Женщина выслушала стоя, приложив руку к груди, затем медленно опустилась на краешек стула.
– Тебе плохо, мам? – Люба подошла и присела возле нее на корточки, заглядывая в побледневшее лицо.
– Сейчас пройдет. Это от радости, – и она глубоко вздохнула.
– Может врача вызвать?
– Не нужно. Принеси из моей спальни валидол. Около моей кровати, на тумбочке лежит.
– Найду, – Люба моментально вернулась и подала матери таблетку. Та положила ее под язык и через несколько минут ей стало легче. Ирина Анатольевна поставила себе на колени телефон и позвонила в агентство аэрофлота.
– Алло, девушка, скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Саратов. Через два с половиной часа? А билеты есть? Отложите один на имя Казаковой Ирины Анатольевны. Нет, я успею. Спасибо! – и она торопливо бросила трубку, отставляя телефон в сторону.
– Мама, к чему такая спешка? Ты только сегодня вернулась. Отдохни ночь, а я возьму тебе билет на дневной рейс. – Дочь сразу разгадала ее намерения.
– Я все равно не усну. – Ирина Анатольевна направилась в спальню. – Очень хорошо, что ты на машине. Подбросишь меня до аэропорта? – спросила она уже на ходу.
– Естественно, – и Люба, пожав плечами, развела руки в стороны.
Через сорок минут они уже были в аэропорту. Самолет вылетал по расписанию и поэтому регистрация прошла вовремя. После того, как мать прошла на посадку, Люба вышла на улицу и закурила. Она дождалась, когда самолет, разбежавшись по бетонке, взлетел, и помахала рукой.
Ирина Анатольевна, глядя в иллюминатор, увидела дочь и улыбнулась. Но обе они и не подозревали, что сильно припозднившись, Сергей пришел ночевать домой и как раз в этот момент расписывался в получении телеграммы страшного содержания.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тарас Поликарпович Мирошниченко отсидел три с половиной года в спецколонии усиленного режима для бывших работников правоохранительных органов и служащих внутренних войск. В убийстве полковника Сазонова его никто не заподозрил, но и три с половиной года существенно сказались на его физическом и моральном состоянии.
Он потерял в весе сорок килограммов, похудело лицо, заметно обвисла кожа на щеках и шее. Зато пропала одышка, к тому же в нем еще оставалось полных девяносто килограммов, поэтому выглядел он по-прежнему, солидно. На руках Тараса Поликарповича была справка об освобождении и немного карманных денег.
И на жизнь он еще смотрел с оптимизмом, рассчитывая на милость жены, хотя та ему ни разу не написала и не приехала на свидание. «В конце концов, она живет в доме, купленном на мои деньги», – рассуждал он.
По дороге к родному пристанищу он представлял, как встречают его жена и сын.
«Сын теперь стал самостоятельным, институт закончил, а, возможно, и женился. Внуков буду воспитывать», – размечтался он.
Перед воротами собственного дома он весь как-то подобрался, поправил одежду и, не найдя кнопки звонка, постучал. Через некоторое время услышал шаркающие шаги во дворе, скрип засова на калитке и наконец она широко распахнулась.
– Чего надо? – На Мирошниченко подозрительно смотрел его бывший заместитель майор Савин, который явно не узнавал его.
– А ты что тут делаешь, майор? – ответил он вопросом на вопрос.
– Не майор, а подполковник, – поправил его собеседник. По голосу он узнал своего бывшего начальника и удивился произошедшим с ним переменам. – Живу я здесь, Тарас Поликарпович.
– До меня доходили слухи, Михаил Викторович, что тебя назначили на должность начальника колонии. Но выходит, что ты не только мое служебное положение занял, но и семейное. – Они обращались к друг другу на «ты»: Мирошниченко по старой привычке, а Савин уже не считал его авторитетом.
– Семья у меня осталась своя, а дом твой я действительно купил, – пояснил новый начальник колонии. – Твоя жена продала.
– И где же она теперь? – поинтересовался Мирошниченко.
– Понятия не имею. Все распродала и уехала, а куда – не знаю.
– Мне ведь и идти больше некуда, – пожаловался Тарас Поликарпович, глядя на собеседника с какой-то тайной надеждой.
– Ничем не могу помочь, – сухо ответил Савин. – У тебя в областном центре сын живет, поезжай к нему.
– Не очень-то ты приветлив со мной, – упрекнул Мирошниченко Михаила Викторовича. – Я ведь тебе много добра сделал и заместителем своим назначил.
– Что было, то прошло. Я зла тебе не желаю, но пути-дороги наши разошлись.
– Ты случайно не знаешь адреса моего сына?
– Я последний раз встречался с Николаем уже больше года назад и тогда он сказал, что живет где-то в районе набережной.
– Спасибо и на этом. Ну, будь здоров, – и Тарас Поликарпович протянул руку на прощание. Савин замешкался, но все-таки пожал руку.
– Знаешь что? – сказал он ему на прощание. – Ты больше не приходи ко мне, сам выкручивайся.
– Запачкаться боишься? Я тебя понимаю: своя рубашка ближе к телу. – Недавний заключенный решил не вдаваться в полемику, отвернулся от человека, занявшего его положение, и зашагал вдоль знакомой улицы.
