– Поздно, батя, – ответил он пожилому бомжу. И как бы оправдался: – Ты же видел, что он сам напросился.
– Мы с ним пять лет вместе, – захныкал Сидорыч. – Я без него… – Но встретившись с остекленевшим взором убийцы, он осекся и замолчал.
– Пять лет говоришь? – Убийство человека для Тараса Поликарповича становилось привычным делом. Его не мучила совесть и он не жалел о случившимся, а думал лишь о том, как замести следы. Оставлять в живых свидетеля он считал излишним риском. Мирошниченко еще раз склонился над Федей, выдернул из его ботинка шнурок и пару раз дернул, проверяя на прочность.
– Что ты надумал? – Сидорыч испугался за собственную жизнь и попятился вглубь вагона, пока не уперся в стену. – Не убивай меня, пожалуйста, я никому не расскажу. – В глазах у него помутнело.
– Ну ты даешь, батя! О чем подумал? – Тарас Поликарпович старался успокоить очередную жертву, но на лице его застыла страшная маска. Приблизившись к бомжу вплотную, он резким движением закинул шнурок и затянул его вокруг шеи несчастного.
У них была существенная разница как в весе, так и в возрасте. Поэтому Сидорыч не сопротивлялся, он лишь пытался засунуть пальцы между удавкой и шеей, чтобы оттянуть шнурок, но только разодрал кожу. Наконец глаза у него закатились, высунулся язык и повисли плетьми руки. Мирошниченко еще какое-то время удерживал жертву в вертикальном положении, но потом выдернул шнурок и Сидорыч, словно пустой мешок, рухнул на пол.
Убийца прекрасно понимал, что больше ему здесь оставаться нельзя. Он расплескал керосин из керосиновой лампы по всему вагону и достал из кармана спички, но натолкнулся взглядом на злополучную газету, из-за которой разыгралась трагедия. Он поднял ее, отряхнул и дочитал стихи:
Но на мне свет клином не сошелся.
Незаменимых нет!
Смерч по земле прошелся,
Борозды оставив след.
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем,
Сгорит земля до тла —
Не причиню я людям больше зла!
– Нет! – произнес он вслух. – Это уже ко мне не относится, поздновато раскаиваться. – И он, чиркнув спичкой, поджег газету. Пронаблюдал, как мелкие языки пламени пожирают строки стихов и даже получил какое-то удовлетворение. Когда зажгло пальцы, он выронил газету и произнес две понравившиеся строки, из двух последних четверостиший:
И пусть сегодня днем
Все покроется огнем.
Ему казалось, что пожар вызван только одним его желанием. Мирошниченко вспомнил давний совет еще живого Сидорыча, извлек из внутреннего кармана справку об освобождении и бросил ее в огонь. Далее оставаться в вагоне было опасно, да и не имело смысла.
Тарас Поликарпович влез в пустой вагон товарняка и забился в угол. Там без воды и пищи он просидел несколько суток, даже позы редко менял, пока не услышал голоса рабочих, разъединяющих вагоны.
– Тут какой-то бомж затесался, – крикнул один из них, обнаружив Мирошниченко.
– Гони его, – посоветовал другой.
– Ты что, не слышал? – прикрикнул рабочий на бомжа. – А ну пошел отсюда, пока по шее не получил!
Тарас Поликарпович вылез и зажмурился от яркого дневного света, ноги затекли и он не мог двинуться с места.
– Уйди с дороги, – оттолкнул его бригадир рабочих и Мирошниченко упал на бок.
За последние несколько месяцев он уже привык к подобному обращению, поэтому его самолюбие задето не было. Он поднялся и, прихрамывая, отошел от рабочих на безопасное расстояние. Только теперь протер глаза и осмотрелся. Множество железнодорожных путей говорило о том, что он попал в крупный город. Найти дорогу к железнодорожному вокзалу особого труда не составляло.
– Саратов, – прочитал губами Тарас Поликарпович на здании вокзала. Здесь он пробичевал много лет.
Все местные бомжи знали его, но ни с кем из них близко он не сходился. Ночевать Мирошниченко приноровился в близлежащей газовой котельной. Он устроил себе постель в углу, среди труб, использовав для этого картон от коробок. Приходил в котельную он поздно ночью и работникам своим присутствием не досаждал, а те, из жалости, не гнали его.
Бомжей в стране становилось все больше и больше, и государство практически махнуло на них рукой. Теперь других забот хватало: ликвидация застойных и перестроечных времен. Великая страна стояла на грани развала, тут уже не до бомжей. Тарас Поликарпович за эти годы основательно похудел, теперь в нем вряд ли оставалось и шестьдесят килограммов. Он искал только, где выпить, пища же его абсолютно не интересовала. Без еды он мог просуществовать неделю и даже не вспомнить о ней, без водки же мог прожить лишь несколько часов.
Пошаливало сердце. Удивительно, что оно вообще до сих пор не отказало, ведь он когда-то перенес инфаркт. Возможно помогло то, что он вовремя сбросил излишки веса. Но бывший начальник колонии прекрасно осознавал, что если вовремя не похмелиться, то сердце остановится. Он давно забыл родных, знакомых и тех, из-за кого скатился в пропасть. Кроме водки, для него никого и ничего не существовало.
