ал бы задерживать на нем взгляд.
Борн вспомнил: такое же обличье принял когда-то и Карлос! Шакал в одежде священника, с угрюмыми романскими чертами лица над накрахмаленным белым воротничком, выходил из церкви в Нёйи-сюр-Сен в окрестностях Парижа. И Джейсон увидел его! Они оба видели друг друга. Глаза их встретились, и каждый знал без слов, кого он лицезрел… Разыщи Карлоса!.. Замани его в ловушку!.. Помни, Каин — за Дельтой, а Карлос — за Каином!.. Пароли и отзывы смешались у него в голове, когда он мчался за Шакалом по улицам Парижа — и только для того, чтобы дать ему потом уйти, затерявшись в толпе. Старый нищий, сидевший на корточках на тротуаре, лишь ухмыльнулся злорадно, заметив растерянность Борна.
Но здесь не Париж, подумал Борн. И поблизости не видно умирающих от голода стариков, встающих на сторону убийцы. В общем, этого шакала он должен схватить тут в Пекине.
— Приготовься! — прервал его размышления д’Анжу. — Он направляется к автобусу.
— Но в нем полно народу.
— В этом-то и весь фокус: он войдет в автобус последним. Кто сможет оставить на обочине священнослужителя, который явно спешит куда-то? Это — тоже один из моих уроков, которые я преподал ему.
Француз вновь оказался прав. Дверь маленького, обшарпанного, битком набитого автобуса начала было закрываться, но святой отец успел просунуть в щель руку и, сделав вид, что ему зажало плечо, упросил водителя открыть дверь. Створки распахнулись и тотчас, как только он втиснулся внутрь, закрылись.
— Этот автобус идет без остановок до площади Тяньаньминь[135], — сказал д’Анжу. — Я запомнил его номер.
— Надо взять такси. Быстрее!
— Это не так-то легко, Дельта.
— У меня есть безотказный способ, — заверил его Борн, выходя в сопровождении француза из-за грузовика телефонной ремонтной службы после того, как автобус проехал мимо них.
Пробившись сквозь толпу перед зданием гостиницы при аэровокзале, они прошли до конца стоявших в очереди такси. Когда только что подъехавшая на площадь машина развернулась, чтобы встать в хвост, Джейсон, подняв неловко руки, бросился ей наперерез. Такси остановилось, водитель высунулся в окно:
— Шема?[136]
— Вэй![137] — закричал Борн, кинувшись к водителю с эквивалентной пятидесяти американским долларам пачкой юаней в руке, и, давая понять, что нуждается в его помощи и готов соответственно заплатить, добавил: — Бу яо банч жу![138]
— Хао![139] — воскликнул водитель, схватив деньги, и, решив, что в случае чего свалит все на туриста, который якобы внезапно занемог, проговорил: — Цзинь ба![140]
Джейсон и д’Анжу забрались в машину. Водитель, увидев второго пассажира, заворчал недовольно. Но Борн кинул ему на сиденье еще двадцать юаней, и тот, успокоившись, развернул машину и отправился прочь от здания аэропорта.
— Там впереди — автобус, — обратился д’Анжу к водителю на мандаринском наречии. — Ты понимаешь меня?
— Вы говорите с гуанжунским акцентом, но я вас понимаю.
— Этот автобус идет до площади Тяньаньминь.
— А через какие ворота и какой мост? — спросил водитель.
— Не знаю. Помню только номер спереди: семь-четыре-два-один.
— Стоянка номер один, — сказал водитель, — ворота Тян, второй мост, въезд в Императорский город.
— Там для автобусов — отдельная стоянка?
— Да. На этой площади — тьма-тьмущая автобусов. И все — переполнены. На Тяньаньминь в это время дня всегда очень много народу.
— Было бы здорово, если бы мы обогнали автобус по дороге: нам хотелось бы приехать на Тяньаньминь до него. Ну как, будет сделано?
— Запросто! — усмехнулся водитель. — Автобусы старые и часто ломаются. Мы можем простоять там несколько дней, пока он только-только доберется до Небесных Северных Ворот.
— Надеюсь, ты шутишь, — заметил Борн.
— Конечно шучу, великодушный турист! Все водители автобусов — превосходные механики, особенно если им посчастливится найти поломку. — Презрительно засмеявшись, таксист нажал на газ.
Через три минуты они обогнали автобус с наемным убийцей, а еще через сорок шесть минут уже проезжали по украшенному скульптурами беломраморному мосту над рвом с проточной водой, ведущему к массивным Воротам Небесного Мира, откуда, с широкой трибуны наверху, руководители Китая принимают парады, с одобрением взирая на несущую смерть военную технику. А за воротами, никак не оправдывавшими своего названия, скрывалось одно из величайших достижений человечества — площадь Тяньаньминь с ее электризующей людской круговертью в самом центре Пекина.
Прежде всего впервые попавшего сюда человека поражает открывающаяся его взору необычная для города ширь этой площади, затем следует необъятных размеров архитектурное сооружение — высящийся справа Великий Зал Народов с приемными, вмещающими до трех тысяч человек. В единственном банкетном зале насчитывается свыше пяти тысяч мест, в главном конференц-зале со значительным свободным от кресел пространством — десять тысяч. Напротив ворот устремился в поднебесье четырехгранный каменный обелиск, возведенный на двухэтажной террасе с балюстрадой из мрамора, а ниже, в тени, на огромном основании сверкающего ярко при солнечном свете величественного памятника были выбиты сцены борьбы и триумфального шествия возглавляемой Мао революции. Это — монумент народным героям, и первым в пантеоне конечно же был Мао. Тут же, насколько может видеть глаз, располагаются и другие строения — мемориалы, музеи, ворота и библиотеки.
