— Бери мою, — прошипел Ки, сунув миску Луфару. Его лицо было смертельно холодным, а глаза, которыми он злобно смотрел на учителя, сверкали в тени. — Продолжайте.
Байяз поднял взгляд.
— Толомея была очарована мной, а я ею. Может показаться странным, но я был молод и полон огня, и у меня тогда были прекрасные волосы, как у капитана Луфара. — Он провёл ладонью по лысине, потом пожал плечами. — Мы влюбились. — Он по очереди посмотрел на каждого, словно призывая их посмеяться, но Логен увлечённо высасывал солёную овсянку из зубов, а из остальных никто даже не улыбнулся.
— Она рассказала мне о заданиях, которые давал ей отец, и я начал смутно понимать. Он собирал по всему свету фрагменты материала из нижнего мира, оставшиеся со времён, когда демоны ещё ходили по нашей земле. Пытался извлечь энергию из этих осколков, встроить их в свои машины[25]. Тайно работал с силами, запрещёнными Первым Законом, и уже достиг определённых успехов. — Логен неуютно поёрзал. Он вспомнил, как видел в Доме Делателя странный и восхитительный предмет, который лежал в воде на плите из белого камня. Разделитель, как назвал его Байяз. Два лезвия — одно здесь, а второе на Другой Стороне. У Логена пропал аппетит, и он отставил недоеденную кашу к костру.
— Я был в ужасе, — продолжил Байяз. — Я видел разрушения, которые принёс в мир Гластрод, и поэтому решил отправиться к Иувину и всё ему рассказать. Но я боялся оставлять Толомею, а она бы не оставила всё, что знала. Так что я медлил, а Канедиас неожиданно вернулся и застал нас вместе. Его ярость была… — И Байяз поморщился, словно воспоминания были болезненными, — неописуемой. Его Дом сотрясался от неё, звенел, горел ею. Мне повезло, что я выбрался живым, и умчался искать убежища у своего старого учителя.
Ферро фыркнула.
— Значит, он был из тех, кто прощает?
— К счастью для меня. Иувин не прогнал меня, несмотря на моё предательство. Особенно когда я рассказал ему о попытках его брата нарушить Первый Закон. Делатель явился в великом гневе, требуя правосудия за осквернение своей дочери и за кражу секретов. Иувин отказал. Он требовал чтобы Канедиас рассказал, какие он проводит эксперименты. Братья начали сражаться, и я сбежал. Небо осветилось яростью их битвы. Когда я вернулся, мой учитель был мёртв, а его брат исчез. Я поклялся отомстить. Я собрал магов со всего мира, и мы пошли войной на Делателя. Все мы. Кроме Кхалюля.
— А он почему не пошёл? — проворчала Ферро.
— Он сказал, что мне нельзя доверять. Что войну вызвала моя неосмотрительность.
— И это было правдой, верно? — пробормотал Ки.
— Возможно, частично. Но он ещё выдвинул куда более страшные обвинения. Он, и его проклятый ученик, Мамун. Ложь, — прошипел он, глядя на огонь. — Сплошная ложь, и остальных магов было не обмануть. Так что Кхалюль покинул орден, вернулся на Юг и стал искать силу в другом месте. И нашел её. Он сделал то, что делал Гластрод, и навлёк на себя проклятие. Он нарушил Второй Закон, и стал есть человеческую плоть. Лишь одиннадцать из нас отправились воевать с Канедиасом, и лишь девять из нас вернулись.
Байяз сделал глубокий вдох и тяжело выдохнул.
— Итак, мастер Ки, вот история моих ошибок, без прикрас. Можно сказать, что они привели к смерти моего учителя, к расколу ордена магов. Можно сказать, что именно поэтому мы сейчас направляемся на запад, в развалины прошлого. Можно сказать, поэтому капитан Луфар страдает сейчас от сломанной челюсти.
— Семена прошлого приносят плоды в настоящем, — пробормотал Логен себе под нос.
— Так и есть, — сказал Байяз, — так и есть. И это поистине горькие плоды. Сделаешь ли ты выводы из моих ошибок, мастер Ки, как и я сделал, и уделишь ли внимание своему учителю?
— Конечно, — сказал ученик, хотя Логену показалось, что в его голосе прозвучала ироничная нотка. — Я буду повиноваться во всём.
— Это было бы мудро. Если бы я повиновался Иувину, то возможно у меня не было бы этого. — Байяз расстегнул две пуговицы своей рубашки, и отодвинул воротник. Пламя костра осветило поблекший шрам, от основания шеи старика до плеча. — Сам Делатель оставил его мне. Ещё дюйм, и мне пришёл бы конец. — Маг кисло потёр рубец. — Сколько лет прошло, а он всё болит время от времени. Сколько боли он принёс мне за эти долгие годы… так что видите, мастер Луфар, хоть вы и носите отметину, всё могло оказаться намного хуже.
Длинноногий прочистил горло.
— Это, конечно, сильное ранение, но думаю, у меня есть кое-что похуже. — Он до самого паха задрал грязную штанину и повернул к свету костра жилистую ляжку. Вся нога там представляла собой уродливую массу серой сморщенной зарубцевавшейся плоти. Даже Логен вынужден был признать, что это произвело на него впечатление.
— Какой чёрт это оставил? — спросил Луфар. Казалось, его подташнивает.
Длинноногий улыбнулся.
— Много лет назад, в молодости, я потерпел крушение на берегу Сулджука. Всего девять раз Бог счёл нужным окунуть меня в холодную воду океана в плохую погоду. К счастью, я всегда был поистине благословлен талантом пловца. К несчастью в этот раз какая-то огромная рыба приняла меня за свою очередную трапезу.