Он не ограничивался обитанием только на железнодорожном вокзале и все чаще делал вылазки в город, крутился у коммерческих палаток. Здесь частенько подворачивалась возможность подработать. Новоявленные буржуи без зазрения совести, использовали практически бесплатную рабочую силу бомжей. Те, в свою очередь, брались за самую грязную и тяжелую работу. Как-то, разгружая грузовую машину с болгарскими соленостями, Тарас Поликарпович случайно обратил внимание на джип, который остановился у ближайшей девятиэтажки. Несмотря на то, что расстояние до джипа было приличным, ему показалось знакомым лицо водителя, вышедшего из машины. – Чего рот разинул? – прикрикнул на него коммерсант, который нанял за пять бутылок водки трех бомжей для разгрузки.
– Красивая техника. – Показал Тарас Поликарпович рукой в сторону джипа. Он подавал упаковки из кузова.
– На таких тачках только крутые разъезжают, – произнес предприниматель с завистью.
– Выходит, что обладатель той машины крутой парень? – осклабился бомж.
– Круче не бывает, – заверил коммерсант.
– А ты его знаешь? – допытывался Тарас Поликарпович, не прекращая работать.
– Лично не знаком, – признался наниматель. – Но кто ж в городе Атамана не знает? Под его крышей, как минимум, треть нашего брата сидит. Говорят, что мужик он справедливый.
Мирошниченко будто кто-то по голове ударил, он чуть не выронил упаковку.
– Осторожнее. – Предприниматель помог ему удержать ее.
– Будь моя воля, я бы давил таких справедливых, – процедил он сквозь зубы.
– Ты что? Ополоумел? – испугался коммерсант, оглядываясь по сторонам. – Считай, что я ничего не слышал, а ты не говорил. Смотри! Не ляпни еще где-нибудь такое, – предупредил он по-дружески.
– Мне, старому, уже бояться нечего, – ответил Мирошниченко. – Моя песенка, можно сказать, спета. Но были времена, когда крутые у меня из шизо не вылезали. – В глазах у него вспыхнул недобрый огонь. И в такую минуту они не казались бесцветными.
– Вот что! Меня твое мнение не интересует и больше не приходи ко мне подрабатывать, – сказал коммерсант, не желая ввязываться в неприятности. К тому же он догадался о бывшей профессии бомжа, к которой не относился с должным уважением.
– Дело житейское, – отозвался Мирошниченко, несколько умерив пыл. – Только еще неизвестно, кто из-за этого больше проиграет.
Дальше Тарас Поликарпович работал молча и алкоголем в этот день сильно не увлекался. Ночью его одолевали мысли и он ворочался в углу котельной. Притупившееся чувство мести просыпалось с новой силой, он вспомнил абсолютно всех своих обидчиков. Он старался гнать думы о мести, понимая, что стар и немощен для того, чтобы тягаться с Атаманом.
Все же Тарас Поликарпович нашел выход и решил анонимно заявить на него в милицию, но не спешил сделать задуманное. Необходимо было выяснить как можно больше подробностей. Раз здесь Атаман, то и его подельник Диксон должен быть поблизости. Целыми днями теперь бомж просиживал возле подъезда Крутояровой и много еще повидал знакомых. Через неделю он знал, в какой квартире они собираются.
И возможно бы в скором времени сдал всю компанию с чистой совестью, если бы не тот случай, когда Атаман оставил джип открытым и Мирошниченко не сдержался перед желанием угнать его. Но из этого ничего не вышло. Подвело и то, что Панина он видел впервые, а он-то как раз и задержал угонщика.
Столкнувшись со своими бывшими осужденными, он в очередной раз испытал унижение и изменил свой первоначальный план. Надумал лишить их жизни во что бы то ни стало, по крайней мере, Казакова и Сайфутдинова.
Украденными тремястами долларами распорядился расчетливо. Приличный, но недорогой костюм, однотонная бежевая рубашка, полуботинки и шляпа составляли теперь его гардероб. Помывшись в бане и расставшись с щетиной, он преобразился и был похож на высохшего, больного, но аккуратного и добропорядочного гражданина со средним достатком.
Остальные деньги он использовал на поездку в родные края, вспомнив о тайнике, в котором оставался пистолет Макарова.
Как только у Тараса Поликарповича появилась определенная цель, он весь как-то преобразился. От недавнего бомжа и следа не осталось, чувствовалась военная выправка. Дождавшись полной темноты и когда во всех окнах погаснет свет, Мирошниченко бесшумно подкрался к воротам своего бывшего дома. Бросив небольшой камешек во двор, в сторону, где должна была находиться собачья будка, он прислушался и с удовлетворением отметил, что собаки нет.
Он подпрыгнул, зацепился за верхний край ворот и, несмотря на слабость в руках, подтянулся и перекинул ногу. Спрыгнув во двор, Мирошниченко затаился и вновь прислушался. Острый слух бывшего подполковника не уловил подозрительных звуков. Тарас Поликарпович осторожно двинулся к сараю. Очередным препятствием послужил висячий замок на двери. Бывший хозяин рыскал глазами в поисках подходящего предмета. С темнотой он уже свыкся и хорошо ориентировался.