Для меня важнее всего было остаться. Мама скоро вернётся, а остальное никогда не случится.
– Договариваться – это клясться? – уточнил я.
Уголок её рта приподнялся:
– Полагаю, да.
– Тогда договорились, – объявил я, держа руку у сердца, как во время клятвы.
Она приобняла меня за плечи. К моему удивлению, я не возражал.
Глава 26Буревестник
Я ощущал приливы и отливы и наблюдал за Луной. У Мэгги же было иное средство, чтобы следить за ходом времени, – календарь. Каждый день она доставала его из кухонного ящика и перечёркивала один из квадратиков. Затем молча клала на место.
Я начал плавать каждое утро до восхода. Мэгги предостерегла меня:
– Стоит кому-то увидеть, как ты плаваешь, опомниться не успеешь, как твоя фотография будет красоваться в вечерних новостях. Твой отец может увидеть её, – она задумалась на мгновение. – Если тебя кто-то увидит, скажи, что ты мой племянник, и сразу же сообщи мне об этом. Мы что-нибудь придумаем.
Поэтому я держался близко к берегу. Я глубоко нырял и низко плыл, аккуратно поднимался подышать, едва плеская воду.
Так продолжалось целых два дня.
Но стоило мне вкусить настоящего плавания, как океан стал взывать к каждой капле крови. Сдерживаться было невыносимо.
На третий день, недовольный, я сидел у подножья скалы. Над головой закричала чайка. Я вскочил на ноги. Ну конечно же! Морские птицы! Я начал с чаек, потому что они самые болтливые. Я дал им еды, выставив в разломленных раковинах крабовое мясо, делясь своим уловом. Вскоре у нас был уговор.
Слухи дошли и до других морских птиц. Чайки и кайры, скопы и кулики-сороки – все они стали предупреждать меня о лодках поблизости. Теперь я мог дальше отплывать от берега. До тех пор, пока меня не видели другие люди, я не нарушал обещание.
Каждый заплыв делал меня смелее. Мои маршруты удлинялись. К островкам в проливе. К кусочкам суши, слишком крошечным, чтобы зваться островами. К рифам, которые таились близко к поверхности, потому что лодки обходили мелководье. Лучшие восходы были туманными. Туман означал свободу. В белой дымке я был не чем иным, как гребнем волны. В те дни я далеко, долго и усердно плавал.
Мои конечности всегда были худыми и сильными. Теперь они наращивали мускулы. Я мог плавать дальше без остановки, не болтаясь в воде. Когда я усердно плавал, у меня не оставалось сил думать о Лунном дне, об опасностях, грозящих моему клану, или о том, сколько дней осталось до второго полнолуния.
Я возвращался к Мэгги мокрый, тяжело дыша, настолько выдохшийся, что был рад тихо сидеть дома, совсем как человеческий мальчик.
Однажды я стоял на вершине скалы. Подлетел буревестник и плюхнулся у моих ног. Он выглядел выдохшимся. Я был удивлён, что он путешествует в одиночестве.
– Куда тебя несёт ветер? – спросил я по-птичьи.
Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Ему пришлось высоко задрать её – у буревестников такие короткие шеи.
Я протянул руку.
– Садись, – предложил я.
Он взлетел, сел на моё плечо – оранжевый клюв оказался рядом с моим ухом. Он тяжело дышал. Я вежливо устремил взгляд в море, чтобы дать ему возможность привести себя в порядок.
Затем он спросил низким, грубым голосом:
– Поможешь?
Я кивнул, показывая, что постараюсь.
Он вытянул крыло:
– Ранен. Потерял стаю. Видел стаю?
Впервые за долгое время я улыбнулся. Я мог помочь!
– Два солнца назад, – я показал на камень в проливе. – Большая стая. Спала там. Лететь на запад.
– Куда запад?
Я показал точное направление. Буревестник ликовал, счастливый, что узнал, где их найти. В благодарность он потёрся о мою щёку.
– Я тоже потерять стаю, – сказал я.
Он низко, сочувственно заурчал.
– Стая шелки, – уточнил я.
Он помотал головой, затем проурчал:
– Я лететь. Я смотреть.
Я вновь поднял руку, и он перевалился, чтобы расправить крылья.
– Попутного ветра! – пожелал я, когда он взлетел.
Позади меня воздух разрезал внезапный звук падения.
Я развернулся. Мэгги стояла у дома с открытым ртом. У ног лежала упавшая коробка, а вокруг валялись кусочки металла.
– Матерь Божья! – воскликнула она, взирая на меня. – Ты разговаривал с птицей?!
Её взгляд, её голос – всё кричало: опасность!
С момента моего появления я не слышал, чтобы она говорила с гагарками, куликами или чайками. Она молча бросала хлеб. Ни разу к её ногам для разговора не подлетала и не садилась птица.
Хоть мы и достигли некоторого понимания, я посмотрел прямо на неё и ответил:
– Нет, конечно. Кто разговаривает с птицами?
Глава 27Сеть
Я проснулся до рассвета и увидел мир, окутанный туманом, – лучше не придумаешь. Сегодня я испытаю себя: оплыву весь остров Спиндл.
Я нырнул и направился к мысу. Ориентировался по форме течения, направляющегося к берегу, по звукам шелестящего в деревьях ветра. Я больше не думал о том, что нужно прятаться. После стольких дней подводного плавания какое счастье я испытывал, катаясь на волнах! Я поддерживал лёгкий постоянный ритм. Вскоре я вообще перестал думать и просто двигался в ритме моря.