Но более всего захватывает дух все же от простора открытого пространства. Простор и люди — понятия, казалось бы, взаимоисключающие, но здесь они сосуществуют в неразрывном единстве. На площади Тяньаньминь свободно разместилась бы дюжина крупнейших в мире стадионов, затмивших своими размерами римский Колизей, и еще осталось бы место. Люди сотнями и тысячами могут бродить по площади, и если бы сюда хлынули вдруг еще сотни тысяч, то и их вместила бы она. И, ко всему прочему, здесь отсутствовало то, чего всегда хватало с избытком на залитой кровью римской арене и хватает сейчас на самых больших стадионах мира, а именно — шум. Его практически не было тут, лишь немногие децибелы нарушали тишину, прерываемую время от времени мягким переливчатым звуком велосипедных звонков.
Сперва безмолвие этого места несет душе покой, но затем начинает пугать. Словно огромная, прозрачная полусфера накрыла собою сотни акров и откуда-то из преисподней беззвучно и вместе с тем в доходчивой форме внушается людям, что они находятся в храме. Это все — неестественно, нереально, и тем не менее незаметно враждебного отношения к неслышимому голосу, способному подчинить себе людское сознание, и это страшит еще больше. Особенно когда дети и те умолкают.
Джейсон быстро и бесстрастно оценил обстановку. Заплатив водителю дополнительно по счетчику, он сосредоточил внимание на целях и проблемах, стоявших перед ним и д’Анжу. По какой-то причине, — то ли ему позвонил все же кто-то, то ли он воспользовался запасным вариантом, — коммандос направлялся к площади Тяньаньминь. Его появление здесь ознаменуется исполнением танца павана. Плавной поступью в ритме старинной мелодии убийца пойдет на сближение с посланцем клиента, поскольку сам клиент, как считал Джейсон, предпочтет оставаться в тени. Но встреча на площади станет возможной лишь после того, как самозванец лично убедится, что за ним никто не следит. Из этого, само собой, напрашивался вывод о том, что священник, кружа по отразившему новые веяния гульбищу, проведет и рекогносцировку на местности, выискивая, нет ли где расставленных заранее вооруженных наемников. Будь на месте самозванца Борн, он бы взял одного, а то, возможно, и сразу двух агентов и, надавив на них кончиком ножа или приставив к их ребрам пистолет с глушителем, выведал все, что было бы ему нужно. Лживый взгляд яснее всяких слов сказал бы ему, что встреча в приграничном районе была прелюдией к исполнению смертного приговора. Наконец, если бы ничто вокруг не вызывало больше подозрений, он бы, приставив к наемнику пистолет, отправился вместе с ним на встречу с представителем клиента и предъявил посланцу свой ультиматум: клиент должен сам увидеться с ним. Таким образом этот человек попадет в сеть, расставленную убийцей. Иное было неприемлемо: центральная фигура, клиент, стала бы раньше или позже ненужным балластом. Ну а когда клиент прибыл бы на условленное место второй встречи, то при первом же признаке обмана с его стороны он был бы убит. Такой бы путь избрал Джейсон Борн. И так же поступил бы и коммандос, если бы у него имелось хоть что-нибудь в голове.
Автобус под номером семь тысяч четыреста двадцать один медленно, словно в полусне, подкатил к веренице машин, выплевывавших туристов, и замер, пристроившись в самом конце. Показался убийца в одежде священника. Он помог сойти на тротуар пожилой женщине, погладил ее по руке и кивком кротко попрощался. Повернувшись, самозванец решительно обогнул сзади автобус и скрылся за ним.
— Держись сзади меня футов на тридцать и следи за мной, — обратился Джейсон к приятелю. — Делай, как я. Если я остановлюсь, то и ты тоже. Я поверну в какую-либо сторону, то и ты поворачивай туда. Будь все время в толпе. Переходи от одной группы к другой, но так, чтобы тебя не было видно из-за людей.
— Будь осторожен, Дельта: он профессионал, а не любитель!
— Я тоже.
Борн подбежал сзади к автобусу, постоял мгновение и затем, пройдя мимо горячих, отвратительно пахнущих решеток заднего двигателя, оказался по ту его сторону. Священник был в пяти — десяти ярдах впереди. Черное одеяние выделялось темным пятном на рассеянном солнечном свету. В толпе находился бы клирик или не в толпе, за ним было легко следить. Маскарадный костюм коммандос заслуживал всяческих похвал, а актерская игра самозванца — тем более, но как чаще всего бывает в подобных случаях, одежда содержала вопиющие, хотя и не бросающиеся в глаза несведущему человеку изъяны. С профессиональной точки зрения Джейсон одобрил то, что самозванец остановил свой выбор на облачении духовного пастыря, однако цвет костюма вызывал у него недоумение. Католический священник может быть в черном, а англиканский викарий — нет. Ему более подходил бы ровный серый цвет, прекрасно сочетающийся с белым воротничком. Причем серый цвет, в отличие от черного, не так бросался бы в глаза на солнце.