— Ах ты, скотина! Сука поганая!
Когда до Мари донеслись эти слова, она была уже у выстроившихся в линию торговок, предлагавших различные товары. Свернув направо, Мари устремилась в отходивший от улицы проулок, оказавшийся тупиком, в чем убедилась она, когда перед нею выросла стена китайской пагоды. Опять невезение! В дверном проеме тут же появились пятеро парней восемнадцати — девятнадцати лет, облаченные в военные мундиры, и жестами показали ей, чтобы она проходила мимо.
— Янки — преступник! Янки — вор! — закричали они и, сцепив руки, без труда окружили у самой стены коротко остриженного мужчину.
— Прочь с дороги, щенки! — заорал морской пехотинец. — Убирайтесь или я задам вам всем хорошую трепку, молокососы!
— И как ты сделаешь это — с помощью рук… или применив оружие? — послышался голос откуда-то сзади.
— Я не говорил об оружии! — отозвался солдат с пика Виктория.
— И тем не менее, если ты попытаешься хоть что-то пустить в ход — будь то руки или оружие, — продолжал тот же голос, — то эти пятеро «ди-ди джинг ча», прошедшие отличную выучку у наших американских друзей, тотчас расцепят руки и, можешь не сомневаться, найдут управу на одного мужчину!
— Черт возьми, сэр, я только выполнял то, что было мне поручено! К вам это не имеет никакого отношения!
— Боюсь, что имеет. По причинам, о которых вы не знаете ровным счетом ничего.
— Дерьмо! — Морской пехотинец, тяжело дыша, прижался спиной к стене и взглянул на улыбавшиеся молодые лица напротив него.
— Лай! — сказала Мари появившаяся неизвестно откуда женщина и указала на широкую, неопределенных очертаний дверь с малозаметной на общем фоне ручкой. — Сяосинь![128]
— Осторожно?.. Я поняла.
Дверь открыл мужчина в переднике, и Мари, как только она вошла внутрь, обдало холодом, мясные туши, подвешенные на крюках под ярким светом плафонов в ячейках потолка огромной приемной камеры холодильника, представляли жутковатое зрелище. Человек в переднике постоял минуту у входа, прижав ухо к двери. Мари обернула поплотнее широкий шелковый пояс вокруг шеи и обхватила себя руками, пытаясь защититься от пронизывающего холода, столь контрастировавшего с наружным зноем. Наконец служащий пригласил ее жестом следовать за ним, что она и сделала, осторожно пробираясь между тушами. Пройдя в противоположный конец камеры, китаец дернул металлический рычаг и, рывком открыв тяжелую дверь, кивнул Дрожавшей от холода Мари, указывая на выход. Теперь она оказалась в длинной, узкой и пустой мясной лавке с бамбуковыми шторами на окнах. Седовласый человек, стоявший за прилавком у последнего окна справа, разглядывал через штору улицу. Увидев Мари, он жестом предложил ей присоединиться побыстрее к нему. Идя к окну, она обратила внимание на странной формы цветочный венок, повешенный на застекленную наружную дверь, которая, по-видимому, была заперта.
Раздвинув две закругленные бамбуковые планки в шторе, Мари застыла, пораженная открывшейся сценой. Ее розыск был в полном разгаре. Морской пехотинец переходил от лавки к лавке по ту сторону улицы, размахивая ошпаренными руками, — ибо это он налетел на кухню на колесиках. Тут же были и Кэтрин Стейплс с Мак-Эллистером. Они говорили что-то возбужденно толпе китайцев, которые явно выражали свое возмущение сумятицей, вносимой Иностранцами в мирную жизнь Тьюн-Муна. По-видимому, Мак-Эллистер выкрикнул сгоряча что-то такое, что было воспринято противной стороной как оскорбление, поскольку, судя по всему, был вызван на поединок человеком в два раза старше его — облаченным в восточное одеяние патриархом, которого пришлось сдерживать его более молодым и хладнокровным соотечественникам. Советник, подняв руки в знак примирения, отступил с невинным выражением лица немного назад. Стейплс громко кричала, безуспешно увещевая разгневанную толпу успокоиться.
Внезапно послышались треск и звон. Это незадачливый морской пехотинец вылетел сквозь дверное стекло, которое, разбившись вдребезги, разлетелось во все стороны. Свалившись на тротуар, бедолага завопил от боли, ударившись руками о цемент. Следом за ним из лавки выскочил молодой китаец — судя по белой куртке, подпоясанной кушаком, и шароварам до колен, инструктор боевых искусств. Солдат вскочил на ноги и, когда противник приблизился к нему, левой рукой ударил его снизу по почке, а правой в лицо, взвыв при этом от боли в обожженных руках. Не ожидавший такого отпора китаец отлетел к стене.
На улице появился еще один морской пехотинец с пика Виктория. Он бежал прихрамывая на одну ногу и ссутулив плечи, видимо ушибленные при падении вниз с лестницы, как подумалось Мари, с изумлением наблюдавшей происходящее. Он явился, чтобы помочь своему пострадавшему товарищу, и весьма своевременно. Дилетантские выпады, продемонстрированные учениками, пришедшими на подмогу к своему валявшемуся без сознания инструктору боевых искусств, были встречены шквалом молниеносных ударов руками и ногами, дополненными обходными маневрами специалистов по дзюдо.
