Камень обрушился где-то в Нижнем Городе, развалил лачуги, отскочил и покатился, расшвыривая обломки балок, словно спички, и оставляя позади себя полосу разрушений. Глокта моргнул и сглотнул. В ушах у него всё ещё звенело, но он услышал чьи-то крики. Странный голос. Стирийский акцент. Коска.
— И это всё, на что вы способны, уёбки? Я всё ещё здесь!
— Гурки нас бомбардируют! — бессмысленно вопил Виссбрук, присев за парапетом и закрыв голову руками — плечи его мундира покрывал слой светлой пыли. — Они стреляют из катапульт!
— Да что вы говорите, — пробормотал Глокта. Снова раздался мощный грохот — второй камень ударил дальше по стене и раскололся в фонтане обломков. Камни размером с голову человека посыпались в воду внизу. Казалось, сама дорожка под Глоктой задрожала от силы удара.
— Они снова нападают! — орал Коска изо всех сил. — Все на стены! На стены!
Мимо побежали люди: местные, наёмники, солдаты Союза, все плечом к плечу, взводили свои арбалеты, передавали болты, в замешательстве кричали и вопили друг другу на разных языках. Коска ходил среди них, хлопая по спинам, потрясая кулаком, рыча и смеясь без малейших признаков страха. Для полубезумного пьяницы он — весьма воодушевляющий командир.
— Нахуй это! — прошипел Секутор Глокте на ухо. — Я, чёрт возьми, не солдат!
— Я тоже больше не солдат, но по-прежнему способен насладиться представлением. — Он дохромал до парапета и посмотрел наружу. На этот раз он увидел, как огромное плечо катапульты взлетает в отдалённой дымке. Гурки в этот раз плохо оценили расстояние, и камень пролетел высоко над головами. Глокта поморщился от боли в шее, следя за ним взглядом. Снаряд с сильным грохотом обрушился неподалёку от стен Верхнего Города, засыпая трущобы обломками камней.
За шеренгами гурков пульсирующей, грохочущей нотой загудел огромный горн. Следом загрохотали барабаны, бухая, словно чудовищные шаги.
— Они идут! — взревел Коска. — Приготовить арбалеты! — Глокта услышал, как приказ эхом передаётся по стенам, а мгновением позже укрепления на башнях ощетинились заряженными арбалетами; блестящие наконечники болтов сверкали на жестоком солнце.
Огромные щиты из прутьев, обозначавшие шеренги гурков, начали медленно и неуклонно двигаться вперёд, по ничейной земле, в сторону города. А за ними, несомненно, кишат, как муравьи, гуркские солдаты. Глокта наблюдал, как они приближаются, и его рука болезненно сжала камень парапета, а сердце бухало почти так же громко, как гуркские барабаны. Страх или волнение? И есть ли разница? Когда в последний раз я чувствовал такое горько-сладкое возбуждение? Когда выступал перед Открытым Советом? Когда вёл атаку королевской кавалерии? Сражался на Турнире перед ревущей толпой?
Щиты всё приближались ровной линией поперёк полуострова. Сотня шагов, уже девяносто, теперь восемьдесят. Он посмотрел на Коску, который по-прежнему ухмылялся как безумец. Когда же он отдаст приказ? Шестьдесят, пятьдесят…
— Пора! — взревел стириец. — Стреляй! — По стенам прокатилась волна громкого треска — одним мощным залпом арбалеты усыпали болтами щиты, землю вокруг них, трупы и всех гурков, которым не повезло оставить на виду часть своего тела. Люди за парапетом встали на колени и стали перезаряжать — нашаривали болты, крутили рукоятки, потели и торопились. Барабаны застучали чаще, энергичнее, щиты небрежно переползали через разбросанные тела. Людям за ними не очень-то весело смотреть вниз на трупы и думать, как скоро они сами к ним присоединятся.
— Масло! — крикнул Коска.
С башни слева полетела, крутясь, бутылка с зажжённым фитилём. Она разбилась об щит из прутьев, и полосы огня жадно побежали по его поверхности. Щит побурел, почернел, закачался, наклонился, а потом постепенно начал переворачиваться. Из-за него, завывая, выбежал солдат с рукой, охваченной ярким пламенем.
Горящий щит упал на землю, открыв колонну гуркских войск — некоторые толкали тележки с камнями, другие тащили длинные лестницы, третьи луки, доспехи, оружие. Они завопили боевые кличи, бросились вперёд с поднятыми щитами, посылая стрелы на стены, бегая зигзагами туда-сюда между трупами. Люди падали лицом вниз, утыканные арбалетными болтами. Люди завывали и вцеплялись в раны. Люди булькали и ругались. Молили о пощаде и вызывали на бой. Пытались убежать и получали стрелы в спину.
На стенах тренькали и лязгали арбалеты. Люди поджигали и швыряли вниз бутылки с маслом. Кто-то рычал, шипел или изрыгал проклятия, другие укрылись за парапетом, поскольку снизу летели стрелы, отскакивали от камней или улетали вверх, а иногда впивались в плоть. Коска совершенно беспечно стоял одной ногой на краю стены, наклонялся опасно далеко и размахивал зазубренным мечом, рыча что-то, что Глокта не мог расслышать. Все кричали и вопили, и атакующие и обороняющиеся. Битва. Хаос. Теперь вспоминаю. Как вообще всё это могло мне нравиться?
Очередной щит из прутьев заполыхал, наполняя воздух вонючим чёрным дымом. Гуркские солдаты высыпали из-за него, как пчёлы из разбитого улья и начали толкаться на дальней стороне рва, пытаясь отыскать место, где установить лестницу. Защитники на стенах принялись сбрасывать на них булыжники. Очередной камень из катапульты обрушился слишком близко, прорубив длинную дыру в колонне гурков, разбросав в стороны трупы и части тел.
Мимо протащили солдата со стрелой в глазу.
— Рана большая? — причитал он, — большая?
Минуту спустя рядом с Коской завопил человек, которому стрела попала в грудь. Его наполовину развернуло, арбалет выстрелил, и болт по самое оперение вонзился в шею его соседа. Они оба упали у ног Коски, истекая кровью на дорожку.
У основания стен в толпе гуркских солдат разорвалась бутылка с маслом, как раз когда те пытались поднять лестницу. К вони разложения и дыму горящего дерева добавился легкий привкус жареного мяса. Люди горели, толкались, кричали, бешено метались или прыгали в затопленный ров в полном доспехе. Смерть от огня или смерть от воды. Ну и выбор.
— Насмотрелись? — прошипел ему на ухо голос Секутора.
— Да. — Более чем достаточно. Он оставил хрипло кричавшего по-стирийски Коску и, задыхаясь, протолкался через толчею наёмников к лестнице. Морщась от каждого мучительного шага, он пошёл следом за носилками, пытаясь не отставать, а навстречу ему тёк нескончаемый поток людей.И не думал, что когда-нибудь снова буду рад спускаться по ступеням. Впрочем, его радость длилась не долго. К тому времени, как он добрался до низа, его левая нога дёргалась от знакомой смеси мучения и онемения.
— Проклятье! — прошипел он себе, прыгая к стене. — Тут раненые двигаются лучше меня! — Он смотрел, как мимо хромает раненый, перевязанный окровавленными повязками.
— Это неправильно, — прошипел Секутор. — Мы своё дело сделали. Нашли предателей. Какого чёрта мы всё ещё здесь делаем?
— Сражаться за короля не по тебе, да?
— Умирать за него не по мне.
Глокта фыркнул.
— Думаешь, хоть кто-нибудь во всём этом ёбаном городе рад? — Ему показалось, что сквозь шум битвы доносятся оскорбления Коски. — За исключением этого безумного стирийца, конечно. Присматривай за ним, а, Секутор? Он предал Эйдер, предаст и нас, особенно если дела пойдут скверно.
Практик уставился на него, и в кои-то веки вокруг глаз у него не было ни следа улыбки.
— Думаете, они идут не скверно?
— Ты же был наверху. — Глокта скривился, вытягивая ногу. — Бывало и лучше.
Длинный сумрачный зал когда-то был храмом. Когда начались атаки гурков, сюда стали приносить легкораненых, чтобы жрецы и женщины ухаживали за ними. В это здание приносить их было легко: Нижний Город, недалеко от стен. И в любом случае в этой части трущоб сейчас не было горожан. Риск пожаров и падающих сверху булыжников может быстро сделать квартал непопулярным. По мере того, как сражение продолжалось, легкораненые возвращались обратно на стены, оставляя здесь лишь тяжелораненых. Люди с отрубленными конечностями, с глубокими порезами, с ужасными ожогами, со стрелами в теле лежали повсюду в сумрачных проходах на своих окровавленных носилках. День за днём их количество увеличивалось, пока они не стали занимать весь пол. Теперь с теми, кто мог ходить, занимались снаружи. А это место предназначалось для изувеченных и искалеченных. Для умирающих.
У каждого человека был свой язык мучений. Некоторые без конца кричали и завывали. Другие просили помощи, пощады, воды, маму. Некоторые кашляли, булькали и плевались кровью. Некоторые хрипели и испускали последний вздох. Только мёртвые совершенно тихие. А их тут было немало. Время от времени выносили очередной труп с болтающимися конечностями, чтобы завернуть в дешёвый саван и уложить в груды за задней стеной.
Глокта знал, что целый день мрачные группы мужчин копали могилы для местных жителей. Согласно их незыблемым верованиям. Огромные ямы в развалинах трущоб, в которые поместится дюжина трупов за раз. Всю ночь те же люди сжигали мертвецов Союза. Согласно нашему отсутствию веры во что бы то ни было. Сжигают на утёсах, откуда маслянистый дым сносит ветром в сторону залива. Можно только надеяться, что ветер унесёт его прямо в морды гуркам с той стороны. Последнее оскорбление им от нас.
Глокта медленно шаркал по залу, в котором эхом разносились звуки боли, вытирал пот со лба, вглядывался в лица раненых. Темнокожие дагосканцы, стирийские наёмники, бледнокожие люди Союза — все перемешались. Люди всех народов, всех цветов, всех видов, объединились против гурков и теперь умирают вместе, бок о бок, все на равных. Это могло бы согреть мне сердце. Если бы оно у меня было. Он краем глаза заметил практика Инея, который прятался в темноте у стены неподалёку, тщательно осматривая помещение. Моя бдительная тень, здесь, чтобы никто не вознаградил мои старания на службе архилектора смертельной раной в голову.
Маленькое отделение в задней части храма было отгорожено занавесками под хирургию.