– А револьвер тебе зачем?
– Дык поэтому и ношу – от лихих людей отбиваться.
– От лихих людей? Навроде тех, которые с тобой в портерной пьянствовали?
Васильев засмеялся:
– Не со мной, а с нами. Али забыл, барин, как водку с пивом мне мешал?
Кунцевич откинулся на стуле:
– Дерзишь?
– Избави бог!
– А по-моему, – дерзишь. Что за люди с тобой пили, отвечай?
– Люди незнакомые – познакомились прям там, в портерной, подсел к ним для кумпании, потому как в одиночку пить грустно. Сначала с одной кумпанией пьянствовал, потом ваша привалила, с вами пить стал.
– За что последний раз судился?
– За бесписменность [29].
– Зачем этап ломал?
– А чего мне дома делать? Тятьку с мамкой объедать? Они и без меня не жируют.
– Сидел вместе с Митькой Николаевым?
– Не знаю такого, – быстро ответил задержанный.
– Не знаешь? Вот – выписка из журнала учета арестованных Спасской части. В ней указано, что Николаев и ты сидели в одной камере с девятого по двенадцатое ноября минувшего года.
– Нас там много сидело, в той камере-то. Можа и был про меж нас какой Николаев, мне почем знать?
– У нас есть свидетели, которые подтверждают, что ты обсуждал с Николаевым планы убийства торговца льном Симанова.
– Чего? – Задержанный вскочил. – Ты чего мне пришить собираешься? Убийство? А вот это видел? – Васильев сложил из пальцев дулю и сунул ее под нос сыщику. Тот тоже встал и саданул рыжему в нос. Семен упал.
– Ты чего дерешься? – спросил он, поднимаясь и утирая кровь. – Сейчас драться нельзя, не те времена! Я его превосходи…
Договорить он не успел – Кунцевич ударил его еще раз, а после того, как Васильев опять упал, стал колошматить ногами по ребрам. Успокоился он только через несколько минут. Подошел к подоконнику, взял оттуда графин, трясущимися руками налил воды в стакан и выпил в пару глотков.
Задержанный лежал на полу и громко стонал.
– Вот что, Семен Иванов Васильев, – Мечислав Николаевич наклонился над ним, взял за волосы и притянул голову бандита вплотную к своему лицу, – это тебе не бесписменность. Это – убийство девяти человек. И от тебя тут никто не отстанет, пока ты правду не начнешь говорить. До смерти забьем, а не отстанем.
Он отпустил задержанного, выпрямился и стал поправлять съехавший набок галстук.
Васильев кряхтя поднялся и сел прямо на пол.
– Не стану я, барин, тебе ничего говорить. А твово битья я не боюсь. Меня такие бивали, что ты супротив них – тьфу, и растереть. Не убивал я никого, не убивал – и точка.
Антропометрия показала, что чернобородый великан – это кронштадтский мещанин Павел Демьянов, носивший кличку Павлушка-Ермак. Пять лет назад Демьянов был осужден Санкт-Петербургским окружным судом за убийство с заранее обдуманным намерением с целью ограбления к ссылке в каторжные работы на пятнадцать лет. С каторги бежал в прошлом году. В сыскной была и карточка вертлявого – им оказался Владимир Царев, мещанин города Крестцы Новгородской губернии. Он тоже должен был быть сейчас на каторге, правда, за менее тяжкое преступление – разбойное нападение на мелочную лавку у себя на родине.
Личности двух других собутыльников пока так и не установили – никаких документов при них не было, антропометрические измерения ничего не дали, а себя они называли не помнящими родства [30]. Дело об убийстве семьи Симанова было изъято у Обух-Вощинского и передано следователю по особо важным делам Санкт-Петербургского окружного суда.
Шереметевский надавил пальцами на глаза и просидел так с полминуты.
– Извозчик со станции Дно явно узнал рыжего, Царева и Ермака. Но толку от этого никакого – Иванов трясется, как осиновый лист, и следователю говорит, что никого из них в тот вечер не возил. Других свидетелей у нас нет. Если ребята не разговорятся, то предъявить им будет нечего.
– Надобно их логово искать, вдруг там что-нибудь из симановских вещей спрятано, – сказал Кунцевич.
– Надо, так ищите, Мечислав Николаевич! Кстати, – начальник выдвинул ящик стола и достал из него серебряный портсигар с вензелем императора, – вот, нашли у одного из задержанных, у того, который родства не помнит. Вещица интересная. Две недели назад ее забрали у действительного статского советника Цепельбаума, причем забрали в ста саженях от Невского, на Екатерининском канале. Цепельбаум говорит, что грабителей было двое, но лиц их ему в темноте разглядеть не удалось. В этом направлении тоже стоит поискать. В общем, идите, ищите да обрящете!
Розыски Кунцевич начал с хозяина портерной. Сыскной надзиратель 1-го участка Нарвской части, в чьем ведении находилось заведение Почечуева, сообщил, что торговец пивом грешит скупкой краденого, но за руку его поймать пока не удалось.
Мечислав Николаевич получил от Шереметевского разрешение на обыск портерной [31], взял с собой пятерых прикомандированных к сыскной городовых и двинулся на Заставскую.
