— Позвоните по номеру пять — два — шесть — пять — три.
— Пять? — Дэвид сразу же обратил внимание на то, что продиктованный ему сейчас номер телефона начинался не с той цифры, что предыдущий. — Выходит, она там, в Гонконге, а не в Коулуне?
— Ее сейчас доставят туда, чтобы вы могли поговорить с нею, — уклончиво ответил разговаривавший с Уэббом тип.
— Я опять позвоню тебе — после того как переговорю с женой.
— В этом нет необходимости, Джейсон Борн. Люди, которые будут там рядом с ней, в курсе всего, с ними-то вы и наладьте контакт. Ну а я свое дело выполнил, и вы меня никогда не увидите.
— А мне это и не нужно. Когда ты будешь выходить из офиса, тебя сфотографируют, но кто и откуда, этого ты не узнаешь. Возможно, ты заметишь нескольких человек — в коридоре, лифте или в холле, — но так и останешься в неведении относительно того, у кого из них оказалась камера с объективом, который легко принять за пуговицу на мужской куртке или за эмблему на дамской сумочке. Будь же здоров, наймит! Надейся на свою звезду!
Уэбб нажал на рычаг телефона, прерывая связь. Потом, спустя три секунды, освободил его и, дождавшись долгого гудка, набрал номер. И тут же услышал гудки в том, чужом телефоне. Господи, это невыносимо!
— Вэй?
— Это Борн. Передайте трубку моей жене.
— Как пожелаете.
— Дэвид?
— С тобой все в порядке? — закричал Уэбб, находясь на грани помешательства.
— Да. Устала только, вот и все, дорогой мой. А ты как?
— Они ничего плохого не сделали тебе?.. Они дотрагивались до тебя?
— Нет, Дэвид, все они тут довольно вежливы. Но ты же знаешь, какой усталой чувствую я себя иногда. Помнишь ту неделю, что мы пробыли в Цюрихе? Ты еще хотел осмотреть Фраумюнстер[49], побродить по музеям и поплавать под парусом по Лиммату, а я сказала, что не способна на подобные подвиги?
Недели в Цюрихе они никогда не проводили. Они провели в этом городе лишь одну и к тому же кошмарную ночь, когда оба едва не лишились жизни. Ему пришлось пробиваться сквозь строй несостоявшихся своих палачей на Штепдекштрассе, ее же чуть не изнасиловали, приговорив предварительно к смерти на пустынном берегу реки напротив набережной Гизан. Так какой же смысл вкладывала она в свои слова?
Не зная ответа на этот вопрос, он произнес утвердительно:
— Конечно же помню!
— Так что не беспокойся попусту обо мне, дорогой! Слава Богу, ты здесь! Скоро мы будем вместе: они обещали мне это. Славненько тогда времечко проведем, — как в тот раз в Париже! Помнишь, Дэвид, я подумала было, что потеряла тебя? Но ты пришел вскоре ко мне, и мы оба знали, куда идти… А та чудесная улица с деревьями, покрытыми темно-зеленой листвой, и тот…
— Достаточно, миссис Уэбб, — вмешался мужской голос и добавил, говоря прямо в трубку: — Или, может, мне следует называть вас миссис Борн?
— Думай, Дэвид, и будь осторожен! — крикнула Мари. — И не беспокойся зря, дорогой! Вспоминай почаще ту чудесную улицу, обсаженную деревьями, которые я так люблю!..
— Тинь чжи![50] Уведите ее отсюда. Она передает ему информацию. Быстрее! Отберите у нее трубку! — распорядился, переходя на китайский, все тот же мужчина.
— Если вы причините ей хотя бы малейший вряд, то будете жалеть об этом весь тот весьма короткий отрезок времени, что вам останется прожить, — молвил Уэбб ледяным тоном. — Клянусь Иисусом, я разыщу вас!
— На данный момент у нас нет причин для ссоры, — ответил медленно мужчина. Голос его звучал искренне. — Вы слышали, что говорила вам ваша жена. С ней хорошо обращаются. В общем, ей не на что жаловаться.
