[23].
Его начала охватывать паника. Каждая его частичка кричала. Одна рука была плотно примотана к груди, но другой он слабо вцепился в борт телеги, пытаясь что-то сделать, хоть что-то. Глаза выпучились, сердце стучало, воздух с хрипом вырывался из носа.
— Гугх! — прорычал он, — гурррр! — И чем больше он пытался заговорить, тем сильнее и сильнее становилась боль, пока не стало казаться, что его лицо расколется, а череп отлетит…
— Спокойно. — В поле зрения сверху вплыло покрытое шрамами лицо. Девятипалый. Джезаль схватился за него, и северянин схватил его руку своей огромной лапой и крепко сжал. — Успокойся уже и послушай. Да, это больно. Кажется, больнее, чем ты можешь вытерпеть, но это не так. Ты думаешь, что умрёшь, но и это не так. Послушай, потому что со мной такое бывало, и я знаю. С каждой минутой. С каждым часом. С каждым днём будет легче.
Он почувствовал, как другая рука Девятипалого мягко толкает его в плечо назад в телегу.
— Тебе нужно просто лежать здесь, и станет лучше. Понял? Лёгкая обязанность, везучий ты ублюдок.
Джезаль почувствовал, что руки и ноги тяжелеют. Нужно просто лежать. Он сжал большую руку, и рука сжала в ответ. Казалось, боль немного стихает. Всё ещё ужасная, но терпеть можно. Дыхание замедлилось. Глаза закрылись.
Ветер носился над холодной равниной, дёргал короткую траву, теребил его изорванную куртку, трепал засаленные волосы и грязные повязки, но Джезаль не обращал на него внимания. Что он мог поделать с ветром? Что вообще он мог поделать?
Он сел, прислонившись спиной к колесу телеги, и, широко раскрыв глаза, уставился на свою ногу. С обеих сторон к ней было привязано полосками рваных тряпок по обломку древка копья, которые удерживали её мучительно прямо. Рука была не лучше — зажата между двумя досками из щита и туго примотана к груди. Белая кисть болталась, пальцы онемели и бесчувственно свисали, как сосиски.
Жалкие попытки лечения, подручные материалы — Джезаль не верил, что это может помочь. Всё это могло показаться почти забавным, если бы только неудачливым пациентом не был он сам. Наверняка он уже не поправится. Он изувечен, разбит, уничтожен. Неужели теперь Джезаль будет таким же калекой, каких он избегал на углах улиц Адуи? Раненые на войне, оборванные и грязные — они совали свои обрубки в лица прохожим, тянули корявые руки за медяками и неприятно напоминали о той тёмной стороне солдатской службы, о которой все предпочитают не думать.
Теперь он будет таким же калекой, как… и жуткий холод пополз по спине… как Занд дан Глокта? Джезаль попытался пошевелить ногой и застонал от боли. До конца жизни будет ходить с палкой? Станет шаркающим ужасом, которого все избегают и сторонятся? Наглядный урок, на которого все указывают пальцами и перешептываются за спиной? Вон идет Джезаль дан Луфар! Он был многообещающим, красивым человеком, он победил на Турнире, и толпа ему рукоплескала! Кто бы мог поверить? Какая потеря, как жаль, вот он приближается, давайте отойдём…
И это он даже ещё не думал о том, как может выглядеть его лицо. Джезаль попытался пошевелить языком и скривился от вспышки боли, но было понятно, что внутри рта всё ужасно изменилось. Казалось, всё перекошено, скрючено и не на своих местах. В зубах зияла прореха, шириной, казалось, в милю. Губы под бинтами неприятно покалывало. Изорванные, искромсанные, разбитые. Он стал чудовищем.
На лицо Джезаля упала тень, и он покосился вверх на солнце. Над ним стоял Девятипалый, держа в большой руке мех с водой.
— Вода, — проворчал он. Джезаль покачал головой, но северянин всё равно присел на корточки, вытащил пробку из меха и протянул его. — Надо попить. Прочистить.
Джезаль сердито выхватил у него мех, осторожно поднял к здоровой половине рта и попытался наклонить. Раздутый мех свесился набок. Джезаль немного посражался с ним и понял, что с одной здоровой рукой попить не удастся. Откинулся назад, закрыв глаза и фыркая носом. Он чуть не стиснул зубы от расстройства, но быстро передумал.
— Вот. — Джезаль почувствовал, как рука скользнула ему под затылок и твердо подняла голову.
— Ухг! — яростно проворчал он, почти решив сопротивляться, но в конце концов позволил своему телу обмякнуть и смирился с тем, что с ним обращаются, как с ребёнком. В конце концов, зачем притворяться, что он не совершенно беспомощен? Кислая тепловатая вода полилась ему в рот, и он постарался её проглотить. Это было всё равно что глотать разбитое стекло. Он закашлялся и остальное выплюнул. Точнее попытался выплюнуть, и понял, что ему слишком больно. Пришлось наклониться, чтобы вода стекла с лица — большая часть полилась по шее за грязный ворот рубахи. Он яростно откинулся со стоном и здоровой рукой оттолкнул мех.
Девятипалый пожал плечами.
— Ладно, но потом придётся попробовать снова. Нужно пить. Помнишь, что произошло? — Джезаль покачал головой.
— Был бой. Мы с солнышком, — и он кивнул в сторону Ферро, которая злобно посмотрела в ответ, — управились с большей частью, но трое, похоже, нас обошли. Ты разобрался с двумя, и хорошо разобрался, но одного не заметил, и он ударил тебя булавой по зубам. — Он показал на забинтованное лицо Джезаля. — Сильно ударил, и сам видишь, что получилось. Потом ты упал, и видимо он бил тебя лежачего, поэтому у тебя сломаны рука и нога. Могло быть намного хуже. На твоём месте я благодарил бы мёртвых, что там оказался Ки.