В адресном бюро он узнал место проживания сына и теперь стоял перед дверью его квартиры, переминаясь с ноги на ногу.
– Вы к кому, мужчина? – услышал он за спиной голос жены.
– Валя? – Тарас Поликарпович повернулся и их молчаливые взгляды встретились.
– Заявился все-таки? – заговорила первой женщина. И сама же себе ответила: – Собственно, рано или поздно, этого следовало ожидать.
– А тебе бы хотелось, чтобы это произошло, как можно позже? – Он понял, что доверительной беседы у них с женой не получится. Валентина Михайловна достала из сумочки ключи и открыла входную дверь.
– Проходи, раз пришел, – она явно не была расположена любезничать с гостем.
Уже сидя в богато обставленной комнате, они продолжили разговор.
– Неплохо устроились без меня, – констатировал Мирошниченко, разглядывая обстановку. Четырехкомнатная квартира в городе и не пустая. Сколько же вас человек здесь живет?
– Пока трое. – Женщина присела на стул, положив руки на колени. – Я, Николай и его жена Верочка.
– Прибавление в семействе молодых ждешь? – Тарас Поликарпович вспомнил свои думы о внуках.
– Нет. Верочка учится на третьем курсе экономического факультета и детей они решили пока не заводить.
– Я тебя не совсем понимаю. Что тогда означает твоя фраза: пока трое? Уж не меня ли ты имела в виду? – Представить такое ему было трудно, если учесть, что за три с половиной года он не получил ни единой весточки.
– Не тебя. – Валентина Михайловна смотрела на собеседника. – Я выхожу замуж.
– При живом-то муже? – Казалось, что его изумлению нет предела.
– Ах, бедняга! Он даже не в курсе! – наигранно воскликнула женщина. – Через полгода после вынесения тебе приговора я развелась с тобой, выписала и продала дом. Так что ты давно свободен от семейных уз. Жених на выданье! – Теперь в ее тоне появилась ирония.
– А тебе не кажется, что ты поступаешь подло?
– Зато ты был благороден, когда спутался с проститутками, – высказала женщина. – Или уже забыл, за что срок схлопотал?
– Квартира, конечно, кооперативная? – переменил тему Тарас Поликарпович.
– Угадал, – кивнула Валентина Михайловна. – Но тут не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Кто бы мне ее просто так выдал?
– Это означает, что приобрела ты квартиру на деньги, вырученные с продажи дома. – Он не обращал внимания на ее иронию. – Выходит, что и я имею право на эту жилплощадь.
– По нашему закону ты никаких прав не имеешь и я не горю желанием тебя прописывать. Катись к своим проституткам. Они наверное ждут – не дождутся, когда их непревзойденный кавалер объявится. Вот радости-то будет!
– Да ты меня ненавидишь.
– А ты ожидал, что брошусь к тебе на шею с распростертыми объятиями? – В ее голосе звучала неприкрытая злость.
– Прежде чем уйти, мне бы хотелось переговорить с сыном, – сказал отец.
– Нужен ты ему, как собаке пятая нога!
– Пусть он решит сам, – твердо сказал Тарас Поликарпович. Он не собирался менять принятого решения.
– У него хорошая работа, он юрист. И отец уголовник, только…
– Что только? Подпортит репутацию? Начала, так договаривай. – Беседа перешла на взаимные упреки.
– Все равно не поймешь.
– А кто, интересно, его вскормил, вырастил, дал образование. К тому же, сын за отца не отвечает. Что замолчала?
– Потому что объяснять бесполезно. Ты сам виноват, что к тебе подобное отношение. А если имеешь такое сильное желание пообщаться с сыном, то встречайся с ним где заблагорассудится, только не в моей квартире. – Она встала со стула, давая понять, что больше не намерена терпеть его присутствие.
– Выгоняешь?
– И пока по-хорошему.
– Если я не уйду добровольно, будет по-плохому?
– Можешь не сомневаться! – В голосе Валентины Михайловны прозвучали металлические нотки. – Не напрашивайся!
– А вот я никуда не пойду! – и он удобно откинулся на спинку кресла. – Пусть сын решает. Женщина подошла к телефону и сняла трубку, на лице у нее отражалась уверенность в своих поступках.
– Куда ты звонишь? – забеспокоился бывший муж, ерзая в кресле.
– В милицию, – ответила она бесцветным голосом. – Заодно они тебя и на учет поставят. Ты ведь еще не успел отметиться?
Тарас Поликарпович с легкостью, которой не ожидал сам от себя, подскочил к хозяйке и нажал на рычаг телефонного аппарата. Услышав ровный и длинный гудок, облегченно вздохнул.
– Совсем чокнулась баба! У меня нет прописки. Стало быть, и негде становиться на учет.
– Что же ты тогда так разнервничался? – ухмыльнулась женщина.
– У нас еще никто не отменял закона о принудительном труде, а я хочу сам подыскать себе место.
– Ну, начальником колонии тебя теперь не поставят.
– Злорадствуешь? Это мы еще посмотрим, у кого жизнь лучше сложится.
– Что-то ты разговорился не в меру, а у меня, к сожалению, нет времени, – и она покосилась на телефон.