Я обогнул несколько камней. Ветер ослаб, и волны затихли. Наступила та же внезапная тишина, как в ту ночь, когда мама привела меня. Должно быть, я напротив пристани. Её здания сгрудились в разношёрстную стаю.
Теперь я слышал, как волны бьются о животы лодок. Я напрягся, приготовившись прятаться.
Затем я глубоко вдохнул. Меня уже скрыл туман. Плавая в темноте, я чувствовал себя сильным. В голову пришла безумная идея. Лодки сейчас пустые, пришвартованные. Каково это – потрогать одну из них? Не струшу?
Мои ощущения обострились: плеск мельчайшей волны, запах соли и дыма.
Я развернулся и поплыл в сторону причала.
Всплыл у небольшой лодки. Сверху она была открыта. Я потянулся к краю сначала с опаской, будто лодка могла меня укусить, но потом крепко схватился за неё и наклонил к себе. Её живот был обшит деревянными досками, напоминавшими изогнутые рёбра кита. Две доски растянулись поперёк – сиденья. В остальном лодка была пуста, как раковина краба, оставленная чайками.
Одна лодка – этого должно хватить. Мама потребовала бы уйти, но её здесь не было, а в трёх взмахах отсюда стояла ещё одна лодка.
Эта лодка была неудачной. Её кожа была белой и холодной, не из дерева. От свисающей со спины коробки разило дымом. Это, должно быть, то, что вибрирует в воде. Моторные лодки – так называла их мама.
Я всё ещё не хотел уходить. Туман был очень плотным, проглядывался лишь тончайший намёк на рассвет. Никто не заметил бы меня, если бы я исследовал дальше.
Я взобрался на причал. С берега не доносилось ни одного звука. Я крался, заглядывая в лодки. Какая-то ржавая металлическая лодка была полна вёдер и верёвок. Посреди другой гладкой лодки стоял тонкий столб, словно кость, отделённая от мяса.
Я приблизился к концу причала, и плеск волн стал громче. В воде притаилось что-то большое. Я поднял голову, сделал ещё один шаг…
Передо мной возникла металлическая стена – бок огромной крепкой лодки. Верёвки, толще моих запястий, крепили её к причалу. У меня перехватило дыхание, и я застыл на месте, наблюдая. Я не осознавал, что делаю: схватился за одну из верёвок и стал тянуться вверх, поднимая ноги по холодной коже лодки.
Я приземлился на коленки, прислушиваясь. Тишина – только шум волн и звон металлических цепей.
Я медленно встал, сердце колотилось. Передо мной накренился небольшой домик. Серебряные и чёрные трубы, как змеи, обвивали его сбоку, присосались ртами, как миноги. Я схватил одну из них и взобрался на плоскую крышу. В тумане вздымался столб шириной с мою талию: такой высокий, что исчезал из виду.
Я не стал тратить время, чтобы забраться на него. Меня интересовали внутренности лодки.
Я спрыгнул на палубу. К хвосту лодки тянулись широкие металлические верёвки. Я обхватил одну рукой и пошёл вдоль неё; скрученные нити грубо касались ладони. На конце – нечто закутанное, в два раза выше меня и изогнутое сверху. Плотный покров морщинился от моего прикосновения. Я приподнял край, заглядывая вниз.
Покров заскользил. Я пытался придержать его, но тот падал, морщился и громко трещал. Я приготовился нырять.
С берега не доносилось ни звука.
У моих ног лежал скомканный покров. Я смотрел на странный объект передо мной. Над палубой висели два металлических круга. Вокруг них что-то обмотали грубо и неровно, будто одежду. Я подошёл ближе. Это была верёвка, слой за слоем, туго сжатая. Нечто грязно-белое, зеленоватое. Нить с белыми поплавками болталась.
Зачем лодке так много верёвок?
Верёвки тянулись до низа, где находилось нечто напоминающее крепкий и просвечивающий бриллиант. Я провёл пальцем по нити… и ахнул. Это была сеть!
Берегись корабля, берегись сетей.
Нужно рассмотреть получше.
Я дотянулся до бриллианта и потянул вниз. Круг расправился, раскрыв сеть к моим ногам. Вот так она раскрывалась в море.
В моей груди запылал огонь.
Скоро, возможно, завтра, эта сеть заглотнёт кучу рыбы. Убьёт черепах, морских свиней и львов – даже не ради еды, а просто чтобы бросить их тела обратно в воду. И шелки. Она схватит их, как та сеть, что поймала вождя Рионы и держала под водой, пока он не утонул.
– НЕТ! – я крепко схватился за верёвки. – Только не эта сеть!
В ушах шумело, будто на меня надвигались десятиметровые волны. Их сила стала моей. Я схватил нож и замахнулся…
Гладкое лезвие разрезало сеть. Отрезанные концы ёжились – словно рот, разинутый от удивления.
Через меня будто тоже прошёл нож, высвободивший злость, которую я прятал так глубоко, что не чувствовал. Злость на людей и необходимость скрываться, злость на мою неправильную кожу – теперь гнев бурлил в моих венах, окрашивая мир в красный цвет. Я замахивался снова и снова. Я – карательный удар, беспощадное лезвие! Я – океанская буря!