Джезаль удивлённо моргал, глядя на ученика. Он вообще хоть на что-то способен? Но Девятипалый уже отвечал на этот вопрос.
— Подбежал и треснул по голове сковородкой. И неплохо, скажу я тебе, треснул. Разбил череп в кашу, а? — Он ухмыльнулся ученику, который сидел и смотрел на равнину. — Бьёт сильно для такого тощего, наш парнишка-то, а? Хотя сковородку жаль.
Ки пожал плечами, словно каждое утро бил людей по головам сковородой. Джезаль полагал, что должен быть благодарным болезному болвану за спасение жизни, но не чувствовал себя таким уж спасённым. Вместо этого он попытался издавать звуки как можно тщательнее, не причиняя при этом себе боли — получился лишь шепот.
— Фсё офень плохо?
— У меня бывало и хуже. — Поистине, слабое утешение. — Всё будет нормально. Ты молод. Рука и нога быстро заживут. — Джезаль понял, что лицо не заживёт. — Раны получать тяжело, и нет ничего тяжелее первой. Я плакал как ребенок, когда получил эти, — и Девятипалый махнул рукой вокруг своего побитого лица. — Почти все плачут, и это факт. Если это тебе поможет.
Не помога́ло.
— Ак плохо?
Девятипалый почесал плотную щетину на лице.
— Твоя челюсть сломана, ты потерял несколько зубов, рот был порван, но мы неплохо тебя зашили. — Джезаль сглотнул, едва в силах думать. Его самые худшие страхи, похоже, подтверждались. — Рана там у тебя серьёзная, и место неприятное. Во рту — так что ты не можешь есть, не можешь пить, и говорить без боли. Конечно, и целоваться тоже, но здесь это, наверное, не самая большая проблема, а? — Северянин ухмыльнулся, но Джезалю было вовсе не до смеха. — Ладно, рана плохая. Там, откуда я, их называют "именная рана".
— Чё? — пробормотал Джезаль, и тут же об этом пожалел, поскольку боль пронзила его челюсть.
— Ну, понимаешь, именная рана, — и Девятипалый помахал обрубком пальца. — Рана, по которой тебе могут дать имя. Тебя бы, наверное, назвали Битый Рот, Косорыл, Беззубый, или как-то вроде того. — Он снова улыбнулся, но Джезаль всё свое чувство юмора оставил среди камней, вместе с выбитыми зубами. Он чувствовал, как слёзы колют глаза. Хотелось заплакать, но от этого рот вытянулся, и швы под повязкой стянули распухшие губы.
Девятипалый предпринял ещё одну попытку.
— Посмотри с хорошей стороны. Вряд ли эта рана убьёт тебя сейчас. Думаю, если бы она загнила, то было бы уже видно. — Джезаль с ужасом вытаращился, его глаза расширялись всё сильнее и сильнее, по мере того, как до него доходили последствия последней фразы. Его челюсть наверняка бы отвисла, если не была бы разбита и плотно привязана к лицу. Скорее всего не убьёт? Мысль о том, что рана может воспалиться, даже не приходила ему в голову. Гной? У него во рту?
— Мои слова не приносят утешения, да? — пробормотал Логен.
Джезаль прикрыл глаза здоровой рукой и попытался заплакать, не причиняя себе боли. От тихих всхлипов его плечи затряслись.
Они остановились на берегу большого озера. Покрытая рябью серая вода под тёмным небом в тяжёлых кровоподтёках туч. Сумрачные воды, сумрачное небо — казалось, всё полно тайн и опасностей. Угрюмые волны хлюпали по холодной гальке. Угрюмые птицы над водой что-то каркали друг другу. Угрюмая боль пульсировала в каждом уголке тела Джезаля, и никак не прекращалась.
Ферро, как всегда нахмурившись, села перед ним на корточки и срезала бинты. Байяз стоял позади неё и смотрел сверху вниз. Похоже, Первый из Магов очнулся от своего оцепенения. Он не дал никакого объяснения, что его вызвало, или почему он так неожиданно восстановился, но он всё ещё выглядел больным. Старше, чем всегда, и намного костлявее. Глаза его запали, а кожа выглядела несколько тоньше, бледнее — почти прозрачной. Но у Джезаля не осталось сочувствия, особенно к причине его несчастий.
— Где мы? — пробормотал он сквозь приступы боли. Разговаривать было уже не так больно, как раньше, но всё равно приходилось говорить тихо, осторожно, и слова получались неразборчивыми и запинающимися, словно у какого-то деревенского дурачка.
Байяз кивнул за плечо на громадное водное пространство.
— Это первое из трёх озер. Мы значительно продвинулись к Аулкусу. Я бы сказал, что позади у нас больше половины нашего путешествия.
Джезаль сглотнул. Полпути — это звучало не утешительно.
— Сколько прошло…
— Болван, я не могу работать, пока ты губами шлёпаешь, — прошипела Ферро. — Оставить тебя, как есть, или заткнёшься?
Джезаль заткнулся. Она осторожно убрала бинты с его лица, посмотрела на коричневую кровь на ткани, понюхала, сморщила нос и отбросила тряпку прочь. Потом некоторое время сердито осматривала его рот. Он сглотнул, пытаясь отыскать на её тёмном лице хоть какой-нибудь признак того, о чём она думает. В этот миг он за зеркало отдал бы все зубы, если бы все они у него ещё были.