Недолгая тишина. Похоже, слуга поставил вызов на удержание, чтобы с кем-то посоветоваться:
— Да, это возможно. Водитель будет ждать вас на месте на парковке у торгового центра.
Слуга сбрасывает вызов. Вот ведь никакого уважения к старшим. Откладываю телефон.
Итак, уверен, что встреча будет тяжелой. И я примерно догадываюсь, что на ней произойдет. Шантаж, компромиссы, принуждение к публичным раскаяниям, очередные «выгодные предложения» и тому подобное. Глупо рассчитывать, что магнар будет с меня пылинки сдувать, защищая от своего клана. Наоборот, бездна знает, что за игру он затеял и доверяет ли мне этот человек, или просто делает вид. Не всё мне понравилось в сладких речах Монтано. Ох, не всё. Может вообще весь его рассказ — это набор бреда, чтобы запудрить мне мозги. Но чтобы так считать, нужно понять для чего ему вообще меня обманывать…
Короче, мои часики затикали. Каждый день Монтано ожидает, что я вспомню то, чего не вспомню никогда. Ведь я не тот, за кого он меня принял. И через месяц-два он точно задастся вопросом, а чего это у меня память не возвращается.
Слышу…
К двери подходят. Хм, незнакомая походка. Слышу, как расступается стража на входе в мою палату. Вряд ли ее поставили для охраны. Скорее наоборот, чтобы не сбежал или не устроил очередной бунт.
Вздыхаю, прикидываюсь ослабленным и немощным, каковым почти и являюсь.
Заходят без стука. На пороге стоит незнакомый мужчина преклонных лет. Сутуловатый, в слегка помятом сером пиджаке. Под глазами мешки, щеки обвисшие, уставшие, но с огоньком азарта. Руки в рваных шрамах, мнут красные четки.
Старик, похрамывая на левую ногу, садится на тот же стул, где недавно располагался магнар. Прямо день посещений какой-то. Как всегда, жду, когда заговорят первыми.
— Меня зовут… Пётр Лаврентьевич, — голос хриплый, как у бывалого вояки, нахлебавшегося паленой сивухи. — Я представитель военной академии боевой суммы имени Адмирала Серентекова. Один из членов совета Исталов поручил мне поставить тебя на учет после поединка с Патриком Эдвайсом. Но сначала я хотел кое-что разжевать и… кхм… понять…
Армия, значит. Ясно. А член совета, наверное, заместитель директора.
— Слушаю вас внимательно, — тяжело выговариваю я, показывая, что у меня еле двигаются ноги. — Я сейчас не в том состоянии, чтобы воевать, Пётр Лаврентьевич.
— А это сейчас и не надо. За тебя другие воюют. Отвечай, Костя, ты хочешь послужить своей родине?
— Да не особо, — пожимаю плечами.
Небольшая пауза.
— Пацифист, что ли? А почему? Ты неплохо проявил себя в боевой сумме. Я бы назвал тебя гением, Костя, но не привык перехваливать «духов». Короче, скажу прямо, только мы можем досрочно закончить твое обучение в этом детском саду для мазохистов. И при должном воспитании Академия сделает тебя страшным оружием и крепкой стеной нашей Родины. Что думаешь, Костя?
Старик говорит так, будто за меня уже решил. Мол, выгоднейшее предложение. Налетай. Вот только я так не думаю:
— У меня еще тут остались дела, Пётр Лаврентьевич.
— Костя, ты тупи… кхм… так… я тебя не тороплю. Чего ты ноешь, будто я тебя уже вербую в Исталы? Я просто хочу понять, подходишь ли ты Академии. И готов ли ты к последствиям… кхм… отказа. К Джунам пойдешь? — довольно крякает старик.
Морщусь. Эх, не успел я свалить от этого старого вояки. Очевидно, что жучок в шее как ограничивал меня, так и освобождал от внимания Исталов. Они не ходили за мной по пятам. Не держали взаперти только из-за того, что знали, где я и что делаю. Да и вообще через меня они прослушали очень многое. Непроизвольно я слил им кучу информацию о Джунах, когда работал у Хидана Мацуо в особняке. Все тренировки, знания, что я там передал. Я оказал Исталам большую услугу и непроизвольно стал крысой для Джунов. Если они узнают, что я ходил к ним с жучком, да еще и стащил Акане… Ух, вот будет веселуха.
И этот старик только что дал мне понять, что всё это он понимает. Молодцы, Исталы. Молодец Георгий Александрович. Как выражается Сэм, схватили меня все-таки за одно место. Ладно, пока поиграем:
— И что от меня требуется?
Старик удовлетворенно кивает, но на прямой вопрос не отвечает. Продолжает гнуть свое:
— Костя, ты без пяти минут и в карцере, — старик очень уж многозначительно начесывает шею, намекая мне на выдернутый жучок. — Я спешил как мог, чтобы этого не допустить раньше времени. Так что решай быстро. Четко. Не запинайся.
Не дождавшись ответа, старик продолжает, быстрее перебирая четки:
— Еще вопрос, Костя. Я догадываюсь, о чем ты балакал с магнаром, но кхм… обещаю, что если расскажешь, то я попрошу скостить тебе сроки, даже если ты не согласишься на мое щедрое предложение послужить своей Родине.
Ага, догадываешься. Как же. Тебе в самом страшно кошмаре не снилось то, о чем мы говорили.
— А какой у меня срок?
— Костя, много. Три недели, семь дней, три часа, семнадцать минут. За все прогулы и бесчинства накопилось прилично. А в школьном карцере очень грязно и липко, поверь мне, я знаю.
