– Если в нем война шла не один месяц, то чего ожидать-то? Немец долбил так, что дома целиком в кучу кирпича превращались.
– А новые высотки на набережной? На Пензенской?
– Да говорю же, почти ничего не осталось. Тебя какой-то конкретный дом интересует, что ли?
– Ага, я по соседству с железнодорожниками жил, слышал? Большой такой дом у них, рядом еще дома красноперых?
– Не знаю, про какой дом именно ты говоришь, но дом железнодорожников полностью разрушен. Он столько раз из рук в руки переходил, что еще удивительно, как столько простоял.
– Да, видать, серьезно вы там поработали, – задумчиво подытожил сиделец Никола.
– А сам-то чего не на фронте?
– Так я ж уголовный, – Никола протянул мне свою кисть, демонстрируя партаки.
– Мне твои заслуги ни о чем не говорят, здесь-то как очутился? Я хоть и сам не знаю, где я, но ведь это явно не тюрьма, особый отдел?
– Ага. Я с зоны дернул, в Сибири чалился, лес валил, захотел жену с дочуркой найти, когда услышал, что немец к Волге вышел. Сдернул, да вот поймали.
– Ну, это ты как-то странно к Сталинграду топал?
– Так кто же напрямки-то бегает, четыре месяца пробирался, а тут попался. Сейчас разберутся, откуда я, добавят за побег и назад.
– А к стенке не прислонят? – осторожно спросил я.
– Могут, – нехотя ответил Никола и замкнулся.
Разговор завершился. Второй мужик, что сидел возле окна, так и не произнес ни слова, пока мы с Гармонистом общались, ну и я не обращал на него внимания.
Около часа, наверное, длилось мое томление в неволе и копание в мыслях. Внезапно в отворившуюся со скрипом дверь вошел молоденький паренек, худой как жердь и в очках с приличной толщиной линз.
– Сержант Иванов кто будет? – проговорил тот довольно гнусавым, противным голосом.
– Я буду, – ответил я, вставая с нар. Кстати, опущены были, никто не заставлял поднимать.
– На выход, – встрепенулся конвоир.
– С вещами, или как?
– Пошли давай, без разговоров! – жестким, но от этого не менее противным голосом отрезал солдат.
– Пошли, – кивнул я, скорее сам себе, какие вещи, чего я спросил? Я ж пустой как барабан.
За дверью ждал еще один, почти такой же «сухарь», как и тот, что вызвал. Вели недолго, поднялись на второй этаж здания, кстати, каменного, наверное, еще дореволюционной постройки. Возле одной из дверей приказали встать лицом к стене. Меня это зацепило.
– Бойцы, я что, арестант, что ли, чего вы со мной так?
– Молчать, разговоры с задержанными запрещены. – Вот тебе и весь сказ. Задержанный, значит.
В кабинете меня ждал человек в форме работника НКВД с капитанскими звездами на погонах. Ишь ты, уже форму поменял, вроде на нашем участке фронта это было редкостью.
– Садитесь, – коротко приказал капитан вполне себе спокойно.
Пройдя к столу, сел на стоящий табурет. Капитан отошел от окна и уселся на свой стул по другую сторону большого стола.
– Гражданин Иванов, Александр Сергеевич? Сорок второй гвардейский полк?
– Да, – просто ответил я, не помню, можно ли уже по-другому отвечать.
– Вы разыскивались в связи с обвинением в неподчинении старшему командиру, попытке убийства того же командира, невыполнении приказа начальника особого отдела дивизии и побеге.
– Вы заявляете или спрашиваете? – не понял я.
– Констатирую факты, так вот, дело вообще-то закрыто уже, передано в трибунал. Рассмотрение будет назначено сегодня. Я лишь должен взять с вас показания, о том, где вы находились с момента побега из расположения и как примкнули к предателям.
– Извините, гражданин капитан, а что, в деле нет показаний моих боевых товарищей о том, что меня увели сотрудники особого отдела?
– Вы сбежали из-под стражи, у меня есть показания конвоиров, которых вы избили, перед тем как сбежать, – капитан говорил все это, не отрывая глаз от стопки листов, наверное, моего дела.
– Тогда уж не избил, а убил, так вернее будет.
– Не понял? – капитан впервые поднял глаза.
– Ну, убил я их, а также еще двоих, что им помогали, а затем уничтожил всю их банду, остатки, точнее командира и его помощника, я с собой и привез. Только вот как у вас показания появились от покойничков-то? – я говорил спокойно, без вызова, стараясь не выделываться, просто удивлялся. Хотя чуял, что получается плохо.
– Что-то я не совсем понимаю, о чем вы говорите…
– Можно я с самого начала начну, про невыполнение приказа не буду, я представляю, что там этот предатель написал. – У капитана глаза расширились. – Разрешите начать с того момента, как меня вывели из землянки конвоиры?
– Я не понял, ты сейчас представителя особого отдела как назвал? – капитан рассердился, чего я совершенно не хотел, даже тыкать начал.
– Извините, гражданин капитан, но все-таки разрешите рассказать. Ведь не зря же генерал Иволгин не дал Мосийчуку меня арестовать, или у вас и этого в деле нет? – Капитан смутился, а я понял, что он об этом эпизоде что-то знает.
– Вам было приказано явиться на допрос к девяти утра, именно начальником особого отдела тринадцатой гвардейской дивизии.
– Вот, а выкрали меня, да-да, именно выкрали, рано утром, еще темно было. Это было сделано специально, зачем, вам объяснят лучше те, кого я вам привез из немецкого тыла.
