— Ворота хорошо охраняются, — задумчиво проговорила Витари. — Учитывая, что они внутри города.
Харкер насупился.
— После восстания туземцам позволяется входить в Верхний город, только если у них есть разрешение.
— И кто же имеет такое разрешение? — поинтересовался Глокта.
— Несколько мастеров-ремесленников плюс те, кто все еще состоит на службе в гильдии торговцев пряностями, но в основном это слуги, работающие в Верхнем городе и в Цитадели. Многие живущие здесь граждане Союза держат слуг-туземцев, кое-кто даже нескольких.
— Но ведь туземцы, разумеется, тоже являются гражданами Союза?
Харкер поморщился.
— Если вам угодно, наставник. Но им нельзя доверять, это уж точно. Они мыслят по-другому, не так, как мы.
— Да неужели?
«Если они вообще мыслят, это большой прогресс по сравнению с таким дикарем, как ты».
— Они же сплошь ничтожества, эти коричневые. Гурки, дагосканцы, все едино. Убийцы и воры. Лучшее, что с ними можно сделать, это прижать как следует и не отпускать. — Харкер мрачно взглянул в сторону спекшихся на жаре трущоб. — Если что-то пахнет дерьмом и по цвету как дерьмо, скорей всего, это и есть дерьмо.
Он повернулся и зашагал через мост.
— Какой милый и просвещенный господин, — пробормотала Витари.
«Ты читаешь мои мысли».
За воротами открывался совершенно другой мир. Величественные купола, изящные башни, мозаики из цветного стекла и беломраморные колонны сияли на ослепительном солнце. Улицы были широкими и чистыми, дома — ухоженными. На опрятных площадях росло даже несколько худосочных пальм. Здесь расхаживали холеные, хорошо одетые люди со светлой кожей.
«Разве что очень загорелые».
Между ними можно было заметить несколько темных лиц, державшихся в сторонке и глядевших в землю.
«Это счастливцы, которым дозволено здесь служить? Они, должно быть, очень рады, что у нас в Союзе не терпят такого явления, как рабство!»
Над всеми остальными звуками слышался какой-то гомон, грохот, словно шум отдаленной битвы. Он становился все громче по мере того, как Глокта волок свою ноющую ногу через Верхний город, и достиг яростного накала, когда они вышли на широкую площадь, от края до края забитую разношерстной толпой. Здесь были люди из Срединных земель, из Гуркхула, из Стирии, узкоглазые уроженцы Сулджука, рыжеволосые граждане Старой империи и даже бородатые северяне, забредшие сюда далеко от своего дома.
— Купцы, — буркнул Харкер.
«Можно подумать, здесь собрались все купцы мира».
Они толпились вокруг заваленных продуктами прилавков с огромными весами и грифельными досками, где мелом записывались названия и цены. Они кричали, торговались и менялись на тысяче различных наречий, вскидывали вверх руки в странных жестах, толкали и хватали друг друга, показывали друг на друга пальцами. Они нюхали коробочки со специями и палочки благовоний, щупали ткани и образцы редкой древесины, тискали фрукты, пробовали на зуб монеты, разглядывали в увеличительные стекла поблескивающие драгоценные камни. В давке пробирались туземные носильщики, сгибавшиеся под тяжелыми ношами.
— Торговцы пряностями имеют долю во всем этом, — пробормотал Харкер, нетерпеливо проталкиваясь сквозь гомонящую толпу.
— Должно быть, большой куш, — вполголоса сказала Витари.
«Очень большой куш, могу себе представить. Хватает, чтобы противостоять гуркам. Хватает, чтобы держать в плену целый город. Многие люди готовы убить за меньшее, гораздо меньшее».
Гримасничая и огрызаясь, Глокта прокладывал себе путь через площадь; его теснили и толкали, больно задевали на каждом мучительно дававшемся шагу. И лишь выбравшись из людского водоворота на другую сторону площади, он осознал, что стоит в тени огромного прекрасного здания, вздымавшегося — арка над аркой, купол над куполом — высоко над толпой. От каждого из углов в воздух взмывали изящные шпили, стройные и хрупкие.
— Великолепно, — пробормотал Глокта, выпрямляя ноющую спину и прищуриваясь. В полуденном сиянии на безупречно белый камень было почти больно смотреть. — При виде такого можно почти поверить в Бога.
«Правда, я не настолько глуп».
— Ха! — насмешливо фыркнул Харкер. — Туземцы раньше тысячами молились здесь, отравляли воздух своими чертовыми песнопениями и идолопоклонством. До тех пор, разумеется, пока не было подавлено восстание.
— А теперь?
— Наставник Давуст запретил им доступ в храм, как и во все остальные здания в Верхнем городе. Торговцы пряностями используют его как дополнение к рыночной площади, для купли-продажи и прочего.
— Хм.
«Какая удачная мысль! Храм во имя делания денег. Наша собственная маленькая религия».
— Кроме того, если не ошибаюсь, какой-то банк занял часть помещения под свои конторы.
— Банк? Какой именно?
— Этими вещами занимаются торговцы пряностями, — раздраженно отозвался Харкер. — Валинт и кто-то там, я не помню точно.
— Балк. Валинт и Балк.
