Мофис отпер второй сундук тем же ключом, поднял крышку и отошёл.
— Триста пятьдесят тысяч марок золотом.
Глокта знал, что его рот раскрылся, но закрыть не мог. Блестящее, чистое золото, сияющее жёлтым светом. Казалось, всё это богатство отдаёт тепло, словно костёр. Оно притягивало его, тянуло, тащило вперёд. На самом деле он даже сделал нерешительный шаг, прежде чем заставил себя остановиться. Огромные золотые монеты по пятьдесят марок. Аккуратные ровные столбики, как и в первом сундуке. Большинство людей за всю жизнь не видело столько монет. Поистине немногие когда-либо видели так много.
Мофис сунул руку за пазуху и вытащил кожаный свёрток. Он аккуратно положил его на стол и развернул: один, два, три раза.
— Полмиллиона марок в огранённых камнях.
Они лежали на мягкой чёрной коже, на твёрдом коричневом столе, и пылали всеми цветами под солнцем. Наверное, две большие пригоршни разноцветных сияющих камней. Глокта онемело уставился на них, и пососал дёсны. Неожиданно драгоценности магистра Эйдер уже не так привлекательны.
— В общей сложности мои наставники приказали дать вам ссуду, Занд дан Глокта, наставник Дагоски, величиной ровно в один миллион марок. — Он развернул плотную бумагу. — Распишитесь здесь.
Глокта переводил взгляд с одного сундука на другой и обратно. Его левый глаз сильно задёргался.
— Зачем?
— Чтобы подтвердить, что вы получили деньги.
Глокта едва не рассмеялся.
— Я не об этом! Зачем все эти деньги? — Он махнул рукой на них. — Зачем всё это?
— Похоже, мои наниматели разделяют вашу заботу о том, чтобы Дагоска не пала в руки гурков. Больше я вам ничего сказать не могу.
— Не можете, или не скажете?
— Не могу. Не скажу.
Глокта хмуро посмотрел на драгоценности, на серебро и на золото. Его нога тупо пульсировала. Всё, чего я хотел, и намного больше. Но банки не были бы банками, если бы просто раздавали деньги. — Если это займ, то каковы проценты?
Мофис снова продемонстрировал свою ледяную улыбку.
— Мои наниматели предпочитают называть это пожертвованием в фонд обороны города. Однако, есть одно условие.
— Какое же?
— В будущем может так случиться, что представитель банкирского дома Валинт и Балк придёт к вам с просьбой… об услуге. Самое искреннее пожелание моих нанимателей состоит в том, чтобы, если и когда это время настанет, вы их не разочаровали.
Один миллион марок это целое состояние. И я отдаю себя во власть очень подозрительной организации. Организации, чьи мотивы я даже не начал понимать. Организации, которая, до настоящего времени, была целью моего расследования в деле о государственной измене. Но какие у меня есть варианты? Без денег город потерян, и мне конец. Мне нужно чудо, и вот оно, блестит передо мной. Заблудший в пустыне должен принимать ту воду, которую ему предлагают…
Мофис пододвинул документ по столу. Несколько абзацев аккуратных строчек и место для имени. Для моего имени. Похоже на бумагу с признанием. Заключённые всегда подписывают признания. Их предлагают, только когда нет выбора.
Глокта потянулся за пером, окунул его в чернила и написал своё имя в нужном месте.
— На этом наше дело завершено. — Мофис свернул документ, спокойно и точно. Аккуратно убрал за пазуху. — Мои коллеги и я покидаем Дагоску вечером. — Так много жертвуют на дело, и так мало верят в его успех. — Валинт и Балк закрывает свои отделения здесь, но возможно мы встретимся в Адуе, когда эта неприятная ситуация с гурками разрешится. — Он ещё раз улыбнулся своей механической улыбкой. — Не потратьте всё сразу. — Он повернулся на каблуках и вышел, оставив Глокту наедине с грандиозной суммой.
Глокта подошел к ней, тяжело дыша, и посмотрел вниз. Было что-то непристойное во всех этих деньгах. Что-то отвратительное. Почти пугающее. Он захлопнул крышки двух сундуков. Запер их дрожащими руками. Убрал ключ в карман. Коснулся кончиками пальцев металлических полос на ящиках. Его ладони были липкими от пота. Я богат.
Он выбрал чистый огранённый камень размером с жёлудь и поднял его на свет большим и указательным пальцами. Тусклый свет из окна лился через множество граней тысячей бриллиантовых искр — голубых, зелёных, красных, белых. Глокта немногое знал о драгоценных камнях, но здраво полагал, что это алмаз. Я очень, очень богат.
Он посмотрел на остальные камни, искрившиеся на плоском куске кожи. Некоторые были маленькими, а другие нет. Несколько были больше того, что он держал в руке. Я безмерно, фантастически состоятелен. Представить только, что можно сделать с такими деньгами. Представить только, что можно контролировать… возможно, с такой суммой я смогу даже спасти город. Ещё больше стен, запасов, снаряжения, наёмников. Гурки в беспорядке отходят от Дагоски. Император Гуркхула посрамлён. Кто бы мог подумать? Занд дан Глокта, снова герой.