– Два полицая? Так их, наверное, уже расстреляли, вы же вместе и были…
– Товарищ капитан, немедленно прикажите доставить их к вам, это не полицаи, ОУН!
– Ты как разговариваешь? – Блин, переборщил на эмоциях.
– Извините, гражданин капитан, но все, что я знаю, лучше меня знают только эти двое. Я взял их в плен, когда меня везли к немцам. Эх, да что я вам рассказываю, если их уже приговорили, то никто не поверит, а я их для этого и приволок сюда. Как вы говорите, я был вместе с ними? А ничего, что они были связаны по рукам и ногам, а я их просто вез на телеге?
– Конвой! – крикнул капитан, а я приготовился ловить «звездюли».
Два прежних худых бойца вбежали мигом и бросились ко мне.
– Спокойно, отведите задержанного в камеру. Позже, когда вернусь, продолжим. – Особист поглядел в мою сторону, а я кивнул.
Ждать пришлось в этот раз довольно долго. Хорошо хоть покормили, так себе, конечно, но хоть что-то. Кстати, рука болела здорово, а ведь мне ее даже не осматривали, я проверял, повязка та же. Странно, когда шмонали, должны же были заглянуть, я слыхал, даже арестованным оказывают первую помощь, ведь видно же, что не симуляция? Да и ребра болят. Я же просто стараюсь держаться, не показывать слабость, хотя и делаю это уже с трудом. Гармонист больше не заводил разговоров, я был только рад. Хотелось помолчать и подумать, мне в этом никто не мешал.
Ночь прошла тяжко, у меня жар начался. Что-то мне как-то боязно стало, нет, не сдохнуть боюсь, мне гораздо тяжелее будет, если руку потеряю. Всю ночь, она, казалось, была бесконечной, я метался на нарах, как раненый зверь, буквально не мог найти положение, в котором было бы легче. С утра на мои метания обратил внимание тот второй сиделец, что вчера не разговаривал и не знакомился.
– Эй, ты чего такой суетливый-то? Всю ночь спать не давал! – подошел ко мне мужичок, лет, да хрен его знает, сколько ему. У него борода с усами, вылитый Ленин, только не лысый и без кепки.
– Чего-то хреново мне, мужики, – я держался за раненую руку.
– Ты ранен, что ли? – удивился «Ленин».
– Да есть немного, – скромно ответил я.
– Ну-ка, показывай! – в приказном порядке произнес мужик.
Нехотя, но это скорее от сильной боли, я стащил одежку. Увидев мой псевдокорсет и повязку на руке, «Ленин» принялся за грудь.
– Там ничего страшного, рука болит сильно, на груди так, царапина, ребро может сломано, больше ничего, а вот с рукой беда, – я указал на левую руку, и мужик принялся за нее. Когда, размотав бинт и оторвав подушку, что я накладывал поверх раны, «Ленин» начал осматривать дырку в руке, я чуть сознание не потерял.
– Эй, ты врач, что ли?
– Ну да, – как-то рассеянно ответил мужик.
– Чего там? – с надеждой на лучшее спросил я.
– Хорошего? Ничего! Если протянем еще пару дней, руку потеряешь, – безапелляционно заявил «врач-Ленин».
– А чего делать? – я реально испугался.
– Попробую охрану уговорить привести врача, – направился к двери сокамерник.
Как уж он уговаривал, не имею представления, потому как потерял сознание еще в начале его беседы с охраной, но вот пробуждение принесло с собой некоторое облегчение. Нет, рука болела просто адски, но обстановка вокруг меня вселяла уверенность, что, может быть, мне и повезет. Вокруг меня находились предметы явно не тюремной обстановки. Санбат, или даже госпиталь, хотя последнее вряд ли, не больно и важный я «винтик», чтобы меня, арестованного, в госпиталь отправили. Так и вышло, когда появился человек в грязно-белом халате.
– Ну что, преступник, очухался. – Хоть мне и не понравилось это обращение, но я улыбнулся. Сказано было явно с юмором.
– Ага, а где я, гражданин военврач?
– Я простой фельдшер. В санбате нашей дивизии, а ты думал где?
– Да без понятия, разброс-то может быть большим. От санбата до госпиталя…
– Ну, в госпиталь бы тебя не повезли, хотя и надо. На самом деле мы даже здание не покинули, у нас все вместе и госпиталь, и штаб, и особый отдел, и даже камеры. Вокруг все порушено, а тут такой дом подходящий.
– Для кого подходящий? – Во мне уже заговорила безопасность, просто это настолько очевидно, что сразу в глаза бросается. – Одна вражеская бомба, и все командование, во главе с особым отделом и госпиталем, на небесах!
– Да ругался наш комдив, да что толку. Нет в округе больше ничего, что бы подходило. Даже избы деревенские все сожжены. А тут раньше вроде как усадьба была, помещичья, вот ее и заняли.
– Понятно. Так что, доктор, вопрос о жизни и смерти сейчас не стоит, это особисты за меня подумают, но что с рукой-то?
– Я, как я уже говорил, не доктор, а всего лишь фельдшер. Новости у меня для вас не очень хорошие. Нужна операция, в таких условиях я сделать ничего не смогу. Даже инструментов пока нет. Только обещают. На базе батальона хотели впоследствии госпиталь развернуть. Если войска чуть дальше пройдут, то и штабы перенесут, может, тогда что-то получится. Так, что-то я разболтался тут с тобой, влетит мне…