— Если бы я знал, — рявкнул его учитель, — думаешь, сидели бы мы здесь, на забытом острове, болтая с духами о куске бесполезного камня? — Он поднял руку и яростно швырнул камень на землю. Тот раскололся и рассыпался на части, которые отскочили и с грохотом попа́дали среди сотен других, тысяч, миллионов точно таких же камней.
— Оно не здесь. — Логен печально покачал головой. — Хочешь сказать одно про…
— Просто камень? — прорычала Ферро, переводя взгляд с упавших обломков на лицо Байяза. — Старый ёбаный лжец! — Она вскочила, сжав кулаки по бокам. — Ты обещал мне месть!
Байяз повернулся к ней, и его лицо исказилось от ярости.
— Думаешь, мне не о чем больше беспокоиться, кроме как о твоей мести? — Взревел он, и капли слюны слетали с его губ в порывы ветра. — Или о твоём разочаровании? — вскричал он в лицо Ки, и вены вспучились на его шее. — Или о твоём ёбаном лице? — Джезаль сглотнул и отступил назад, пытаясь казаться как можно менее заметным. Перед нарастающей яростью Байяза гнев Джезаля угасал так же быстро, как жалкий огонёк от порыва ветра минутой раньше.
— Обманут! — взревел Первый из Магов, и его кулаки сжимались и разжимались в бессильной ярости. — Чем теперь я буду сражаться с Кхалюлем?
Джезаль сморщился и съёжился, уверенный, что в любой миг кто-нибудь из них будет разорван на куски или взлетит на воздух и рухнет на скалы, или вспыхнет ослепительным пламенем — и вполне возможно это окажется сам Джезаль. Брат Длинноногий выбрал этот неудачный момент, чтобы попытаться всех успокоить.
— Не стоит падать духом, друзья мои! Путешествие уже само по себе награда…
— Скажи это ещё раз, бритый болван! — прошипел Байяз. — Только раз, и я от тебя даже пепла не оставлю! — Навигатор задрожал и отпрянул, а маг схватил свой посох и пошёл прочь из выемки в сторону берега, его плащ хлопал у него за спиной от яростного ветра. И такой ужасной была его ярость, что на краткий миг мысль остаться на острове казалась предпочтительнее, чем сесть с ним в лодку.
По этой вспышке ярости Джезаль понял, что их путешествие потерпело полный крах.
— Ну, ладно, — пробормотал Логен, после того, как они ещё немного посидели на ветру. — Пожалуй, это всё. — Он захлопнул крышку пустого ящика Делателя. — Нет смысла об этом плакать. Надо быть…
— Завали ебало, болван! — прорычала ему Ферро. — И не говори тут, кем мне надо быть! — И она зашагала из выемки в сторону шипящего моря.
Логен поморщился, убрал ящик в свою котомку, и вздохнул, взваливая её на плечо.
— Реалистом, — пробормотал он, и пошёл вслед за ней. Длинноногий и Ки молча пошли следом, полные угрюмого гнева и разочарования. Джезаль пошёл в хвосте, шагая от одного зазубренного камня к другому, почти закрыв глаза от ветра и прокручивая всё в голове. Настроение может и было смертельно угрюмым, но пробираясь к лодке, он заметил, к своему удивлению, что с трудом сдерживает улыбку. В конце концов, успех или крах, это безумное путешествие никогда по-настоящему ничего для него не значило. Важно было лишь то, что теперь он на пути домой.
Вода плескалась о нос корабля, поднимая в воздух холодные белые брызги. Парус надувался и хлопал, мачты и верёвки скрипели. Ветер хлестал Ферро по лицу, но она прищурилась и не обращала на него внимания. Байяз в ярости спустился в трюм, и остальные один за другим последовали за ним. Только они с Девятипалым стояли здесь, глядя на море.
— Что будешь делать теперь? — спросил он её.
— Свалю куда угодно, где можно убивать гурков. — Резко бросила она, не думая. — Найду другое оружие, и буду сражаться с ними, где смогу. — Она даже не знала наверняка, правда ли это. Сложно было чувствовать ненависть, как раньше. Теперь её уже не слишком волновало, если гурки будут заниматься своими делами, а она своими, но сомнения и разочарования лишь заставляли её рявкать ещё яростнее. — Ничего не изменилось. Мне по прежнему нужно отомстить.
Она глянула в сторону и увидела, что Девятипалый хмуро смотрит на бледную пену на тёмной воде, словно она ответила не так, как он надеялся. Это легко было изменить.
— Я пойду, куда и ты, — могла бы сказать она, и кому бы стало от этого хуже? Никому. Уж точно не ей. Но Ферро не могла вот так отдаться в его власть. На поверку оказалось, что между ними невидимая стена. Стена, которую не преодолеть.
И так было всегда.
Ферро могла лишь спросить:
— А ты? — Казалось, он раздумывал об этом некоторое время, сердито глядя вдаль и покусывая губу.
— Мне надо вернуться на Север. — Он сказал это нерадостно, даже не глядя на Ферро. — Там есть дело, которое я никогда не должен был бросать. Тёмное дело, которое надо сделать. Думаю, туда я и отправлюсь. Назад на Север, и сведу кое-какие счёты.
Она нахмурилась. Счёты? А кто говорил ей, что нужно нечто кроме мести. А теперь сводить счёты это всё, что ему надо? Лживая сволочь.
— Счёты, — прошипела она. — Ладно.
И это слово царапало язык, словно песок.
Он долго смотрел ей в глаза. Открыл рот, словно собирался заговорить, но так и стоял. На губах застыло слово, одна рука приподнялась в её сторону.
