Хевиленд схватил телефонную трубку.
— Соедините меня с Лином, он в Кай-Таке! — приказал посол служащему на коммутаторе. — Быстро!.. Майора Лина, пожалуйста! Немедленно!.. Как это его нет? И где же он?.. Кто это?.. Да, я вас знаю. Слушайте меня. И слушайте внимательно! Убить вознамерились не только губернатора, дела обстоят гораздо хуже, чем мы предполагали: террористу поручено также ликвидировать двух членов китайской делегации. Разделите делегации на мелкие группы… Вы уже сделали это?.. Сотрудник Моссада?! Какого черта?.. Мы ни с кем не договаривались об этом! Да и не могло быть такого!.. Да, конечно, я освобождаю линию. — Бледный, прерывисто дыша, дипломат уставился в стену и проговорил чуть слышно: — Они сами обо всем разузнали, — Бог знает каким образом, — и уже принимают контрмеры… Кто бы это мог быть?.. Господи, кто же он?
— Наш Джейсон Борн, — ответил ему тихо Мак-Эллистер. — Он там.
Лимузин, показанный на заднем плане, внезапно застопорил ход, остальные машины умчались в темноту. Маленькие фигурки, охваченные паникой, бросились врассыпную от остановившегося автомобиля, а еще через несколько секунд телеэкран озарился ослепительной вспышкой.
— Он там, — повторил Мак-Эллистер шепотом. — Он там!
Глава 21
Шел проливной дождь. Катер швыряло в темноте из стороны в сторону. Экипаж из двух человек непрерывно вычерпывал воду. Всматриваясь напряженно во мрак через ветровые стекла рубки, седой капитан китайско-португальского происхождения, он же — судовладелец, вел свой «корабль» к острову, чьи очертания едва вырисовывались впереди. Борн и д’Анжу подобрались поближе к морскому волку. Француз спросил громко, пытаясь заглушить шум дождя:
— Далеко ли до берега?
— Двести метров, плюс-минус десять, — ответил капитан.
— Время подать сигнал. Где фонарь?
— В ящике рядом с вами. Справа. Еще семьдесят пять метров, и дальше я не пойду: там легко напороться на скалы в такую погоду.
— Но нам надо на берег! — крикнул француз. — Обязательно, я же говорил тебе!
— Да, говорили, но вы забыли упомянуть о ливне и о такой высокой волне. Когда до берега останется метров девяносто, спускайте ялик. Мотор мощный, не подведет.
— Merde![115] — выругался д’Анжу, доставая из ящика сигнальный фонарь. — Выйдет метров сто до берега, а то и того больше!
— В любом случае было бы не меньше пятидесяти, о чем я уже предупреждал вас.
— Пятьдесят метров глубокой воды!
— Смогу я развернуться и пойти назад, в Макао?
— Чтобы нас расстрелял патруль? Делай, что обещал, или здесь и останешься. Я слов на ветер не бросаю!
— Хорошо, ещё сто метров, и ни дюйма больше!
Д’Анжу недовольно кивнул, прижимая сигнальный фонарь к груди, потом нажал кнопку. Темно-синяя вспышка на мгновение осветила рубку. Спустя несколько секунд он увидел сквозь испещренное царапинами стекло иллюминатора посланный с берега ответный сигнал того же цвета.
— Понимаешь, mon capitine[116], если бы мы сбились вдруг с курса, эту жалкую лоханку сдуло бы с воды!
— Вчера днем она вам понравилась! — ответил капитан, яростно орудуя штурвалом.
— Вот именно: вчера и к тому же днем. А сейчас уже полвторого ночи, и, кроме того, только что обнаружилось, что ты не очень-то держишь слово.
Д’Анжу положил фонарь обратно в ящик и обменялся взглядом с Борном. Каждый был занят привычным для него еще со времен «Медузы» делом — проверял одежду и снаряжение товарища. На обоих были брюки, свитер и плотно облегавшая голову резиновая шапочка, все — черного цвета. Их обычная одежда лежала в рюкзаках. Вооружение их составляли пистолеты: автоматический — у Джейсона, небольшой, двадцать второго калибра — у француза — и ножи в ножнах. Все было надежно укрыто от постороннего взгляда.
— Подойди к берегу как можно ближе, — велел д’Анжу капитану. — И помни, если тебя с твоим катером не окажется здесь, когда мы вернемся, ты ничего не получишь.
— А если они заберут у вас ваши деньги и убьют вас? — закричал капитан, орудуя штурвалом. — С чем я тогда останусь?
— Ты растрогал меня! — усмехнулся Борн.
— Не бойся, — произнес француз, глядя на капитана. — Я знаю этого человека много лет. Он не хуже тебя водит быстроходные катера, подобно тебе же пройдошистый. Этот марксист получает от меня такую мзду, что его подружки живут прямо как наложницы у членов Центрального Комитета. К тому же он подозревает, что я веду соответствующие записи. Мы здесь с ним — как у Христа за пазухой. А может, и в большей безопасности.
— В таком случае возьмите фонарь, — пробормотал неохотно капитан. — Может, он вам понадобится: мне будет мало радости, если вас выбросит на скалы.
— Твоя забота умиляет меня, — сказал д’Анжу, забирая фонарь, и кивнул на Джейсона. — Нам надо взглянуть на шлюпку и двигатель.
