Полковник Глокта поднял брови.
— Вы правы, конечно. Совершенно правы. — На самом деле, вопреки ожиданиям, было не так уж и больно, вот только сидеть прямо было довольно утомительно. Он откинулся назад на песок и лёг, глядя в голубое небо. — Все вы совершенно правы.
Эйдер уже поднялась выше.
— Ах, — хихикнул полковник, — щекотно! — Как приятно, подумал он, быть съеденным такой прекрасной женщиной. — И немного левее, — пробормотал он, закрывая глаза, — ещё немного левее…
Глокта, мучительно дёрнувшись, сел на кровати, туго изогнув спину, как натянутый лук. Его левая нога дрожала под липкой простынёй, высохшие мышцы свело обжигающей судорогой. Чтобы не закричать, он прикусил губу оставшимися зубами и шумно дышал через нос, скорчив лицо и яростно силясь контролировать боль.
Уже когда стало казаться, что нога просто сама оторвётся, жилы неожиданно расслабились. Глокта рухнул назад, на липкую кровать, и лежал, тяжело дыша. Будь прокляты эти ёбаные сны. Каждая частичка болела, каждая частичка ослабла и дрожала, мокрая от холодного пота. Он хмуро посмотрел в темноту. Комнату наполнял странный звук. Напряжённый, шипящий звук. Что это? Медленно, осторожно он перекатился и поднялся с кровати, дохромал до окна и встал там, глядя наружу.
Казалось, город внизу исчез. Опустилась серая пелена, отрезавшая его от мира. Дождь. Он стучал по подоконнику, крупные капли разбивались в мелкие брызги, наполняя комнату прохладной дымкой, увлажняя ковёр под окном и занавеси по бокам, освежая липкую кожу Глокты. Дождь.
Он уже и забыл, что такое бывает.
Где-то вдали сверкнула молния. На миг из шипящего мрака показались чёрные шпили Великого Храма, а потом тьма снова сомкнулась под долгое сердитое ворчание отдалённого грома. Глокта выставил руку в окно и почувствовал, как холодная вода стучит по его коже. Странное, незнакомое чувство.
— Чтоб я сдох, — пробормотал он себе под нос.
— Первый дождь. — Повернувшись, Глокта едва не задохнулся, споткнулся и вцепился в мокрые камни возле окна, чтобы не упасть. В комнате было темно, как в аду, и неясно, откуда шёл голос. Мне показалось? Я всё ещё сплю? — Потрясающий миг. Кажется, мир снова оживает. — Сердце Глокты замерло в груди. Мужской голос, глубокий и густой. Голос того, кто забрал Давуста? И скоро заберёт меня?
Комнату осветила очередная ослепительная вспышка. Говорящий сидел на ковре, скрестив ноги. Чёрный старик с длинными волосами. Между мной и дверью. Мимо не пройти, даже если бы я бегал намного лучше. Свет исчез так же быстро, как и появился, но образ на миг остался, выжженный в глазах Глокты. Затем донёсся грохот грома, расколовший небо, эхом отражавшийся в темноте широкой комнаты. Никто не услышит моих отчаянных криков о помощи, даже если кому-то было бы не всё равно.
— Кто ты, чёрт возьми? — От потрясения голос Глокты стал писклявым.
— Юлвей меня зовут. Тебе не нужно тревожиться.
— Не тревожиться? Ты шутишь, блядь?
— Если бы я хотел тебя убить, ты умер бы во сне. Хотя, я бы оставил тело.
— Хоть какое-то утешение. — Мысли Глокты неслись вскачь, он пытался придумать, до чего сможет дотянуться. Можно добраться до декоративного чайника на столе. Он чуть не рассмеялся. И что с ним делать? Предложить ему чая? Сражаться нечем, даже если бы я мог сражаться намного лучше. — Как ты вошёл?
— У меня свои способы. Те же способы, при помощи которых я пересёк широкую пустыню, незамеченным путешествовал по оживлённой дороге от Шаффы, и прошёл через войско гурков в город.
— Подумать только, а мог бы просто постучать.
— Стук не гарантирует прохода. — Зрение Глокты напрягалось во мраке, но он не видел ничего, кроме смутных серых очертаний мебели и серых арочных проёмов других окон. Дождь стучал по подоконнику за спиной, тихо шипел по крышам города внизу. И как раз когда Глокта стал думать, не закончился ли его сон, голос раздался снова. — Я следил за гурками, как делал все эти многие годы. Это порученное мне задание. Моя епитимья за роль, которую я сыграл в расколе моего ордена.
— Твой орден?
— Орден Магов. Я — четвёртый из двенадцати учеников Иувина.
Маг. Я мог бы и догадаться. Как тот старый лысый надоеда Байяз, и я от него не получил ничего, кроме путаницы. Как будто мало мне беспокойств от политики и государственной измены, теперь надо ещё избавляться от мифов и суеверий. Но по крайней мере, похоже, эту ночь я всё же переживу.
— Маг, да? Прости меня, что я не радуюсь. Все мои дела с вашим орденом оказались в лучшем случае пустой тратой времени.
— Тогда возможно я смогу исправить нашу репутацию. Я принёс тебе информацию.
— Бесплатно?
