и, что он становится одной из самых сомнительных личностей Франции, и это в те распутные времена, когда сомнительными похождениями никого нельзя удивить.
Нетрудно предвидеть, что этот авантюрист, полунемец-полуфранцуз, такой же горячий патриот Франции, каким, вступив на русскую службу и под началом светлейшего князя Потемкина получив чин генерала, станет горячим патриотом России. Этот женственный, хрупкий, застенчивый, неотразимо милый и чрезвычайно опасный тридцатипятилетний воин, соблазнитель, дуэлянт и игрок тревожит покой Пьера Огюстена единственно потому, что всей душой ненавидит Англию и англичан, и как немец и как француз.
Понятно, что после такого вступления Пьер Огюстен готов его выслушать. Принц Карл страстно и довольно толково излагает безумный план высадки французского десанта на остров Джерси, с тем, чтобы выбить с него англичан и превратить остров в крепость, которая станет вечно угрожать Англии с моря. Правда, у принца Карла не имеется ни гроша, чтобы нанять добровольцев и посадить на суда, которые тоже необходимо нанять, так вот, не найдет ли любезнейший мсье де Бомарше несколько десятков тысяч парижских ливров, чтобы снарядить эту весьма и весьма перспективную экспедицию.
Пьер Огюстен тоже ненавидит англичан, правда, всего лишь как француз, и готов подкинуть любую пакость проклятому Альбиону, вытеснившему Францию с первых позиций в Европе и оттяпавшему у неё значительную часть американских колоний, таких богатых железом, табаком, индиго и хлопком, хоть плачь. План ему нравится, денег, само собой, он достанет, и сын часовщика в компании с немецко-французским принцем принимаются готовить военную операцию против Англии, естественно, свою, частную, независимую военную операцию, за которую правительство Франции не может нести ответственности перед правительством Англии.
Все-таки, исключительно из практических соображений – порох да пушки да волонтеры – приходится поставить в известность Вержена и короля. Вержен по обыкновению мнется и мямлит что-то не совсем вразумительное. Король, который испытывает к Англии тоже далеко не дружелюбные чувства, и романтический испанец вкупе с авантюристическим принцем принимаются готовить суда и десант, однако осторожность, робость и отсутствие твердости, необходимой монарху, все-таки побеждают в Людовике, и в последний момент король налагает запрет на столь соблазнительный план.
Разочарованный принц со всем нерастраченным пылом капризной души успевает по уши влюбиться в разведенную жену, польскую принцессу, тоже авантюристку, Сангушко и отправляется с экспедицией на Гибралтар. Там, командуя одной из бронированных плавучих батарей маркиза де Арсона, неудержимый Нассау-Зиген отличается такими чудесами воинской доблести, правда, абсолютно бесплодной, что испанский король тотчас возводит его в почтенное звание гранда, впрочем, тоже бесполезное абсолютно во всех отношениях и уже мало что прибавляющее к бесчисленным наградам и отличиям этого международного искателя приключений.
Новоиспеченный испанский гранд возвращается в нетопленое жилище к тоскующей принцессе Сангушко с пустым кошельком и вновь дергает колокольчик у заветных дверей, на этот раз на положении неизменного друга. Со своей привычной беспечностью он позволяет себе обременить Пьера Огюстена всего лишь, на его взгляд, двумя пустяковыми просьбами. Во-первых, это и без просьбы видать, ему деньги нужны, а во-вторых, и самому принцу, и в особенности легкомысленной принцессе Сангушко страсть как загорелось законным образом обвенчаться в одной из парижских церквей, всего лучше в Нотр-Дам. Вот тут и вопрос. В этой безделице им уже отказали как римский папа, так и парижский архиепископ Кристоф де Бомон. Так вот, любезнейший друг, не можете ли вы превозмочь неудобный и глупый запрет этих чересчур привередливых служителей культа?
Денег Пьер Огюстен отпускает без малейшего возражения, как отпускает тысячи и десятки тысяч ливров таким же случайным и на какое-то время верным друзьям, так что в конце концов долг Нассау-Зигена ему переваливает за сто пятьдесят тысяч ливров. Прекрасно, мой друг, благодарствую, и беззаботный Нассау-Зиген тотчас закатывает на его денежки грандиозный праздник в честь своего возведения в испанские гранды. Натурально, после грандиозного праздника он вновь остается с пустыми карманами, что нисколько его не смущает, поскольку отныне он без колебаний все счета запросто отправляет своему поистине расчудесному другу, и расчудесный друг не возражает в срок и полностью оплачивать их.
С венчанием Пьер Огюстен тоже без возражений берется помочь, хотя не может не знать, что венчание с женщиной разведенной противоречит самим устоям католической церкви. Неустанно трудясь над изданием сочинений Вольтера, погребение которого было запрещено как раз де Бомоном, он как ни в чем не бывало отправляется к архиепископу и приводит ему кучу самых убедительных доводов в пользу влюбленного принца Карла и прелестной принцессы Сангушко.
То ли архиепископ Кристоф де Бомон, в безбрежном море всеобщего разложения, действительно остается непоколебимым католиком, то ли он не в силах простить явным образом против его авторитета направленную «машину безбожия», которая с таким потрясающим успехом неустанно работает в Келе. Только красноречие Пьера Огюстена на этот раз оказывается абсолютно бессильным, вроде ветра в поле, как русские говорят. Во дворце архиепископа он терпит полное поражение.
