[4], перегораживающие узкий скалистый перешеек, который соединял город с материком. С одной стороны от него виднелось синее море и синяя гавань с другой. Говорят, это самые мощные защитные сооружения в мире. Интересно, не придётся ли нам вскоре проверить это горделивое хвастовство?
— Наставник Глокта? — Харкер прочистил горло. — Лорд-губернатор и его совет ждут.
— Значит, подождут ещё немного. Мне интересно узнать, каких успехов вы добились в деле исчезновения наставника Давуста. — В конце концов, будет весьма неприятно, если нового наставника постигнет та же участь.
Харкер нахмурился.
— Ну… успехи имеются. Я не сомневаюсь, что виноваты туземцы. Они всё время плетут заговоры. Несмотря на меры, которые Давуст предпринял после восстания, многие из них всё равно не знают своего места.
— Поразительно.
— Это самая что ни на есть правда, поверьте. В ту ночь, когда исчез наставник, в его покоях было трое слуг. Я их допросил.
— И что вы выяснили?
— Пока ничего, к сожалению. Они оказались чрезвычайно упрямыми.
— Тогда давайте допросим их вместе.
— Вместе? — Харкер облизал губы. — Я не знал, что вы лично захотите их допрашивать, наставник.
— Теперь знаете.
Можно подумать, что чем глубже продвигаешься внутрь скалы, тем должно становиться прохладнее. Но здесь было в точности так же жарко, как и снаружи, на прожаренных улицах, только без малейшего милосердного ветерка. Коридор был тих, мёртв и душен, как гробница. Факел Витари отбрасывал по углам мерцающие тени, и позади быстро смыкалась темнота.
Харкер помедлил перед окованной железом дверью и вытер со лба крупные капли пота.
— Должен предупредить вас, наставник, пришлось быть с ними весьма… твёрдым. Понимаете, твёрдая рука лучше всего.
— О, я и сам могу быть весьма твёрдым, когда положение того требует. Меня нелегко шокировать.
— Хорошо, хорошо. — Ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и в коридор хлынул дурной запах. В нём слились засорившаяся уборная и куча гнилья. Камера за дверью была крошечной, без окон, и с таким низким потолком, что стоять было почти невозможно. Жара была сокрушающей, вонь непереносимой. Эта камера напомнила Глокте другую. Намного южнее, в Шаффе. Глубоко под императорским дворцом. Камера, в которой я задыхался два года, визжа в темноте, царапая на стенах и ползая в собственной грязи. Его глаз задёргался, и Глокта тщательно вытер его пальцем.
Один узник растянулся на полу лицом к стене. Его кожа была черна от синяков, обе ноги сломаны. Другой был подвешен к потолку за запястья, колени касались пола, голова безвольно свисала, спина исхлёстана до мяса. Витари наклонилась и потыкала одного из них пальцем.
— Мёртв, — просто сказала она. Подошла к другому. — Этот тоже. Мёртв уже давно.
Мерцающий свет упал на третью узницу. Эта была жива. Пока. Руки и ноги скованы, щёки ввалились от голода, губы потрескались от жажды. Она прижимала к себе грязные, покрытые пятнами крови лохмотья. Её пятки заскребли по полу — она попыталась убраться подальше в угол, тихо бормоча на кантийском и закрыв рукой лицо от света. Я помню. Хуже темноты только свет. С ним всегда приходят вопросы.
Глокта нахмурился и перевёл взгляд дёргающегося глаза с двух изувеченных трупов на съёжившуюся девчонку. Его спину крутило от напряжения, от жары и от вони.
— Что ж, здесь уютно. Что они вам рассказали?
Харкер закрыл нос и рот рукой, неохотно заходя в камеру, Иней маячил прямо у него за плечом.
— Пока ничего, но я…
— От этих двоих вы уже точно ничего не получите. Надеюсь, они подписали признания.
— Ну… не совсем. Наставник Давуст никогда не интересовался признаниями смуглых, мы просто, понимаете…
— Не могли даже держать их в живых, пока они не признаются?
Харкер выглядел угрюмым. Как ребёнок, которого несправедливо наказал его школьный учитель.
— Есть ещё девчонка, — бросил он.
Глокта посмотрел на неё, облизывая пустое место, где раньше были передние зубы. Никакой системы. Ни цели. Жестокость ради жестокости. Если бы я сегодня хоть что-нибудь съел, сейчас меня бы стошнило.
— Сколько ей лет?
— Четырнадцать, наверное, наставник, но я не вижу, что в этом существенного.
— Существенно то, инквизитор Харкер, что заговоры редко возглавляют четырнадцатилетние девочки.
— Я думал, надо подойти основательно.
— Основательно? Вы им вообще вопросы задавали?
— Ну, я…
Трость Глокты треснула Харкера прямо по лицу. Внезапное движение вызвало приступ мучений в боку Глокты, он споткнулся на больной ноге и был вынужден ухватиться за руку Инея, чтобы не упасть. Инквизитор взвизгнул от боли и потрясения, отшатнулся к стене и сполз на грязный пол камеры.
— Вы не инквизитор! — прошипел Глокта, — вы ёбаный мясник! Посмотрите на состояние камеры! И вы убили двух наших свидетелей! Какой теперь от них прок, болван? — Глокта наклонился. — Если только это не было вашим намерением, а? Может, Давуста убил завистливый подчинённый? Подчинённый, который хотел, чтобы свидетели молчали, а, Харкер? Может, мне надо начать своё расследование с само́й Инквизиции?