— Что-то с ней все же не так! Какого черта ты не дал ей договорить?
— Я просто не хотел осложнять обстановку, мистер Борн. Она, несомненно, стремилась описать вам в завуалированной форме какое-то место. Правда, при этом ею было допущено много неточностей, сказал бы я, но если бы даже дело обстояло вовсе не так, это все равно ничего бы вам не дало, как и телефонный номер. Ее уже везут на другую квартиру, одну из миллионов в Гонконге. И подумайте сами: зачем стали бы мы вдруг причинять ей какой бы то ни было вред? Ведь это привело бы совсем не к тем результатам, которых добиваемся мы. А теперь позвольте сообщить вам вот еще что: с вами желает встретиться большой тайпан.
— Яо Мин?
— У него, как и у вас, несколько имен. Надеюсь, вы достигнете договоренности.
— А если не достигнем, он умрет. Так же, как и ты.
— Я не сомневаюсь в том, что вы говорите, Джейсон Борн. Вы убили одного из моих близких кровных родственников, который, казалось бы, был недосягаем для вас, в его же собственной крепости на острове в Ланьтау. Уверен, вы помните это.
— Я не веду реестра совершенных мною убийств. Вернемся же к Яо Мину. Когда должна состояться наша встреча?
— Сегодня вечером.
— Где?
— Вы должны понять, его тут многие знают, и данное обстоятельство обусловливает соответствующие требования к месту встречи.
— А что, если я сам выберу его?
— Это для нас неприемлемо. И не вздумайте настаивать на своем: у нас ваша жена.
Дэвид напрягся. Он почувствовал, что теряет самоконтроль, который был ему так нужен сейчас.
— Говори же в таком случае, что это за место, — потребовал он.
— Город-крепость. Мы полагаем, вы знаете ему…
— Не «ему», а «его», — поправил Уэбб, пытаясь вспомнить все, что было известно ему об этом месте. И то, что он вспомнил, суммировал в следующей фразе: — Это, как представляется мне, самая грязная трущоба на всей земле.
— А чем еще быть данному району? Это единственный на всей территории колонии участок, которым Китайская Народная Республика владеет на законных основаниях. Но что там творится, сам черт не знает. Даже мерзкий Мао Цзедун дал разрешение нашей полиции навести в этом Городе-крепости хоть какой-то порядок. Но чиновникам платят не много, так чего же ради им стараться? И в итоге каким был этот район прежде, таким он остается и поныне.
— В какое время должны мы встретиться?
— После наступления темноты, но до закрытия базара. С полдесятого до без четверти десять, не позже того.
— Как я найду этого Яо Мина, который вовсе не Яо Мин?
— В первом ряду рынка под открытым небом торгует одна женщина — продает змеиные внутренности, преимущественно кобр, которые якобы стимулируют половую активность. Вы подойдете к ней и спросите, где можно найти большого тайпана. Она объяснит вам, по какой лестнице надо спуститься, каким пройти проулком. Ну а у самого места встречи к вам подойдут его люди.
— Мне не следовало бы туда идти: цвет моей кожи не очень-то популярен в подобных уголках.
— Никто не причинит вам вреда: вы же не станете, полагаю я, обряжаться в слишком уж яркую одежду или выставлять напоказ предметы роскоши.
— Предметы роскоши?
— Ну да! Если у вас есть, к примеру, дорогие часы, не надевайте их.
Все понятно, подумал Уэбб, этой публике ничего не стоит отрезать вам руку ради часов. В общем, все как у головорезов из той же «Медузы». И другого тут не дано.
Вслух же он сказал лишь:
— Благодарю за совет.
— И последнее: не вздумайте обращаться к местным властям или в свое консульство в безрассудной попытке воздействовать через них на тайпана. Если вы поступите так, вашей жене не жить.
— Этого можно было бы и не говорить.
— Имея дело с Джейсоном Борном, лучше заранее все обусловить. Помните также: мы будем следить за каждым вашим шагом.