Но, по своему обыкновению, он и не думает отступать. Он обращается к королю и в потоке своего неудержимого красноречия подбрасывает оторопевшему монарху одну весьма пикантную, хоть и дельную мысль. Видите ли, ваше величество, убеждает он трудно мыслящего короля, ведь первый брак прелестной принцессы Сангушко не может быть признан действительным по той веской причине, что он был освящен не во Франции, а черт знает где, то есть в Польше, точней говоря. Эта поразительная логика сражает короля наповал, и Людовик ХV1, точно такой же католический король, как и король польский, благополучно разрешает венчание двух так пылко влюбленных авантюристов.
Счастливые, принц и принцесса продолжают гулять во все тяжкие. Принц Карл то и дело просаживает громадные суммы за бездонным игорным столом, принцесса Сангушко с той же регулярностью обременяет портних и опустошает закрома ювелиров. Счета, само собой разумеется, черным потоком стекаются в гостеприимную контору любезного друга, принц Карл то и дело забегает перехватить на сигары, принцесса Сангушко то и дело присылает с курьером записочки, так и не научившись правильно писать по-французски, некогда, дорогой, всё дела да дела:
«Мой дорогой Бомарше, я просто в отчаянии, но мне необходимо завтра отправиться в Версаль по делам, а у меня нет ни лиара. Ссудите мне, если сможете, несколько луидоров…»
В общей сложности эта славная парочка стоит ему куда больше ста пятидесяти тысяч, которые значатся по счетам, а Пьер Огюстен по этому поводу только шутит и всякий раз, когда задиристый принц отправляется на поединок или в поход, позволяет себе слегка намекнуть:
– Только смотрите, чтобы вас не убили!
Снисходительность Пьера Огюстена не составляет труда объяснить. Принц Карл до того отзывчив и мягок своим безалаберным сердцем, что и сам готов помочь буквально первому встречному последним сантимом, даже если этот встречный и не просит о помощи. А помочь он может основательно и широко, главным образом, конечно, не звонкой монетой, поскольку в качестве принца и гранда запросто вхож к королю и за свои легендарные доблести пользуется у этого увальня дома и бесстрашного охотника в поле большим уважением.
Однажды, как и сотням других, он вызывается помочь женщине абсолютно безвестной, мадам Корнман, которая действительно оказывается в катастрофическом положении. Супруга банкира из Страсбурга, она слишком отличает тамошнего молодого чиновника Додэ де Жоссана. Эта интимная связь становится известна банкиру. Банкир добывает королевский указ и отправляет беременную супругу в узилище по обвинению в супружеской измене.
Кажется, порок наказан и добродетель торжествует, как хочется полагать всем доверчивым, в особенности добродетельным людям, однако каким-то неисповедимым путем до сведения принца Карла доходит, что, может быть, и в самом деле наказан распространенный порок, да вот в чем беда: торжествует-то ещё более гнусный, ещё более грязный, тоже довольно распространенный порок.
Мадам Корнман, по этим сведениям, вовсе не вешается на шею смазливому Додэ де Жоссану. Этот чиновник прибывает в Страсбург синдиком короля. Усердно заботясь о приращении своих капиталов, банкир добивается от молодого чиновника кое-каких противозаконных услуг. Чиновник отчего-то сопротивляется, что чиновникам обыкновенно не свойственно, и банкир подсовывает ему в качестве предварительного презента свою молодую жену, то есть становится сводником. Естественно, после такого презента Додэ де Жоссан становится шелковым, а банкир остается вполне довольным собой и синдиком и женой.
Всем на беду, по неизвестным причинам, молодой чиновник лишается сахарной должности. Только тогда, спустя несколько лет после начала адюльтера, лишившись противозаконных услуг, банкир внезапно открывает неверность жены и отправляет её в заточение, прикарманив таким сомнительным способом её довольно внушительное приданое, что-то около трехсот или четырехсот тысяч ливров.
Эту злодейскую историю принц Карл передает королю. Людовик ХV1 тоже добр и отзывчив, но, в отличие от принца Карла, сугубо щепетилен в вопросах морали и по этой причине не может освободить несчастную мадам Корнман, все-таки виновную в прелюбодеянии. Тогда, исчерпав свои наличные, очень и очень немалые средства восстановить справедливость, как он понимает её, принц Карл, по привычке случайно, на званом обеде, под монотонный шум дешевого остроумия и пустой болтовни, вдруг передает своим случайным собутыльникам эту драматическую историю.
Судьбе оказывается угодным, чтобы среди беспечно галдящих гостей, пропустивших эту печальную историю домашнего шулерства мимо черствых сердец, оказывался и Пьер Огюстен. Не надо изощрять слишком воображение, чтобы представить себе, как глубоко поражает участь бедной узницы его печальное, одинокое сердце. Кто может подсчитать, сколько несправедливостей, сколько подлости и клеветы обрушилось и на его безвинную голову? Кто может представить себе, сколько стойкости должен был он проявить, чтобы не сгинуть посреди испытаний? Кто может выяснить, сколько энергии и ума понадобилось ему, чтобы одолеть унижения, неправедные гонения, клеветы и бедствия, которые он одолел? Кто может перечесть всех его явных и тайных друзей, которые в критический миг протягивали ему крепкую руку спасительной помощи?