«Итак, кое-кто из старых знакомых добрался сюда прежде меня. Я должен был сразу догадаться. Эти ублюдки пролезут куда угодно. Куда угодно, где есть деньги».
Глокта обвел взглядом кишащую людьми рыночную площадь.
«А здесь денег уйма».
Они начали подъем на гору, и дорога сделалась круче; дома здесь были выстроены на террасах, врезанных в иссохший склон. Глокта упрямо тащился по жаре, наваливаясь на трость и закусив губу, чтобы совладать с болью в ноге. Его томила жажда, из каждой поры сочился пот. Харкер не собирался сбавлять темп, чтобы подождать еле поспевавшего за ним Глокту.
«И будь я проклят, если попрошу его об этом».
— Вот это, над нами, и есть Цитадель. — Инквизитор махнул рукой, указывая на массив зданий, куполов и башен с мощными стенами на самой макушке бурой скалы высоко над городом. — Когда-то там стоял трон туземного короля, а теперь она служит административным центром Дагоски и жилищем самых значительных людей города. Там находится здание гильдии торговцев пряностями и городской Допросный дом.
— Отличный вид, — пробормотала Витари.
Глокта повернулся и затенил глаза ладонью. Перед ними расстилалась Дагоска — почти остров. Верхний город начинался прямо у них под ногами и уходил вдаль: аккуратные кварталы аккуратных домов, разделенные длинными прямыми улицами; то здесь, то там мелькали желтые верхушки пальм и широкие прогалины площадей. По другую сторону окаймлявшей его длинной изогнутой стены виднелась пыльная бурая мешанина трущоб. Еще дальше, за трущобами, Глокта рассмотрел расплывающиеся от зноя очертания могучих городских стен. Они перегораживали узкий скалистый перешеек, соединявший город с материком — голубое море с одной стороны, голубая гавань с другой.
«Говорят, здесь самые мощные защитные укрепления в мире. Не придется ли нам скоро проверить это хвастливое заявление на деле, хотел бы я знать?»
— Наставник Глокта? — Харкер откашлялся. — Лорд-губернатор и его совет ждут вас.
— Ничего, пусть подождут еще немного. Мне не терпится выяснить, каких успехов вы добились в расследовании исчезновения вашего наставника Давуста.
«Ведь будет весьма прискорбно, если нового наставника постигнет та же участь».
Харкер нахмурился.
— Э-э… определенные успехи имеются. У меня нет сомнений, что виноваты туземцы. Они постоянно плетут заговоры. Несмотря на меры, принятые Давустом после восстания, многие из них до сих пор не знают своего места.
— Поразительно.
— Поверьте мне, именно так. В ту ночь, когда наставник исчез, в его покоях находись трое слуг-дагосканцев. Я допросил их.
— И что же вы обнаружили?
— Пока ничего, к несчастью. Они исключительно упрямы.
— Так давайте допросим их вместе.
— Вместе? — Харкер облизнул губы. — Меня не известили, наставник, что вы захотите лично провести допрос.
— Теперь известили.
«Вообще-то здесь, в толще скалы, могло бы быть и прохладнее».
Однако здесь стояла та же жара, что и снаружи, на пропеченных солнцем улицах, без малейшего дуновения милосердного ветерка. В коридоре было тихо, безжизненно и душно, как в склепе. Факел Витари отбрасывал по углам пляшущие тени, но за спинами идущих тут же вновь смыкалась темнота.
Харкер помедлил перед окованной железом дверью, утирая с лица крупные капли пота.
— Только я должен предупредить вас, наставник, что нам пришлось обойтись с ними довольно… жестко. Твердая рука — наилучшее средство, вы понимаете.
— О, я и сам бываю довольно жестким, когда ситуация того требует. Меня не так-то легко шокировать.
— Отлично, отлично.
Ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и в коридор выплыла волна отвратительного запаха.
«Вонь, как от переполненной выгребной ямы и кучи гниющих отбросов».
Открывшаяся за порогом камера была крошечной, без окон, потолок такой низкий, что едва возможно выпрямиться во весь рост. Жара подавляла, зловоние внушало омерзение. Глокте вспомнилась другая камера — еще дальше к югу отсюда, в Шаффе. Глубоко под императорским дворцом.
«Камера, где я два года задыхался в собственных нечистотах, скулил в темноту и царапал стены ногтями».
Его глаз задергался, и Глокта заботливо потер его указательным пальцем.
Один из узников лежал лицом к стене, вытянувшись, его кожа была черной от кровоподтеков, обе ноги сломаны. Другой свисал с потолка, привязанный за запястья — колени едва касаются пола, голова бессильно свесилась, спина исхлестана до сырого мяса. Витари наклонилась над первым и потыкала его пальцем.
— Мертв, — констатировала она. Потом подошла ко второму. — Этот тоже. Умерли довольно давно.
Колеблющийся свет упал на третьего узника — точнее, узницу. Она была еще жива.
«Едва жива».
Руки и ноги скованы цепями, лицо осунулось от голода, губы потрескались от жажды; она прижимала к себе какие-то грязные окровавленные тряпки. Ее пятки скребли по полу, когда она попыталась забиться еще дальше в угол, слабо лопоча что-то по-кантийски и заслоняясь рукой от света.