— Рыба? — пробормотала Ферро.
— Действительно. Весьма огромная и агрессивная рыба, с челюстью размером с дверь, и зубами как ножи. К счастью, резкий удар по носу, — и он рубанул рукой воздух, — заставил её отпустить меня, а случайное течение выбросило меня на берег. И я был вдвойне благословлен, отыскав среди местных отзывчивую даму, которая позволила мне выздороветь у неё в жилище, поскольку люди Сулджука обычно весьма подозрительны к чужакам. — Он радостно вздохнул. — Вот как я выучил их язык. Очень возвышенные люди. Бог благоволит ко мне. Поистине. — Повисла тишина.
— Готов поспорить, у тебя есть истории получше. — Луфар, ухмыляясь, смотрел на Логена.
— Меня как-то укусила норовистая овца, но от этого даже следа не осталось.
— А что насчёт пальца?
— Этого? — Он уставился на знакомый обрубок, покачав им туда-сюда. — А что с ним?
— Как ты его потерял?
Логен нахмурился. Ему не нравилось, куда шёл разговор. Одно дело слушать об ошибках Байяза — но он не рвался копаться в своих. Видят мёртвые, он совершал большие ошибки. Но всё же, все смотрели на него. Нужно было что-то сказать.
— Я потерял его в битве. За стенами места под названием Карлеон. Тогда я был молод и тоже полон огня. По своему дурацкому обыкновению я бросился в самую гущу битвы. А когда вышел, пальца уже не было.
— В запале, а? — спросил Байяз.
— Что-то вроде того. — Он нахмурился и мягко потёр обрубок. — Странное дело. Сколько времени его уж нет, а я иногда его чувствую, чешется, самый кончик. Сводит меня с ума. Как можно почесать палец, которого нет?
— Было больно? — спросил Луфар.
— Жутко, поначалу, но далеко не так больно, как другие раны.
— Например?
Тут надо было подумать. Логен почесал лицо и прокрутил в голове все часы, дни, недели, что он провёл израненный, окровавленный и кричащий. Когда еле хромал или с трудом мог отрезать себе кусок мяса перевязанными руками.
— Мечом по морде однажды попало, — сказал он, ощущая прореху, которую Тул Дуру оставил в его ухе, — кровища текла страшно. Другой раз чуть стрелой глаз не выбило, — он потёр полумесяц шрама под бровью. — Несколько часов осколки выковыривали. Потом, при осаде Уфриса, на меня упал здоровенный камень. Да ещё в первый день. — Он потёр затылок и почувствовал под волосами неровные шишки. — Пробил мне череп и сломал плечо.
— Скверно, — сказал Байяз.
— Сам виноват. Вот что получается, когда пытаешься разворотить городские стены голыми руками. — Луфар уставился на него, и он пожал плечами. — Не получилось. Как я и говорил, в юности голова у меня была горячая.
— Я удивлён только, что ты не пытался их прогрызть.
— Скорее всего, это было бы моим следующим шагом. Так что, пожалуй, к лучшему, что на меня сбросили камень. По крайней мере, зубы у меня до сих пор целы. Два месяца я провел, лежа на спине и вопя, пока осаждали город. Выздоровел только к бою с Тридубой, во время которого он снова мне всё переломал, и добавил ещё немало сверх того. — Логен поморщился от воспоминаний, скрючил пальцы правой руки, выпрямил их, вспоминая ту боль, когда они были раздроблены. — Вот тогда болело по-настоящему. Впрочем, не так сильно, как это, — и он сунул руку под ремень и вытащил рубашку. Все уставились через пламя костра, чтобы увидеть, на что он указывает. Совсем маленький шрам, прямо под нижним ребром, во впадине около живота.
— Выглядит не особо, — сказал Луфар.
Логен повернулся и показал им спину.
— А вот остальное, — сказал он, ткнув большим пальцем на куда бо́льшую отметину около лопатки. Повисла долгая тишина, пока до них доходило.
— Прямо насквозь? — пробормотал Длинноногий.
— Прямо насквозь, копьём. В поединке с человеком по имени Хардинг Молчун. Чертовски повезло, что я выжил, и это факт.
— Если это был поединок, — пробормотал Байяз, — то как ты вышел из него живым?
Логен облизнул губы. Во рту стало кисло.
— Я победил.
— Проткнутый копьём насквозь?
— Я не знал об этом, потом понял.
Длинноногий и Луфар хмуро посмотрели друг на друга.
— Кажется, такое сложно не заметить, — сказал навигатор.
— Да уж наверное. — Логен помедлил, пытаясь придумать, как представить всё в хорошем свете, но никакого хорошего света тут не было. — Бывает время… ну… когда я не знаю точно, что я делаю.
Долгая пауза.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Байяз, и Логен поморщился. Всё хрупкое доверие, которое он построил за последние недели, грозило рухнуть прямо на глазах, но он не видел выбора. У него никогда не получалось лгать.
— Когда мне было лет четырнадцать, я повздорил с другом. Не помню даже из-за чего. Помню, только, что рассердился. Помню, он меня ударил. А потом я посмотрел на свои руки. — И Логен посмотрел на них сейчас, в темноте они выглядели бледными. — Я задушил его. Насмерть. Не помню, как я это делал, но там были только мы, и его кровь осталась у меня под ногтями. Я втащил его на какие-то скалы, сбросил головой вниз и сказал, что он упал с дерева и умер, и все мне поверили. Его мать плакала, и всё такое, но что я мог поделать? Это был первый раз, когда такое случилось.