— На этот раз. Гурки перемещаются. Пять из их золотых штандартов под покровом грозы пришли к полуострову. Двенадцать тысяч копий и множество военных машин. Ещё пять штандартов ждут за холмами, и это ещё не всё. Дороги от Шаффы в Уль-Хатиф, от Уль-Хатифа в Далеппу и от Далеппы до моря забиты солдатами. Император выдвигает все свои силы. Весь Юг пришёл в движение. Новобранцы из Кадира и Давы, дикие наездники из Яштавита, яростные дикари из джунглей Шамира, где мужчины и женщины сражаются бок о бок. Все они идут на север. Идут сюда, сражаться за императора.
— Такие силы, и всего лишь чтобы взять Дагоску?
— И много чего ещё. Сам император строит флот. Сотню огромных парусных судов.
— Гурки не мореходы. Союз контролирует моря.
— Мир меняется, и нужно меняться вместе с ним, иначе тебя сметут. Эта война не будет похожа на предыдущую. Кхалюль наконец выпускает своих собственных солдат. Армию, которую он создавал так много лет. Высоко в бесплодных горах открылись врата великого храма-крепости Сарканта. Я видел это. Идёт Мамун, трижды благословенный и трижды проклятый, плод пустыни, первый ученик Кхалюля. Вместе они нарушили Второй Закон, вместе ели плоть людей. Сотня Слов идёт за ними, все едоки, последователи пророка, выкормленные за эти долгие годы, адепты дисциплин владения оружием и Высокого Искусства. Мир не видел такой опасности со Старого Времени, когда Иувин сражался с Канедиасом. Может даже с тех пор, как Гластрод коснулся Другой Стороны и захотел открыть врата в нижний мир.
И снова пустая болтовня. Жаль. Для мага он казался на редкость здравомыслящим.
— Хочешь дать мне информацию? Оставь свои сказки на ночь и расскажи, что случилось с Давустом.
— Здесь есть едок. Я его чую. Обитатель теней. Тот, чья единственная задача — уничтожать тех, кто противостоит пророку. — И я — первый из них? — Твой предшественник не покидал эту комнату. Его забрал едок, чтобы защитить предателя, который работает в городе.
Да. Теперь мы говорим на одном языке.
— Кто предатель? — Голос Глокты даже на его слух звучал пронзительно, резко и жадно.
— Я не гадалка, калека. И даже если б дал тебе ответ, ты бы мне поверил? Каждый учится сам в своё время.
— Ба! — отрезал Глокта. — Ты прямо как Байяз. Говоришь, говоришь и в итоге не сказал ничего. Едоки? Всего лишь старые сказки и чушь!
— Сказки? Разве Байяз не брал тебя в Дом Делателя? — Глокта сглотнул, его дрожащая рука крепко вцепилась в мокрый камень под окном. — И ты всё ещё мне не веришь? Ты медленно учишься, калека. Разве не видел я рабов, которых вели в Саркант из всех земель, завоеванных гурками? Разве не видел я бесчисленные колонны, которые гонят в горы? Чтобы накормить Кхалюля и его последователей, чтобы ещё больше увеличить их силу. Преступление против Бога! Нарушение Второго Закона, который сам Эус начертал огнём! Ты мне не веришь, и может ты достаточно мудр, чтобы мне не верить, но с первым светом ты увидишь, что гурки пришли. Ты насчитаешь пять штандартов, и будешь знать, что я сказал правду.
— Кто предатель? — прошипел Глокта. — Скажи мне, сволочь, и хватит загадок! — Тишина, за исключением брызг дождя, журчания воды и шелеста ветра в занавесях на окне. Удар молнии внезапно метнул свет в каждый уголок комнаты.
Ковёр был пуст. Юлвей исчез.
Войско гурков медленно приближалось пятью громадными группами — две спереди, три сзади, — покрывая весь перешеек от моря до моря. Они двигались идеальным строем под гулкий стук огромных барабанов, шеренга за шеренгой, и звук их топающих сапог был похож на далёкий гром прошлой ночью. Солнце уже высосало все свидетельства дождя, и теперь сверкало зеркальным блеском на тысячах шлемов, щитов, мечей, блестящих наконечниках стрел и доспехов. Лес сияющих копий, неуклонно двигающийся вперёд. Безжалостный, неустанный, неодолимый прилив людей.
Солдаты Союза собрались на вершине внешних стен, заглядывали за парапет, трогали свои арбалеты, нервно смотрели на приближающееся войско. Глокта чувствовал их страх. И кто может их винить? Гурки превосходят нас числом десять к одному. Здесь, на ветру, не было никаких барабанов, не выкрикивались приказы, не велись спешные приготовления. Только молчание.
— А вот и они, — задумчиво проговорил Никомо Коска, который, ухмыляясь, смотрел на эту сцену. Казалось, его одного не коснулся страх. Или у него железные нервы, или слабое воображение. Похоже, ему всё равно — валяться в притоне или ждать смерти. Он стоял, поставив одну ногу на парапет, скрестив руки на колене, покачивая полупустой бутылкой. Боевое облачение наёмника не сильно отличалось от наряда для пьянки. Те же разваливающиеся сапоги, те же протёртые штаны. Единственной уступкой опасностям битвы был чёрный нагрудник от кирасы, украшенный завитками позолоты. Он тоже видывал и лучшие времена: эмаль облезла, заклёпки покрылись ржавчиной. Но когда-то, наверное, это был шедевр.
— Отличные у вас доспехи.
— Что, это? — Коска глянул на нагрудник. — Когда-то давно, возможно, так и было, но за многие годы этот нагрудник сильно износился. Не раз его оставляли под дождём. Подарок великой герцогини Селефины Осприйской, за победу над армией Сипани в пятимесячной войне. Был преподнесён вместе с обещанием её вечной дружбы.