опит:
– Несчастный! Ты ударил герцога и пэра!
Это серьезное преступление, и в ответ на эту великолепную дурость Пьер Огюстен расхохочется только много позднее, а пока вырывается из ручищ герцога и тем едва ли не спасает свою драгоценную жизнь. Слуги оттесняют герцога к лестнице. В пылу сражения позабыв, что он во втором этаже, герцог оступается и катится вниз, увлекая всех за собой. Не успевает вся кавалькада достичь последней ступеньки, как раздается звонок. Герцог сам кидается отворять. Входит бедный Гюден де ла Бренельри. Гнев с новой силой овладевает беспутным вельможей. Схваченный за шиворот могучей рукой, Гюден де ла Бренельри летит к чертовой матери, слабо попискивая. Герцог продолжает неистовствовать:
– Никто отсюда не выйдет и сюда не войдет, пока я не разорву на куски мсье де Бомарше.
К счастью для мирового театра, ему не удается привести в исполнение эту угрозу. Тогда он вновь обнажает оружие и бросается на безоружного хозяина дома, по пути калеча его добросовестных слуг, одному лакею рассекает лоб, отхватывает кучеру нос, протыкает повару руку и благодаря этой задержке не успевает нанести смертельный удар своему закадычному другу, ставшему вдруг заклятым врагом. Пьер Огюстен хватает каминные щипцы, чтобы отражать беспорядочные удары длинной герцогской шпаги. Слугам все-таки удается герцога разоружить. Герцог вихрем врывается в кухню, намереваясь вооружиться ножом. Слуги опережают его и поспешно засовывают куда попало все колющие и режущие средства. Горничная распахивает окно и вопит, что сумасшедший убивает её господина. Разъяренный герцог врывается в столовую в поисках другого ножа, внезапно усаживается за стол, выпивает два графина воды, съедает тарелку супа и чуть не десяток котлет. В дверь снова звонят. С салфеткой в руке, воспитанный человек, герцог торопится отворять. Входит комиссар префектуры Шеню, вызванный кем-то из собравшихся возле дома зевак. Обнаружив столпотворенье в доме и хозяина в клочьях одежды с залитым кровью лицом, комиссар вопрошает, что происходит, точно и без того не видать, что происходит погром. Пьер Огюстен докладывает подзапоздавшему стражу порядка, поспешно наводя в своем истерзанном костюме доступный порядок: Происходит то, что обезумевший негодяй, явившийся в мой дом, чтобы пообедать со мной, едва войдя в кабинет, накинулся на меня и хотел меня заколоть своей шпагой. Вы видите сами, что, имея столько слуг, я мог его уничтожить, но в таком случае с меня бы взыскали, изобразив его в лучшем свете, чем на самом деле он есть. Его родные, хотя они и счастливы были бы избавиться от него, тем не менее, возможно, затеяли бы тяжбу против меня. Я сдержал себя. Я запретил причинять ему зло, если не считать той сотни ударов, которые я нанес ему, защищаясь.
Эта версия происшедшего приходится герцогу не по вкусу, поскольку, благодаря ловкости пострадавшего, она порочит его. Герцог выдвигает свое, более близкое к истине объяснение:
– Мы должны были драться в четыре часа, имея свидетелем графа Тюрпена, но я был не в силах дождаться условленного часа.
Слыша столь известное имя, комиссар полиции не решается тут же принять надлежащие меры к тому, кто в чужом доме устроил настоящий разгром, и лишь в изумлении смотрит на герцога.
Хорошо понимая, в чем дело, Пьер Огюстен, должно быть, нарочно не называет слишком громкое имя своего остервенившегося обидчика и явным образом науськивает на – него комиссара:
– Как вам это нравится! Человек, учинивший чудовищный скандал в моем доме, сам признается в присутствии представителя власти в своем преступном намерении и компрометирует высокопоставленного сановника, называя его в качестве секунданта, чем уничтожает всякую возможность исполнения своего замысла. Подобное малодушие не может не показать, что он никогда всерьез не думал о поединке. Герцог в то же мгновение подтверждает истинность его слов, вновь бросаясь с кулаками на хозяина дома. Герцога оттаскивают на глазах чуть не мотни свидетелей. Комиссару полиции остается только одно: исполнить свой долг. Однако комиссар полиции все-таки медлит, не желая впутываться в такое туманное дело, в которое впутан граф де Тюрпен. Он отдает приказ хозяину дома оставаться в гостиной и намеревается побеседовать с нападающим господином в одной из комнат наедине, чтобы кое-что уточнить, причем по пути герцог угрожает перебить зеркала. К несчастью, именно в этот момент замешкавшийся слуга доставляет от оружейного мастера шпагу, тем самым изобличая хозяина дома, который пытался представителю власти несколько подзапудрить мозги. Пьер Огюстен изворачивается, предвосхищая известную сцену с прыжком из окна:
– Мсье, я не собирался с ним драться, я бы не сделал этого никогда, но, не принимая вызова этого человека, я предполагал не расставаться со шпагой, выходя из дома, и оскорби он меня, клянусь, я, если бы смог, избавил бы от него этот мир, который бесчестит он своей подлостью.