— Подвесной мотор — под брезентом. Только не заводите его сейчас, пока винт не в воде!
— А как иначе мы узнаем, работает ли он? — возразил Борн.
— Вам что, недостаточно того, что я хочу получить свои кровные деньги?
Они промокли до нитки, пока шли на ялике к острову. Джейсон крепко держался за оба борта, а д’Анжу с силой сжимал рукоятку двигателя и цеплялся за кормовую доску, будто боялся свалиться в воду.
Внезапно лодка оказалась на мелководье. И когда француз, включив двигатель на полную мощность, повернул руль направо, металлическое днище заскрежетало по камням.
Впереди снова вспыхнул таинственный темно-синий свет и вовремя: они сбились с курса в непроглядной тьме, которая, казалось, как губка, была пропитана влагой. Д’Анжу повернул шлюпку в направлении сигнала, и вскоре суденышко уткнулось носом в песок. Француз, оставив ручку управления, накренил вниз двигатель, извлекая из воды гребной винт. Борн, перескочив через борт, стал вытаскивать за веревку лодку на берег.
Джейсон чуть не поперхнулся от неожиданности, когда рядом с ним словно из-под земли вырос человек.
— Четыре руки лучше, чем две! — прокричал незнакомец явно восточного происхождения на американизированном английском.
— Вы связник? — проорал в ответ сбитый с толку Джейсон, гадая, не сотворили ли дождь и качка что-нибудь с его слухом.
— Дурацкий термин! — проговорил громко человек. — Я просто друг!
Минут через пять, вытащив ялик на берег, все трое вошли в густые прибрежные заросли и буквально через несколько шагов очутились среди низкорослых деревьев. «Друг» соорудил на скорую руку укрытие из брезента, прихваченного ими с лодки. Небольшой костер освещал лишь лесную чащобу напротив тента, по сторонам же ничего не было видно. Пламя притягивало к себе. Борн и д’Анжу, изрядно продрогшие на ветру под проливным дождем, сидели, поджав ноги по-турецки, и у самого огня. Француз разговаривал с облаченным в военную форму китайцем.
— Едва ли это было нужно, Гамма…[117] Я заимствовал кое-что из наших прежних традиций, Дельта. Вообще говоря, я мог бы окрестить его и Танго или Фокстротом… Ты же знаешь, не всем нашим бойцам давались названия греческих букв: греческий алфавит был зарезервирован для начальства.
— Дурацкий разговор! Я хочу знать, почему мы здесь! Почему ты не заплатил ему как следует, чтобы побыстрее покончить с этим делом?
— Вот те раз! — изрек китаец. — Смотри, как кошка распушила хвост! Но где же ее мышка?
— Для меня поймать мышку — значит вернуться на катер. У меня действительно нет времени, чтобы распивать чаи!
— Не желаете ли скотча? — спросил офицер Китайской Народной Республики, подойдя к Борну, и протянул бутылку неплохого виски. — Нам придется пить из горлышка, но думаю, это не беда: мы не заразные. Моемся, чистим зубы, спим с чистыми шлюхами… Во всяком случае, мое небесное правительство уверяет, что они чистые.
— Кто вы, черт вас побери, такой? — спросил Джейсон.
— Вам достаточно знать, что я Гамма: Эхо убедил меня в этом. Ну а кто я на самом деле, подумайте на досуге. Скажу лишь, что довелось мне побывать в ЮКУ — Южно-Калифорнийском университете и в аспирантуре в Беркли… Помните все эти протесты шестидесятых годов?
— Ты тоже принимал участие в тех беспорядках?
— Конечно же нет! Я был ярым консерватором, членом общества Джона Берча, который с удовольствием перестрелял бы их всех, этих крикливых сосунков, не имевших ни малейшего представления о моральных обязательствах их страны.
— Все это чушь собачья!
— Мой друг Гамма, — вмешался д’Анжу, — прекрасный посредник. Он успешно работает на двух, трех или даже четырех хозяев. И все ради своей собственной выгоды. Человек исключительно аморальный, за что я и ценю его так!
— Ты вернулся обратно в Китай? В Китайскую Народную Республику?
— Здесь заработки выше, — признался офицер. — Любое общество, опирающееся на насилие, предоставляет большие возможности тем, кто готов, мало чем рискуя, встать на защиту угнетенных. Не верите — спросите комиссаров в Москве и в странах Восточного блока. Скажу откровенно, неплохо поддерживать связи с Западом и одновременно ухитриться служить местным лидерам. К счастью, я прекрасный моряк — благодаря друзьям в Бухте[118], у которых были парусные яхты и небольшие катера. Раньше или позже я непременно вернусь туда. Я всем сердцем люблю Сан-Франциско.
— Ты и представления не имеешь, сколько у него всего в швейцарских банках! — усмехнулся д’Анжу, обращаясь к Дельте. — А теперь подумаем-ка лучше, почему Гамма столь тепло нас встретил в такую непогоду.
Француз взял бутылку и отпил.
— То, о чем вы просите, будет стоить вам немалых денег, Эхо, — сказал китаец.
— А разве может быть с тобой иначе? Ну, что там у тебя? — Д’Анжу передал бутылку Джейсону.
— Могу я говорить при вашем компаньоне?
— Да, все что угодно.
— Вам нужна информация. Я обеспечу ее. Цена — тысяча американских долларов.