И всё это правда. Я сам всё это видел.
— А ирония в том, что мы даже не получили прибыли! Даже в начале нашего правления мы зарабатывали меньше, чем до войны! Стоимость содержания стен, плата наёмникам — без помощи туземцев это нас истощало! — Эйдер засмеялась, отчаянным всхлипывающим смехом. — Гильдия оказалась на грани банкротства, которое они сами же на себя и навлекли, идиоты! Жадность, простая и ясная!
— А потом к вам обратились гурки.
Эйдер кивнула, покачнув обвисшими волосами.
— У меня много контактов в Гуркхуле. Торговцы, с которыми я работала многие годы. Они сказали, что как только Уфман стал императором, первым его словом стала торжественная клятва взять Дагоску, стереть пятно, которое его отец поставил на страну, и что он не будет знать отдыха, пока не исполнит свою клятву. Они сказали мне, что гуркские шпионы уже в городе, и что они знают наши слабости. Они сказали, что можно предотвратить резню, если Дагоска сдастся без боя.
— Тогда почему вы медлили? Вы же контролировали Коску с его наёмниками, до того, как люди Кадии получили оружие, до того, как укрепили стены, даже до того, как я прибыл. Вы могли бы захватить город, если бы захотели. Зачем вам нужен был этот дурень Вюрмс?
Карлотта дан Эйдер уставилась в пол.
— Пока солдаты Союза удерживали Цитадель и городские ворота, их нельзя было взять без кровопролития. Вюрмс мог отдать мне город без боя. Верьте или нет, моей единственной целью, целью, которую вы столь умело расстроили, было избежать убийств.
Я верю этому. Но сейчас это ничего не значит.
— Продолжайте.
— Я знала, что Вюрмса можно купить. Его отцу оставалось жить недолго, а пост этот не передаётся по наследству. У сына был последний шанс извлечь прибыль из должности отца. Мы договорились о цене. Начали приготовления. А потом Давуст всё раскрыл.
— Он собирался проинформировать архилектора.
Эйдер коротко рассмеялась.
— У него не было вашей заинтересованности. Он хотел того же, что хотят все остальные. Деньги, и больше, чем я могла обеспечить. Я сказала гуркам, что плану конец. Я сказала им почему. На следующий день Давуст… исчез. — Она глубоко вздохнула. — Так что пути назад уже не было. Вскоре после того, как вы прибыли, мы были готовы действовать. Всё было организовано. А потом… — она помедлила.
— Потом?
— Потом вы начали укреплять стены, и Вюрмс зажадничал. Он почувствовал, что наше положение неожиданно улучшилось. Он потребовал бо́льшего. Он угрожал рассказать вам о наших планах. Мне пришлось отправиться к гуркам, чтобы получить больше. Всё это заняло время. Наконец, мы снова были готовы, но к тому времени стало уже слишком поздно. Шанс был упущен. — Она подняла взгляд. — Всё эта жадность. Если бы не жадность моего мужа, мы никогда не пришли бы в Дагоску. Если бы не жадность торговцев пряностями, мы, возможно, добились бы здесь успеха. Если бы не жадность Вюрмса, мы сдали бы её и не пролили бы ни капли крови за эту бесполезную скалу. — Она шмыгнула носом и снова уставилась в пол, её голос затих. — Но жадность повсюду.
— И поэтому вы согласились сдать город. Согласились предать нас.
— Предать кого? Здесь не было бы проигравших! Торговцы ушли бы тихо! Местным под тиранией гурков было бы не хуже, чем под нашей! Союз не потерял бы ничего, кроме кусочка гордости, а разве она стоит тысяч жизней? — Эйдер наклонилась над столом, её голос охрип, а глаза блестели от слёз. — А что будет теперь? Скажите мне. Будет резня! Бойня! Даже если вы сможете удержать город, какой будет цена? А удержать вы не сможете. Император поклялся, и не отступится. Ценой будут жизни каждого мужчины, женщины и ребёнка. За что? Чтобы архилектор Сульт и такие как он могли ткнуть в карту и сказать, что эта точка наша? Сколько смертей его удовлетворит? Какие были у меня мотивы? А какие у вас? Зачем вы это делаете? Зачем?
Левый глаз Глокты задёргался, и он прижал к нему руку. Другим глазом он уставился на женщину напротив. По её бледной щеке потекла слеза и упала на стол. Зачем я это делаю?
Он пожал плечами.
— Что у нас там ещё?
Секутор протянул руку и передвинул по столу бумагу с признанием.
— Подписывай! — рявкнул он.
— Подписывай, — прошипела Витари, — подписывай, сука!
Дрожащей рукой Карлотта дан Эйдер потянулась к перу. Оно стукнуло внутри чернильницы, оставило чёрные кляксы на столе, царапнуло по бумаге. Не было никакой волны ликования. Её никогда не бывает, но есть ещё один вопрос, который нам надо обсудить.
— Где мне найти агента гурков? — Голос Глокты был острым, как мясницкий нож.
— Я не знаю. Я никогда не знала. Кто бы это ни был, теперь он придёт за вами, как пришёл за Давустом. Возможно, сегодня ночью…
— Почему они ждали так долго?
— Я сказала им, что вы не представляете угрозы. Cказала, что Сульт просто пришлет кого-то ещё… Сказала, что смогу с вами управиться. — И так бы оно и было, не сомневаюсь, если бы не неожиданная щедрость господ Валинта и Балка.