Вероятно, эта наглая изворотливость хозяина дома наконец раскрывает глаза комиссару полиции. Мсье Шеню начинается догадываться, что в лице буяна и драчуна перед ним особа такого полета, что ему не сносить головы, если он арестует её, и мямлит без всякой охоты:
– Вы приносите жалобу или нет?
Принести жалобу сыну часовщика на герцога в десятом колене приблизительно то же самое, что добровольно поселиться в Бастилии. Пьер Огюстен в мгновение ока изобретает одну из самых восхитительных отговорок, намеренно выражаясь несколько отвлеченно и по-прежнему не называя де Шона по имени:
– Я не отдал приказа арестовать его нынче утром в зале суда и не хочу, чтобы он был арестован у меня в доме. Между порядочными людьми принято поступать по-другому, и я буду действовать только так.
Комиссар полиции всё точнее угадывает, кто перед ним, и заглядывает в соседнюю комнату, едва ли соображая, что же ему предпринять. Каково же его изумление, когда он находит там герцога, который изо всех сил колотит себя по лицу и даже рвет волосы на голове, выражаясь при этом вовсе не фигурально. Комиссар полиции с почтением подступает к нему:
– Вы изволите наказывать себя слишком сурово.
Герцог без дальнейших околичностей откровенно выдает свои истинные намерения:
– Вы ничего не понимаете, мсье! Моими кулаками движет не раскаяние, а ярость, ярость, что я его не убил!
Кажется, решительно всё становится ясным. Комиссар полиции видит перед собой человека, который замышлял преступление и отчасти привел свой замысел в исполнение, учинив безобразие в доме мирного подданного его величества французского короля. Комиссару полиции следует арестовать злоумышленника, однако именно это вполне разумное и законное действие меньше всего улыбается комиссару королевской полиции, не желающему как минимум потерять свое достаточно сытное место. Мсье Шеню извиняется и с крайней почтительностью предлагает злоумышленнику возвратиться домой.
Выдохся ли к этому времени герцог де Шон, почтительность ли исполнительной власти сокрушила его, только герцог де Шон соглашается беспрекословно, призывает слугу, которому только что рассек острием шпаги лоб, повелевает причесать себя и почистить костюм, затем удаляется с гордо поднятой головой.
Однако столь величественным удалением герцога комедия ещё не кончается. Как всё в этом мире, за всеми этими исключительными нелепостями следует если не фантастический, то всё же, несомненно, безумный финал.
Глава семнадцатаяДурацкое дело
Пьер Огюстен, по всей вероятности, знает, что его ждут неприятности самого паскудного свойства. Хоть он и купил самый настоящий патент на дворянское звание, прав у него не имеется никаких. Вы имеете полное право возмутиться, читатель: ведь на нашем герое в этой гнусной истории нет ни малейшей вины, даже если поверить хору его закоснелых хулителей, будто его отношения с актрисой Менар зашли чересчур далеко. Зашли так зашли, из чего же мебель ломать, срывать парик и вырывать на темени пряди волос? Чем втягивать герцога в этот невероятный скандал, для него, пожалуй, было бы безопасней и проще проткнуть того шпагой в присутствии графа Тюрпена, который затем мог бы с чистой совестью засвидетельствовать, что смертоносный удар нанесен по всем головоломным правилам чести: только одно слово графа и могло бы спасти его от расправы.
Однако Пьер Огюстен никогда не готовится к худшему. Как истинный мудрец, он предпочитает веселиться и жить в свое удовольствие, пока это возможно, и встречать худшее хладнокровно и мужественно, лишь когда оно свалится на него.
Остается невыясненным, призывается ли в дом на улице принца Конде какой-нибудь врач, или пострадавший обходится более надежными домашними средствами. Известно только, что его по возможности приводят в должный порядок, где-то подмазывают, где-то заклеивают, где-то накладывают повязку, на многострадальную голову водружают свежий парик, избитое тело облекают в новый камзол. В таком интригующем виде Пьер Огюстен как ни в чем не бывало в тот же вечер отправляется к своему давнишнему другу генеральному откупщику. В роскошном дворце этого всем известного богача на семь часов назначен сбор наиболее близких и верных друзей, давших согласие послушать «Цирюльника», который успел из комической оперы превратиться в комедию, причем надо отдать друзьям должное за верность побитому автору, ведь не так уж давно две его предыдущие пьесы были буквально уничтожены критикой.
Все они, разумеется, понимают, что это первое чтение имеет для изрядно побитого автора особенный смысл, однако автор отчего-то неприлично опаздывает и появляется чуть не в десятом часу, когда уставшие от ожидания гости начинают начала роптать, а потом и злословить на его счет. Вид автора в бинтах и повязках производит исключительно сильное впечатление. Его засыпают вопросами. Пьер Огюстен, точно речь идет не о нем, пересыпая повествование каламбурами и колкими замечаниями, пересказывает эту далеко не смешную историю с такой беззаботностью, точно его тело не ноет и не саднит лицо. После этого, окончательно придя в свое обычное, то есть прекрасное расположение духа, он блистательно читает все пять актов только что завершенной комедии. Успех оглушительный. Позднее он так опишет его: