пары, — решил Уэбб.
— Они дорогие, Дэвид, и платить надо наличными.
— У меня есть деньги.
— Не сори ими.
— Теперь очередь за волосами. Кто нам поможет?
— Это по нашей же улице. Моя приятельница, — у нее был свой парфюмерный магазин, пока полиция не проверила верхние комнаты, — великолепно работает! Пошли, я провожу тебя.
Через час Уэбб встал из-под фена в маленькой, хорошо освещенной квадратной комнате и, смотрясь в большое зеркало, ознакомился с результатами. Хозяйка этого необычного салона красоты, маленькая черная леди с абсолютно седыми волосами и оценивающим взглядом, стояла рядом.
— Это вы и не вы, — произнесла она, кивнула и принялась покачивать головой из стороны в сторону. — Великолепная работа, должна вам сказать!
Безусловно, подумал Дэвид, рассматривая себя в зеркале. Его темные волосы не только стали намного светлее, но и подчеркивали цвет лица. Кроме того, они казались более тонкими, ухоженными и одновременно такими обычными, — растрепанными ветром, говоря рекламным стилем. Человек, на которого он смотрел, был в одно и то же время и им самим и кем-то еще, очень на него похожим, но все-таки другим.
— Согласен с вами, — сказал Уэбб мастерице. — Действительно хорошо. Сколько я вам должен?