В задумчивости он покатал маленькие камушки кончиками пальцев. Но если потратить так много в такие короткие сроки, это может вызвать вопросы. Моя верная помощница, практик Витари, заинтересуется, и заинтересует моего благородного господина, архилектора. В один день я умоляю дать мне денег, а на другой уже трачу их так, словно они мне карман жгут? Я был вынужден взять взаймы, ваше преосвященство. Неужели? И сколько? Не более миллиона марок. Неужели? И кто же одолжил такую сумму? Наши старые друзья из банкирского дома Валинт и Балк, ваше преосвященство, взамен на неустановленные услуги, которые они могут потребовать в любой момент. Конечно, моя преданность к вам неизменна. Вы же понимаете, не правда ли? Я имею в виду, это же всего лишь состояние в драгоценных камнях. Возле доков найдено плавающеетело…
Он рассеянно запустил руку в холодные, твёрдые, блестящие камни, и они приятно щекотали кожу между пальцев. Приятно, но угрожающе. Действовать по-прежнему надо осторожно. Даже осторожнее, чем раньше…
Страх
До края мира путь долог, в этом не было никаких сомнений. Долгий, одинокий и тревожный путь. Вид трупов на равнине обеспокоил всех. Проезжавшие мимо всадники всё усугубили. Неудобства путешествия ничуть не уменьшались. Джезаль постоянно был голоден, обычно мёрз, часто промокал насквозь, и, скорее всего, от седла у него задница будет болеть до конца дней. Каждую ночь он вытягивался на жёсткой неровной земле, засыпа́л и видел во сне дом, только чтобы проснуться бледным утром ещё более уставшим и больным, чем ложился. Кожа облезала, вся покрылась ссадинами и саднила от непривычного слоя грязи. И он был вынужден признать, что вонял теперь почти так же отвратительно, как и остальные. Одно это уже могло бы свести цивилизованного человека с ума, а теперь, ко всему добавилось постоянное ощущение опасности.
С этой точки зрения местность была против Джезаля. В надежде оторваться от любых преследователей Байяз несколькими днями ранее приказал уехать в сторону от реки. Теперь древняя дорога вилась по глубоким шрамам равнины, по скалистым оврагам, через тенистые ущелья, вдоль журчащих ручьёв в глубоких долинах.
Джезаль уже почти с ностальгией вспоминал об унылой бескрайней равнине. По крайней мере, там не приходилось смотреть на каждый камень, куст и яму в земле и думать, не спряталась ли там толпа кровожадных врагов. Он сгрыз ногти почти до крови. Каждый звук заставлял его прикусывать язык и крутиться в седле, хватаясь за шпаги, выискивая убийцу, который оказывался птицей в кустах. Конечно, это был не страх, поскольку, как он говорил себе, Джезаль дан Луфар смеётся в лицо опасности. Засада, битва или изматывающая погоня по равнинам — всё это, как он себе представлял, Джезаль мог перенести легко. Но бесконечное ожидание, бессмысленное напряжение, безжалостное течение медленных минут было почти невыносимым.
Было бы легче, если бы можно было поделиться с кем-нибудь своими тревогами, но в отношениях со спутниками немногое менялось. Телега всё так же катилась по разбитой старой дороге, а Ки мрачно и молча сидел на своём месте. Байяз не произносил ничего, кроме редких лекций о характерных особенностях великого лидера, особенностях, которые, судя по всему, в нём самом отсутствовали. Длинноногий уезжал на разведку маршрута, появляясь лишь раз в день или в два, чтобы рассказать о том, как умело он этим занимается. Ферро хмуро смотрела на всё вокруг, словно всё было её личным врагом, и иногда казалось, что Джезаль более всего — и её руки всегда находились поблизости от оружия. Говорила она редко и то лишь с Девятипалым, рычала что-то о засадах, или о том, что нужно лучше прятать следы, или о том, что их, возможно преследуют.
Сам северянин был какой-то загадкой. Когда Джезаль впервые его увидел, когда тот стоял, раззявив рот, перед воротами Агрионта, он показался ему всего лишь животным. Но здесь, в диких землях, были другие правила. Здесь нельзя было просто отойти от человека, который тебе не нравился, а потом изо всех сил избегать его, принижать в компании и оскорблять его за спиной. Здесь надо было держаться тех спутников, что имелись, и в связке с северянином Джезаль постепенно стал понимать, что Девятипалый, в конце концов, просто человек. Да, с виду глупый, страшный и жутко уродливый. По части ума и культуры он был на ступеньку ниже самого отсталого крестьянина на полях Союза, но Джезаль вынужден был признать, что из всей группы северянин был тем, кого он ненавидел меньше всех. Он не был таким помпезным, как Байяз, или настороженным, как Ки, или хвастливым, как Длинноногий, или просто злобным, как Ферро. Джезаль не постыдился бы спросить мнение фермера о том, как выращивать зерно, или мнение кузнеца о том, как делать оружие, какими бы грязными, низкими или низкорожденными они не были. Так почему не проконсультироваться у закоренелого убийцы на тему насилия?
— Как я понимаю, ты водил людей в битву, — попробовал начать Джезаль.
Северянин потемнел, медленно посмотрев на него.
— И не раз.
— И сражался в поединках.