Реакция хозяина на постановление об обыске Кунцевичу не понравилась – уж больно спокоен был господин Почечуев.
– Ну надоть так надоть. Ищите. Только что искать будете? Сами-то знаете?
– Вещи, добытые преступным путем. Выдать добровольно не желаете?
– Кабы были такие, сразу бы отдал.
Искали долго – часа четыре, но ничего предосудительного не нашли. Городовые сняли шинели, но все равно сильно упрели и то и дело поглядывали на надзирателя. Тот выглядел растерянным.
Хозяин все эти четыре часа просидел в буфетной, подливая себе чай из ведерного самовара.
– Можа, хватит, ваше благородие? Было б чего незаконного, давно бы сыскали. Может, лучше чайку? Чай у меня отличный – перловский! [32]
Кунцевич сел за стол, принял от хозяина стакан с чаем, не сказал ничего против, когда Почечуев влил туда добрую порцию коньяку, отхлебнул и одобрительно покивал:
– Да, чаек хороший. Значит, говоришь, ничего противозаконного не держишь?
– На кой мне? Мы и от портерной неплохо кормимся, канкарентов-то рядом нет.
– А мне говорили, что ты окромя пива еще и темными [33] вещами приторговываешь?
– Брешут, брешут, ваше благородие! Завистников-то у меня хватает.
В это время звякнул дверной колокольчик, и в помещение вошла девица лет двадцати в хорьковой ротонде с бобровым воротником.
– Здравствуй, Максимушка! – улыбнулась она Почечуеву.
Но тот визиту явно не обрадовался – сразу сделался хмур и суетлив:
– Ступай, ступай в контору, не видишь – занят я.
Девица пожала плечами, хмыкнула и направилась по указанному ей направлению. Кунцевич отставил недопитый стакан и поднялся:
– Один момент, барышня!
Девица остановилась:
– Вы мне?
– Вам, тут вроде других дам нету. Какая ротонда у вас чудесная! Где покупали?
– Ндравится? Максим Фаддеич подарил! – ответила польщенная девушка.
– Дура глупая! – простонал Почечуев.
– А что? – барышня захлопала глазами.
– Ротонда хорошая, только воротник подгулял самую малость – чтой-то он у вас сзади зеленый?
Решили так – Кунцевич хлопочет перед следователем, чтобы Почечуев оставался по делу свидетелем, а тот дает показания против Васильева. Сообщать что-либо против Демьянова и других членов шайки портерщик наотрез отказался:
– Мне и так из-за вас придется из Питера уезжать, а если я против Ермака чего скажу – он меня везде сыщет, лучше уж сразу меня в тюрьму сажайте. Семка мне шубу принес, о том, что она уворована, я не знал, все, боле ничего не скажу.
– Ну, этого совсем мало – за такие сведения следователь тебя свидетелем делать не согласится. Ты хотя бы скажи, где эти упыри жили? Можно без протокола.
Проживали бандиты в доме № 35 по Киевской, в квартире служащего при банях Фишмана. Там была найдена «парадная» одежда бандитов – та, в которой они, по-видимому, ездили на Псковщину, а в одном из пальто – три билета в вагон третьего класса от станции Дно до станции Бологое, датированные двадцать четвертым января. Это было уже кое-что.
Но самый приятный сюрприз ждал Мечислава Николаевича в сыскном – через полчаса, после того, как он уехал на обыск, туда ввалился закутанный в башлык урядник Юдин, привезший в столицу задержанного накануне в своей деревне Митьку Николаева.
Бывший симановский работник клялся и божился, что ни с кем о своем хозяине не разговаривал, но после очных ставок с Андреевым и Богдановым признался, что действительно говорил с Васильевым о Симанове, но в этом разговоре никаких планов ограбить торговца льном они не строили. Он только жаловался сокамернику на кулака-мироеда, который ему ни гроша не заплатил, несмотря на то, что он пахал на него все лето.
Записав показания, Мечислав Николаевич велел отправить задержанного в Спасскую часть и привести оттуда Васильева. Теперь ему было что предъявить рыжему.
– Ну, здорово, Семен Иванович!
– Наше вам, ваше благородие! Что, опять кормить [34] будете?
– Нет, сегодня обойдемся без битья. Сегодня я тебя бумагами прижимать буду. Грамотен?
– Читать по печатному могу.
– По печатному пока не получится, бумаги у меня все рукописные, поэтому я тебе их сам прочитаю. Итак. Вот бумага первая – показания Митьки Николаева. Он утверждает, что говорил с тобой про Симанова.
– Да не знаю я никакого Николаева! Хотя… Погодь… Вспомнил! И вправду сидел со мной в хате какой-то чудной парень, рассказывал, как ему тяжко было жить у хозяина. Костерил его по-всякому… И по фамилии называл. Как ты говоришь – Симанов? Вроде так и называл. А может, это он его пришил, а?
– Нет, не может.
– Почему?
– А потому. Слушай дальше. Вот вторая бумага – протокол обыска в квартире мещанина Фишмана, у которого ты последнее время жил. Изъято среди прочего – из кармана черного мужского пальто на вате – три билета со станции Дно. Фишман говорит, что в этом пальто ты хаживал.