— Итак, с полдесятого до без четверти десять, — резюмировал Уэбб, вешая трубку. Потом встал с постели и подошел к окну, обращенному в сторону гавани.
Что же скрывалось за всем этим? Что хотела сказать ему Мари?
«Ты же знаешь, какой усталой чувствую я себя иногда».
Нет, он этого не знал. Его жена была крепкой девахой с ранчо у Онтарио, которая никогда не жаловалась на усталость.
«Так что не беспокойся попусту обо мне, дорогой!»
Глупая просьба, что конечно же понятно и ей. Но Мари не стала бы тратить драгоценные секунды на глупости. Если только… Не заговаривалась ли она?
«Славненько тогда времечко проведем, — как в тот раз в Париже!.. Мы оба знали, куда идти… А та чудесная улица с деревьями, покрытыми темно-зеленой листвой…»
Нет, она не заговаривалась, хотя со стороны и могло показаться, что это так. Мари сообщала ему о чем-то. Но о чем? И что это за «чудесная улица с деревьями, покрытыми темно-зеленой листвой»?
Он не находил ответы на эти вопросы, и данное обстоятельство буквально сводило его с ума. Ему никак не удавалось вникнуть в ход ее рассуждений. Она подала сигнал, а он так и не понял его.
«Думай, Дэвид, и будь осторожен! И не беспокойся зря, дорогой! Вспоминай почаще ту чудесную улицу, обсаженную деревьями, которые я так люблю!»
Что же означает все-таки эта «чудесная улица»? И что это за ее любимые деревья?
Но, как ни бился, ключа к разгадке потайного смысла посланного ему женой сообщения он так и не находил, а ведь должны же были иметь какой-то смысл ее слова! Он просто обязан расставить все точки над «и», вместо того чтобы пялиться впустую из окна! Но рассчитывать на память он особенно не мог.
«Помоги мне! Помоги же!» — взывал он молча, сам не зная к кому.
Внутренний голос подсказывал Дэвиду, что не следует зацикливаться на том, чего все равно пока не понять: у него немало и других дел. Не мог же он просто-напросто отправиться на назначенную ему встречу на выбранной его же противником территории, не проведя предварительно рекогносцировки и не имея на руках козырей!
«Вы же не станете, полагаю я, обряжаться в слишком уж яркую одежду…»
Он и так не собирался облачаться в нечто «слишком уж яркое», подумал Уэбб, теперь же его одеяние просто поразит их всех своею экстравагантностью.
На протяжении всех трех месяцев, что он изгонял из себя раз за разом Джейсона Борна, ему на память неизменно приходило одно и то же. Он никак не мог забыть об искусстве перевоплощения, включая и изменение внешности, в чем Борн достиг высочайшего мастерства, а посему и пользовался заслуженно репутацией «хамелеона» или, что то же самое, «оборотня», с легкостью менявшего свой облик в соответствии со складывающейся ситуацией. Он никогда не имел ничего общего с выступающими на арене цирка гротескными, карикатурными субъектами в париках, словно у пугала, и с носом из воска: Борн как никто другой полностью сливался с окружающей средой, внося в свою внешность по ходу дела те или иные коррективы, диктуемые конкретной обстановкой. И неудивительно, что лично встречавшие этого «кровавого убийцу», — хотя подобное случалось довольно редко, — давали столь отличные одно от другого описания человека, за коим охотились по всей Азии и Европе, даже если они и видели его при ярком освещении или находились совсем рядом с ним. Особенно противоречили друг другу свидетели, когда пытались воспроизвести детали: волосы, согласно их показаниям, не то темные, не то светлые, глаза или карие, или голубые, или разного цвета, кожа или бледная, или загорелая, или в каких-то пятнах, одежда — добротная, ладно сидевшая и мягких тонов, если события разворачивались в дорогом ресторане с приглушенным освещением, или измятая и мешковатая, если местом действия служила вдруг та же набережная или тот же притон в том или ином городе.