Харкер попытался подняться, но над ним навис практик Иней, и инквизитор и отпрянул назад к стене. Из носа у него потекла кровь.
— Нет! Нет, пожалуйста! Это был несчастный случай! Я не собирался убивать их! Я просто хотел узнать, что случилось!
— Несчастный случай? Вы или предатель или совершенно некомпетентны, и мне нет пользы от вас в любом случае! — Он наклонился ещё ниже, игнорируя боль, стрелявшую в спине, изогнув губы в беззубой улыбке. — Насколько я понимаю, инквизитор, с дикарями твёрдая рука — самое эффективное средство. Вы узна́ете, что нет рук твёрже моих. Нигде. Убрать этого червя с глаз моих!
Иней схватил Харкера за плащ и грубо вытащил по грязи в дверь.
— Подождите! — вопил тот, цепляясь за дверной косяк, — пожалуйста! Вы не можете так поступить! — Его крики стихли в коридоре.
У Витари вокруг глаз виднелась лёгкая улыбка, словно сцена ей понравилась.
— Что с этим бардаком?
— Вычистить. — Глокта прислонился к стене и вытер пот дрожащей рукой. Его бок пульсировал от боли. — Вымыть. Тела похоронить.
Витари кивнула на выжившую.
— А с ней что?
— Предоставить ванну. Одежду. Еду. И отпустить.
— Вряд ли стоит тратить на неё ванну, если она вернется в Нижний Город.
В этом есть смысл.
— Ладно! Она была служанкой Давуста, может и мне послужить. Пусть вернётся к работе! — крикнул он через плечо, уже ковыляя к двери. Надо было убраться из камеры. Он едва мог там дышать.
— Мне жаль вас всех расстраивать, но стены в их нынешнем плачевном состоянии сложно назвать неприступными… — Говоривший смолк, когда Глокта прошаркал в дверь зала совещаний правящего совета Дагоски.
Зал был настолько не похож на камеру внизу, насколько вообще может отличаться одна комната от другой. На самом деле это самая прекрасная комната из тех, что я видел. Каждый дюйм стен и потолка был украшен в самых мельчайших деталях: сцены из кантийских легенд в натуральную величину, окруженные геометрическими узорами пугающей сложности, разукрашенные блестящим золотом и серебром, ярко красным и голубым. На полу была выложена поразительно сложная мозаика, а длинный стол инкрустирован завитками тёмного дерева и пластинами слоновой кости, и отполирован до блеска. Высокие окна раскрывали захватывающий вид на бурый пыльный город, и на искрящийся залив за ним.
Женщина, которая поднялась, чтобы поприветствовать вошедшего Глокту, выглядела под стать этому великолепному убранству. Поистине.
— Я Карлотта дан Эйдер, — сказала она, свободно улыбаясь и протягивая к нему руки, словно они были старыми друзьями, — магистр гильдии торговцев пряностями.
Следовало признать, Глокта был впечатлён. И если бы только её выдержкой. Ни малейших признаков ужаса. Она встречает меня так, словно я вовсе не обезображенная, дёргающаяся, скрюченная развалина. Она встречает меня так, словно я выгляжу столь же прекрасно, как и она. Карлотта дан Эйдер носила длинное платье в южном стиле: синий шёлк, вышитый серебром, мерцал на ней от прохладного ветерка, задувавшего через высокие окна. На её пальцах, запястьях, на шее блестели украшения обескураживающей ценности. Глокта почуял странный аромат, когда она подошла ближе. Сладкий. Может, как пряности, которые сделали её такой богатой. Всё это на него подействовало. В конце концов, я до сих пор мужчина. Просто уже не настолько, как был когда-то.
— Я должна попросить прощения за свой наряд, но в жару кантийские одежды настолько удобнее. За годы, проведённые здесь, я к ним сильно привыкла.
Её извинения за свой внешний вид — это всё равно, что извинения гения за свою глупость.
— Не стоит упоминания. — Глокта поклонился так низко, как только мог, с учетом бесполезной ноги и острой боли в спине. — Наставник Глокта, к вашим услугам.
— Мы очень рады, что вы к нам присоединились. Все мы очень обеспокоены после исчезновения вашего предшественника, наставника Давуста. — Полагаю, некоторые из вас обеспокоены меньше других.
— Я надеюсь пролить свет на эту загадку.
— Мы все на это надеемся. — С непринуждённой уверенностью она взяла Глокту под локоть. — Прошу вас, позвольте мне всех представить.
Глокта не дал сдвинуть себя с места.
— Благодарю вас, магистр, но думаю, я и сам справлюсь. — Он своими силами — какие уж у него были — добрался до стола. — Вы, должно быть, генерал Виссбрук, глава обороны города. — Генералу было за сорок, он несколько облысел и обильно потел в вычурном мундире, застёгнутом, несмотря на жару, на все пуговицы до самой шеи. Я тебя помню. Ты был в Гуркхуле во время войны. Майор Личной Королевской, и все отлично знали, какой ты засранец. Похоже, в конце концов ты неплохо устроился, как всегда засранцам и удаётся.