— …мой юный друг, у вас будет много возможностей чему-то научиться в нашем путешествии, и я предлагаю вам ими воспользоваться. В особенности вашего внимания достоин мастер Девятипалый. Думаю, вы сможете многому у него научиться…
Джезаль чуть не задохнулся от удивления.
— У этой обезьяны?
— Эта, как вы говорите, обезьяна весьма известна на Севере. Там его называют Девять Смертей. От этого имени сильные мужчины переполняются страхом или храбростью, в зависимости от того, на какой они стороне. Боец и хитроумный тактик с непревзойдённым опытом. И кроме всего прочего, ему отлично известно, как говорить намного меньше того, что он знает. — Байяз глянул на него. — В отличие от некоторых других известных мне людей.
Джезаль нахмурился и сгорбился. Он не понимал, чему может научиться у Девятипалого, кроме того, пожалуй, как есть руками и неделями не мыться.
— Великий форум, — пробормотал Байяз, когда они вышли на широкое открытое пространство. — Пульсирующие сердце города. — Даже его голос звучал разочарованно. — Сюда жители Халциса приходили покупать и торговать, смотреть спектакли и слушать судебные дела, спорить о философии и политике. В Старое Время тут яблоку было негде упасть, до самого позднего вечера.
Теперь места было предостаточно. На обширной мощёной площади поместилось бы в пятьдесят раз больше той жалкой горстки людей, что там сейчас собралась. Огромные статуи, стоявшие по краям, были перепачканы и поломаны, и их грязные пьедесталы клонились под разными углами. В центре расположились несколько лавок, сбившихся в кучу, как овцы в холодную погоду.
— Тень прежней славы. И всё же, — и Байяз указал на потрёпанные скульптуры, — только эти обитатели нас здесь сегодня интересуют.
— Неужели? А кто это?
— Императоры давнего прошлого, мальчик мой, и у каждого своя история.
Джезаль внутренне застонал. У него и к истории своей-то страны был лишь преходящий интерес, что уж говорить об истории какого-то загнивающего болота на западной окраине мира.
— Их тут много, — пробормотал он.
— И это ещё далеко не все. История Старой Империи простирается на много веков.
— Наверное, поэтому её и называют старой.
— Не пытайтесь умничать со мной, капитан Луфар, вы для этого не достаточно умны. Пока ваши предки в Союзе бегали голышом, общались жестами и поклонялись грязи, здесь мой господин Иувин управлял рождением могучей страны — страны, которая по масштабам и богатствам, по знаниям и великолепию никогда не знала себе равных. Адуя, Талин, Шаффа — все они лишь тени изумительных городов, процветавших когда-то в долине великой реки Аос. Это колыбель цивилизации, мой юный друг.
Джезаль осмотрел жалкие статуи, трухлявые деревья и грязные, запущенные, поблекшие улочки.
— И что пошло не так?
— Падение чего-то великого никогда не имеет простых объяснений, но успеху и славе всегда сопутствуют упадок и позор. Там где есть и то и другое, закипает ревность. Зависть и гордыня мало-помалу ведут к ссорам, потом к вражде, а потом и к войнам. Две великие войны закончились ужасными катастрофами. — Он быстро шагнул к ближайшей статуе. — Но даже из катастроф можно извлечь уроки, мой мальчик.
Джезаль скорчил гримасу. Уроки были нужны ему не больше триппера, и он не хотел быть чьим-то мальчиком, но нежеланием старика было не отогнать.
— Великий правитель должен быть безжалостным, — проговорил Байяз. — Как только он осознает угрозу себе или своей власти, он должен действовать быстро, не оставляя места сожалениям. Например, нам нет нужны далеко ходить, вот император Шилла. — Маг поднял голову, разглядывая скульптуру перед собой, все черты которой полностью стёрлись от непогоды. — Когда он заподозрил своего казначея, что тот вынашивает планы на трон, он приказал немедленно предать его смерти, его жену и детей задушить, а его огромный особняк в Аулкусе сровнять с землёй. — Байяз пожал плечами. — И всё без малейших следов доказательств. Непомерное и жестокое действие, но лучше действовать слишком жестоко, чем слишком слабо. Лучше пусть все боятся, чем презирают. Шилла знал это. В политике нет места чувствам, понимаете?
— Я понимаю, что где бы в жизни я не оказался, всегда рядом окажется какой-нибудь старый еблан, который вздумает меня поучать. — Это Джезаль подумал, но не собирался говорить. Воспоминания о практике Инквизиции, который взорвался прямо у него на глазах, были всё ещё ужасно свежи в его памяти. Хлюпающий звук плоти. Капли горячей крови на лице. Он сглотнул и посмотрел на свои туфли.
— Понимаю, — пробормотал он.
Байяз продолжал нудить.
— Конечно, великий король не обязан быть тираном! Первой целью правителя должна стать любовь простолюдинов, поскольку её можно завоевать маленькими жестами, а длиться она может всю жизнь.
Каким бы опасным ни был старик, этого Джезаль уже не мог спустить. Ясно, что у Байяза нет практического опыта на политической арене.
— Какая польза от простолюдинов? Деньги, солдаты, власть — всё у знати.
Байяз закатил глаза к облакам.