Потом он неожиданно обмяк, выпятил челюсть, повернулся к ней боком и прислонился спиной к поручню.
— Ладно.
Вот так просто всё между ними закончилось.
Ферро насупилась и отвернулась. Яростно сжала кулаки и почувствовала, как сильно ногти врезаются в ладони. Она проклинала себя, горько ругала. Почему она не могла сказать другие слова? Всего лишь вздох, всего лишь форма губ, и всё бы изменилось. Это было бы так просто.
Только Ферро не могла так, и знала, что никогда не сможет. Гурки убили в ней эту часть, далеко отсюда и давно, и оставили её мёртвой внутри. Она была дурой, что надеялась, и в душе знала это всё время. Надежда для слабых.
Назад в грязь
Ищейка и Доу, Тул и Молчун, Вест и Пайк. Они вшестером стояли в кругу и смотрели на две кучки холодной земли. Ищейка видел, что внизу в долине Союз хоронит своих мертвецов. Сотнями, в ямах по дюжине за раз. В общем, это был плохой день для людей и хороший для земли. Как всегда после битвы. Только земля побеждает.
Трясучка и его карлы стояли за деревьями, склонив головы, и хоронили своих. Уже двенадцать в земле, и ещё трое ранены так тяжело, что, скорее всего, до конца недели отправятся следом. Ещё один потерял руку — может выживет, может нет, зависит от удачи. Удачи в последнее время было маловато. Почти половина от их числа умерла за день работы. Смело с их стороны остаться после такого. Ищейка слышал их слова. Печальные слова, и гордые, за павших. Какими они были хорошими людьми, и как хорошо сражались, и как их будет не хватать, и всё такое. Как всегда после битвы. Слова для мёртвых.
Ищейка сглотнул и снова посмотрел на свежевскопанную землю у своих ног. Копать — тяжёлая работа, на холоде, и земля сильно промёрзла. Но всё же лучше копать, чем быть закопанным, как сказал бы Логен, и Ищейка считал, что так оно и есть. Он только что похоронил двоих человек, и две части самого себя вместе с ними. Катиль глубоко под землёй, вытянувшаяся, белая, холодная, и никогда уже не будет тёплой. Тридуба неподалёку от неё, и его сломанный щит у него на коленях, а меч в руке. Ищейка положил в грязь две надежды — надежды на будущее, и надежды из прошлого. Теперь всё кончено, никогда не исполнится, и они оставили в нём пустоту и боль. Как всегда после битвы. Надежды в грязь.
— Похоронены там, где умерли, — тихо сказал Тул. — Это правильно. Это хорошо.
— Хорошо? — рявкнул Доу, злобно глядя на Веста. — Хорошо, да? Самое безопасное место во всей битве? Самое безопасное, так ты им сказал? — Вест сглотнул и с виноватым видом опустил взгляд.
— Ладно, Доу, — сказал Тул. Ты отлично знаешь, что его нечего за это винить, да и кого угодно. Это битва. Люди умирают. Тридуба хорошо это знал, как никто другой.
— Мы могли быть где-нибудь в другом месте, — проворчал Доу.
— Могли бы, — сказал Ищейка, — но не были, вот и всё. Ничего не изменить, так ведь? Тридуба мёртв, девчонка мертва, всем и так плохо. Не надо добавлять ничего к этому грузу.
Доу сжал кулаки и глубоко вздохнул, словно собирался выкрикнуть что-то. Потом выдохнул, его плечи обвисли, и голова поникла.
— Ты прав. Теперь уже ничего не поделаешь.
Ищейка протянул руку и коснулся Пайка.
— Хочешь сказать что-нибудь за неё? — Обожжённый человек посмотрел на него, потом покачал головой. Он был не силен в разговорах, и Ищейка не мог винить его. Вряд ли Весту есть что сказать, так что Ищейка прокашлялся, поморщился от боли в рёбрах и постарался сказать сам. Кто-то же должен.
— Эта девушка, что здесь похоронена, Катиль её звали. Не могу сказать, что долго знал её, да и вообще… Но то, что знал, мне нравилось… если это чего-то стоит. Не много, наверное. Не много. Но у неё был характер, наверное, все это видели по пути на север. Переносила холод и голод, и всё остальное, и никогда не ворчала. Хотел бы я знать её получше. Хотел бы, но… ну, не часто получаешь то, чего хочешь. Она не была одной из нас, на самом деле, но умерла с нами, так что, наверное, все мы гордимся, что она в земле вместе с нашими.
— Ага, — сказал Доу. — Гордимся.
— Точно, — сказал Тул. — Земля всех принимает одинаково.
Ищейка кивнул, глубоко и неровно вздохнул, и выдохнул.
— Кто-то хочет сказать за Тридубу?
Доу дёрнулся и посмотрел на сапоги, переминаясь на грязи. Тул, моргая, смотрел в небо, и казалось, что в его глазах стоят слёзы. Ищейка и сам едва не всхлипывал. Он знал, что если бы ему пришлось говорить ещё одно слово, то он разревелся бы, как дитя. Тридуба нашёл бы, что сказать, но в этом-то и состояла проблема — его больше не было. Похоже, ни у кого не находилось слов. Тогда Молчун сделал шаг вперёд.
— Рудда Тридуба, — сказал он, оглядывая всех, одного за другим. — Скала Уфриса, как его называли. По всему Северу не было имени громче. Великий боец. Великий вождь. Великий друг. Вся жизнь в битвах. Он стоял лицом к лицу с Девятью Смертями, а потом плечом к плечу с ним. Никогда не выбирал лёгкий путь, если считал, что тот неправильный. Никогда не отступал из боя, если думал, что надо сражаться. Десять лет я стоял с ним, ходил