Неожиданно воздух был взорван какофонией восточной музыки. Цимбалы и примитивные деревянные инструменты звучали все резче по мере приближения самодеятельного оркестра, чьи поклонники несли обрамленные цветами плакаты. Сражение закончилось: вояк попросту схватили за руки. На главной торговой магистрали Тьюн-Муна умолкли голоса. Американцы пришли в замешательство. Но если Кэтрин Стейплс сумела скрыть свое огорчение, то Эдвард Мак-Эллистер, напротив, вскинул в отчаянии руки.
Быстрая смена обстановки на улице буквально загипнотизировала Мари. Все замерло, словно по приказу свыше, подлежавшему беспрекословному исполнению. Через бамбуковые жалюзи отлично было видно приближавшееся шумное сборище во главе с управляющим банком Джитаем. Процессия держала курс на мясную лавку!
Кэтрин Стейплс и Мак-Эллистер прошли торопливо мимо магазина, к которому уже подходила толпа. Два морских пехотинца на той стороне улицы снова принялись разыскивать Мари. А затем все ее преследователи растворились в залитом солнечным светом пространстве.
В наружную дверь мясной лавки постучали. Седовласый старик убрал венок и открыл ее. Финансист Джитай, войдя в помещение, поклонился Мари.
— Ну как, понравилось вам наше шествие, мадам? — поинтересовался он.
— Не уверена в этом.
— Мы исполняли похоронный марш — по случаю убиения бедных животных, покоящихся ныне в холодильнике мистера By.
— Так все это, значит, заранее было запланировано?
— Не совсем так. Проще было бы сказать, что мы заблаговременно привели себя в состояние боевой готовности, — ответил Джитай. — Довольно часто нашим кузенам, проживающим на Севере, удается переправиться за границу. Это не воры, они лишь хотят воссоединиться с остальными членами своей семьи… У солдат же — одна забота: схватить их и отправить обратно. Так что мы должны быть готовы в любой момент защитить своих близких.
— Но я?.. Как вы узнали, что со мной?
— Мы наблюдали за вами… Мы ждали, когда вам понадобится наша помощь. Вы скрывались, убегая от кого-то, — и это все, что мы знали. Причем знали от вас: мы поняли это, когда вы сказали нам, что не будете возбуждать уголовного дела, или, если воспроизвести вашу речь дословно, «не собираетесь никуда обращаться»… Сейчас же о вас нам рассказали женщины, на которых вы чуть было не налетели на улице.
— Уж не те ли, что продавали что-то?..
— Да, те самые. Когда вы свернули в тупик, они пошли следом за вами. Помочь вам — наш долг.
Мари взглянула на взволнованные лица толпившихся за бамбуковыми жалюзи китайцев, затем посмотрела на банкира:
— Откуда вы знаете, что я не преступница?
— Для нас не имеет значения, кто вы. Главное — это то, что вы подверглись насилию со стороны двух наших людей. Замечу также, мадам, вы выглядите и разговариваете вовсе не так, как это свойственно лицам, вступившим в конфликт с законом.
— Я в самом деле не из преступного мира. Но в помощи я нуждаюсь. Мне надо вернуться обратно в Гонконг, снять номер в какой-нибудь гостинице, где меня не найдут и где есть телефон, которым я смогла бы воспользоваться. Я должна связаться с кем-то, кто сумел бы мне помочь, хотя в действительности я не знаю даже, к кому имело бы смысл обратиться. — Мари сделала паузу, ее глаза встретились с глазами Джитая. — Человек по имени Дэвид — мой муж.
— Ясно, — произнес банковский служащий. — Но сперва вам следует показаться врачу.
— Почему?
— Ваши ноги кровоточат.
Мари взглянула вниз. Кровь просачивалась через бинты, проникая через парусину ее туфель. И к тому же она ощущала в ногах ноющую боль.
— Полагаю, вы правы, — согласилась она.
— Потом нужно будет подумать об одежде и о том, как добраться до Гонконга… Я сам найду для вас гостиницу, где вы сможете зарегистрироваться под любым именем, которое вам понравится. В связи со всем этим встает вопрос о деньгах. У вас есть что-нибудь?
— Даже не знаю, — ответила Мари, открывая свою сумочку. — Я хотела сказать, что еще не заглядывала в нее. Между тем одна моя подруга, — точнее, та, которую я считала подругой, — должна была оставить мне деньги. — И она действительно вытащила банкноты, которые обещала дать ей Кэтрин Стейплс.
— Мы здесь, в Тьюн-Муне, не богаты, но, возможно, сумеем помочь. Велся разговор о том, чтобы организовать сбор денег.
— Я не бедная женщина, господин Джитай, — промолвила Мари. — Если я и в самом деле возьму у вас деньги и если, говоря откровенно, мне удастся остаться в живых, я верну каждый цент и к тому же с процентами, значительно превышающими обычную банковскую ставку.
— Это — на ваше усмотрение. То, что вы сказали, мне как банковскому работнику вполне понятно. Но откуда может знать о процентах и «обычных банковских ставках» такая хорошенькая леди, как вы? — улыбнулся Джитай.
— Вы — банковский работник, а я экономист. И поэтому, в свою очередь, я тоже могла бы спросить: откуда может знать о влиянии на валютный курс инфляционных процессов управляющий банком? — Впервые за долгое время на устах Мари заиграла улыбка.