Глокта наклонился вперёд.
— Кто гуркский агент?
Нижняя губа Эйдер тряслась так сильно, что её зубы едва не стучали друг о друга.
— Я не знаю, — прошептала она.
Витари хлопнула рукой по столу.
— Кто? Кто? Кто это, сука? Кто?
— Я не знаю!
— Лгунья! — Над головой Эйдер, звякнув, взметнулась цепь и туго затянулась на горле. Бывшую королеву торговцев перетащили через спинку стула — ноги молотили в воздухе, руки хватались за цепь на шее, — и бросили на пол лицом вниз.
— Лгунья! — Переносица Витари сморщилась от гнева, рыжие брови сошлись от напряжения, глаза сощурились в яростные щелочки. Она упёрла сапог в затылок Эйдер, выгнула спину, цепь врезалась в побелевшие кулаки. Секутор смотрел на эту жестокую сцену слегка улыбаясь и немелодично насвистывая, едва слышно за хрипом, сипением и бульканьем последних вздохов Эйдер.
Глокта облизнул пустые дёсны, глядя, как она бьётся на полу камеры. Она должна умереть. Вариантов нет. Его преосвященство требует сурового наказания. Его преосвященство требует наглядных примеров. Его преосвященство требует минимум милосердия. Веко Глокты задрожало, лицо задёргалось. В комнате было мало воздуха и жарко, как в кузне. Он взмок от пота и пить хотелось, как в аду. Едва хватало сил вздохнуть. Глокта чувствовал себя так, словно это его душили.
А ирония в том, что она права. Моя победа — это поражение всех в Дагоске, так или иначе. Первые плоды моих трудов уже издают последние стоны на бесплодной земле перед городскими воротами. Резню уже не остановить. Гурки, дагосканцы, жители Союза — кучи тел будут расти до тех пор, пока нас под ними не погребёт, вот и все мои деяния. Было бы лучше, если бы её план сработал. Было бы лучше, если бы я умер в императорских тюрьмах. Лучше для гильдии торговцев пряностями, лучше для жителей Дагоски, лучше для гурков, для Корстена дан Вюрмса, для Карлотты дан Эйдер. Лучше даже для меня.
Эйдер почти прекратила биться. Ещё одна вещь, которую я спрячу в тёмные уголки своего разума. Ещё одна вещь, которая будет колоть меня в одиночестве. Она должна умереть, и неважно, что здесь правильно и что неправильно. Она должна умереть. Следующий вздох был уже лишь приглушённым хрипом. Уже почти конец. Почти конец.
— Стой! — рявкнул Глокта. Что?
Витари, видимо, не расслышала, цепь была натянута по-прежнему.
— Стой, я сказал!
— Почему? — прошипела она.
И правда, почему?
— Я приказываю, блядь, — рявкнул он, — а не объясняю!
Витари отпустила цепь, презрительно глядя на него, и убрала сапог от головы Эйдер. Та не шевелилась. Её дыхание было неглубоким, едва слышным шорохом. Но она всё ещё дышит. Архилектору понадобится объяснение, и к тому же хорошее. Интересно, каким будет мое объяснение? — Верните её назад в камеру, — сказал он, опираясь на трость и утомлённо поднимаясь со стула. — Может, ещё найдем ей применение.
Глокта стоял у окна и хмуро смотрел в ночь, наблюдая, как гнев Божий изливается на Дагоску. Три огромные катапульты за стенами города, установленные далеко за пределами выстрела из лука, работали уже с полудня. Примерно час уходил на то, чтобы зарядить и подготовить каждую. Глокта наблюдал за процедурой в подзорную трубу.
Сначала машину нацеливали, выверяя дистанцию. Бородатые инженеры в белых робах спорили друг с другом, вглядывались в свои подзорные трубы, держали линии отвесов, возились с компасами, бумагами, счётами и точно настраивали огромные затворы, удерживавшие катапульту.
Когда они приходили к согласию, огромную балку отводили назад в боевое положение. Команда из двадцати вспененных лошадей под ударами кнутов поднимала громадный противовес — чугунную глыбу в форме хмурого гуркского лица.
Затем огромный снаряд — бочонок не меньше шага в поперечнике — аккуратно помещали в подготовленный ковш при помощи системы блоков и группы хмурых, орущих, машущих руками рабочих. Потом люди в ужасе поспешно разбегались прочь. Вперёд медленно выходил раб с длинным шестом, на конце которого пылал пучок соломы. Подносил его к бочонку. Взвивались языки пламени, где-то отпускали рычаг, падал мощный противовес, огромная балка длиной с сосновый ствол рассекала воздух и пылающий снаряд взвивался к облакам. Уже много часов снаряды взлетали и с рёвом падали вниз. Солнце медленно садилось на западе, небо темнело и холмы материка превращались в далёкие чёрные силуэты.
Глокта смотрел, как взлетает бочка, ярко горя на фоне чёрного неба, след от неё отпечатывался в его глазах. Казалось, она висит над городом целую вечность, почти на высоте Цитадели, а потом с треском падает с неба, как метеор, оставляя позади хвост оранжевого огня. Бочка упала на землю посреди Нижнего Города. Жидкий огонь взметнулся вверх, плеснул в стороны, жадно вцепился в крошечные силуэты лачуг в трущобах. Несколько мгновений спустя грохот взрыва достиг окна Глокты и заставил его поморщиться.