— Слова ребенка, которого легко обмануть мошенничеством и ловкостью рук. Откуда у знати деньги, как не от налогов с крестьян, работающих на полях? Кто такие солдаты, как не сыновья и мужья из простонародья? Что даёт господам их власть? Только согласие их вассалов, и больше ничего. И когда крестьяне становятся поистине недовольными, эта власть может испариться с ужасающей скоростью. Возьмем, к примеру, императора Дантуса. — Он указал на одну из множества статуй, одна рука которой была отломана от плеча, а другая протягивала вперёд горсть мусора, пышно обросшего мхом. Без носа, на месте которого остался лишь грязный кратер, император Дантус приобрел выражение вечной смущённой растерянности, словно человек, застигнутый врасплох в уборной.
— Не было правителя, которого народ любил больше, — сказал Байяз. — К каждому человеку он относился как к ровне, и всегда отдавал половину доходов беднякам. Но знать сплела против него заговор — нашли ему замену из своих, захватили трон и бросили императора в тюрьму.
— Да ну? — проворчал Джезаль, глядя на полупустую площадь.
— Но люди не оставили своего возлюбленного монарха. Они вышли из своих домов и восстали, и их было не остановить. Некоторых заговорщиков вытащили из домов и повесили на улицах, остальные испугались и вернули Дантуса на трон. Так что, как видите, мой мальчик, любовь народа к правителю — лучший щит против опасностей.
Джезаль вздохнул.
— Я всегда предпочитаю поддержку лордов.
— Ха. Их любовь стоит дорого, и она переменчива, как ветер. Разве не доводилось вам, капитан Луфар, бывать в Круге Лордов во время заседания Открытого Совета? — Джезаль нахмурился. Возможно, в бормотании старика была крупица истины. — Ха. Такова любовь знати. Лучшее, что можно сделать, это разделять их и раздувать их зависть, заставлять соревноваться за маленькие знаки внимания и присваивать себе их успехи. И самое главное — следить, чтобы никто из них не стал слишком могущественным и не бросил вызов своему повелителю.
— А это кто? — одна статуя была значительно выше остальных. Впечатляющий с виду мужчина в зрелом возрасте с густой бородой и вьющимися волосами. Его лицо было красивым, но на губах застыло мрачное выражение, а гордое чело сморщилось от гнева. С таким шутки плохи.
— Это мой учитель, Иувин. Не император, но первый и последний советник для многих. Он построил Империю, и он же стал причиной её разрушения. Во многом великий человек, но и великие люди совершают великие ошибки. — Байяз задумчиво повертел в руках потёртый посох. — Уроки истории надо учить. Ошибки прошлого не должны повторяться. — Он немного помедлил. — За исключением случаев, когда другого выхода нет.
Джезаль потёр глаза и посмотрел на форум. Кронпринц Ладислав, быть может, и получил бы пользу от такой лекции, но Джезаль в этом сильно сомневался.
И ради этого его оторвали от друзей, от завоёванного с таким трудом шанса на славу и продвижение по службе? Чтобы слушать скучную болтовню странного лысого бродяги?
Джезаль нахмурился. К ним по площади шла группа из трёх солдат. Сначала он без интереса смотрел на них. Потом понял, что они смотрят прямо на него с Байязом, и движутся прямо к ним. И тотчас же он заметил другую тройку, и ещё одну, которые направлялись к ним с разных сторон.
Джезаль почувствовал, что ему жмёт воротник. Доспехи и оружие солдат, хоть и были старинного образца, но выглядели готовыми к бою и не раз побывавшими в деле, что вселяло беспокойство. Фехтование — это одно. А настоящий бой, где можно получить настоящее ранение или умереть — это совсем другое. И разумеется, в тревоге не было ничего трусливого, да ещё когда к ним приближалось девять вооруженных людей, и не было путей отхода.
Байяз тоже их заметил.
— Похоже, нам подготовили встречу.
Девять человек сомкнулись, лица суровые, оружие держат крепко. Джезаль расправил плечи и изо всех сил постарался выглядеть устрашающе, не встречаясь ни с кем взглядом и держа руки подальше от эфесов шпаг. Джезаль не хотел, чтобы кто-нибудь занервничал и случайно зарезал его.
— Вы Байяз, — сказал их начальник, крупный мужчина с грязно-красным плюмажем на шлеме.
— Это вопрос?
— Нет. Наш господин, имперский легат Саламо Нарба, губернатор Халциса, приглашает вас на аудиенцию.
— Неужели? — Байяз посмотрел на группу солдат, а потом посмотрел на Джезаля, приподняв бровь. — Думаю, было бы грубостью отказаться, когда легат побеспокоился организовать такой почетный эскорт. Ведите нас.
Хочешь сказать что-то одно про Логена Девятипалого — говори, что ему больно. Он тащился по изломанному булыжнику, морщась всякий раз, как вес переносился на вывихнутую лодыжку — хромал, охал и махал руками, чтобы не упасть.
Брат Длинноногий ухмыльнулся через плечо, глядя на такое жалкое зрелище.
— Друг мой, как твои болячки?
— Болят, — проворчал Логен сквозь стиснутые зубы.
— И всё же, подозреваю, ты переносил и худшее.