— Многовато, — соглашаюсь я.
Да еще и липко. Надеюсь, это просто тут такая солдатская фигура речи.
— Это да… Послушай, Костя. Мне сказали, что у тебя есть третье направление и бывший директор… кхм… предлагала тебе вступить в клан Амарэ. Удивительная женщина… Взять мужика в феминистский клан. Вот ты знаешь, Костя, Исталы очень тесно… кхм… сотрудничают с Амарэ и мы могли бы развить твое… интересное направление суммы разума даже лучше, чем Велтешафт. Понимаешь, а?
Ага, очень понимаю. А еще, я не сильно удивлен, что они знают о моей направленности. Брали кровь для анализов после пробуждения, подслушивали долгое время.
— Мне нужно подумать.
— Ой, Костя, думать мужикам долго нельзя, — качает головой. — Не в нашем случае. Мы должны действовать! — чуть ли не гаркает. — Если ты откажешься, то сразу же по выходу из палаты отправишься в карцер, — кивает на дверь. — Тебя уже там заждались. Мне сказали… что теперь ты… кхм… ограничен в свободе передвижения.
Еще бы. Жучка больше нет, а значит и золотой клетки. Нужно теперь посадить в железную.
Пожимаю плечами, решаю набить себе цену, раз уж так интенсивно уговаривают:
— Что поделать. Карцер, так карцер.
На самом деле я немного брешу. Сейчас я уперся в дно, от которого нужно резко оттолкнуться, а не улечься на пару недель в карцере. Может начаться такое… А я ничего не смогу поделать. Да еще и попахивает жареным с Джунами. Но старику мои тревоги знать не нужно.
Итак. Теперь я четко понимаю, что нужно делать…
Приступаем. Шаг первый.
— Ладно, Пётр Лаврентьевич. Я согласен, — отмахиваюсь, улыбаюсь. — Где подписать кровью?
— Вот это бравое дело, сынок, — улыбается старик, наяривая четки интенсивнее. — Это верное решение. Дельное. Подписывать ничего не надо. Мне пока достаточно твоего устного мужицкого настроя и слова. Я, можно сказать, пришел лишь предупредить тебя… не делать поспешностей… кхм… всякого рода. Понятно излагаю?
— Очень понятно. Я и не собирался ничего такого, Пётр Лаврентьевич. Разве можно. Вы крайне убедительны. Послужить родине, так послужить. Долг зовет.
Интересно, что его не сильно смущает, что я полуяпонец с фамилией Киба. Тут можно и задуматься, где у меня Родина. Но, как говорится, я же гражданин Российского Кластера, а значит свой.
— Я надеюсь, ты не просто чешешь языком и не иронизируешь. И всё у нас будет… кхм… благополучно. Бывай, сынок. Выздоравливай. Кстати, лечащий врач сейчас вернется. Очень интересно, что он покинул свой… пост… кхм… Говорит, что срочно нужно было в туалет… который есть и в палате. Странно, да, сынок?
Старик щерится. Вот ведь хитрый лис. Понимает больше, чем говорит, но до последнего хочет выудить информацию из меня.
Пожимаю плечами:
— Мир полон странных вещей.
— О, не говори… Всё! Свободен!
Старик кряхтит, встает, уходит не оборачиваясь.
Я же резко подскакиваю с кровати, мчусь к двери, напяливая на ходу обувь и брюки от «Гусей», закрываю ее на замок ключом, который стащил у доктора, пока он меня осматривал. Достаю из сумки рубаху, с корнем вырываю из воротника моток вплетенных нитей. Из шва достаю иглу, привязываю ее к нити…
Карцер. Шантаж. Ну-ну. Размечтались.
Изменяю материю иглы, делаю ее тяжелее. Отлично. Временная замена кунаев.
— Ну, чего уставились? — смотрю на камеру над головой, накручивая мельницу сильнее… еще сильнее… — Играть со мной вздумали?
Стражи за дверью оживают. В дверь что-то бьется с такой силой, что она натужно покрывается трещинами. Еще один-два удара и всё…
Глава 19. Выпускной
Мельница нагнетает воздух. От двери почти ничего не осталось. Повезло, что посадили меня в отдельную палату, как узника. Выдался момент, когда я остался один.
И если они думали, что я буду сидеть на месте, играя по мутным правилам, то сильно просчитались. Карцер, шантаж, принудительное сотрудничество.
Нет.
Хоть я и обещал себе этот трюк больше не повторять, но… работает же.
Игла, весом в полкило, устремляется в камеру наблюдения, пробивая ее насквозь. Не то, чтобы уничтожать ее необходимо, но намекнуть о свой нелюбви к постоянной слежке надо.
Подбегаю к окну, открываю. Накидываю петлю нитей вокруг подмышек. Морозный ветер пробирает до костей, но я уже успел закалиться.
— Стоять! Не двигаться! Константин Киба, немедленно лечь на пол! На пол! — орут стражи за полуразломанной дверью.
Бам!
Выстрел вроде и обычный, но сшибает дверь с петель так, будто в него въезжает бульдозер. Только со второй попытки я закидываю петлю на одну из многочисленных антенн и вышек 6G на крыше школы, меняю структуру нити. Под воздействием суммы, она поднимает меня наверх, как на лебедке. В подмышках болит: нити тонкие и режут сквозь рубаху и толстотканный пиджак, который я успеваю на себя накинуть.
Я оказываюсь на крыше ровно в тот момент, когда стражи вламываются в палату. Замираю на месте, слушаю: