Интересно. Кусок ткани. Похоже, белой ткани, хотя уже в основном заляпанной тёмно-красным. Глокта разгладил его и поднял. В тусклом свете свечей слабо блеснула золотая нить. Я уже видел такую ткань.
— Что там? — бросил Сульт. — Вы что-то нашли?
Глокта ничего не сказал. Возможно, но это уж очень просто. Пожалуй, слишком просто.
Глокта кивнул Инею, альбинос протянул руку и стащил мешок с головы императорского посланника. Тулкис заморгал в ярком свете, глубоко вздохнул и осмотрел комнату. Грязная белая коробка, слишком ярко освещённая. Глянул на Инея, стоявшего за плечом. Глянул на Глокту, который сидел напротив. Глянул на шаткие стулья, на запятнанный стол, на стоявший там отполированный ящик. Казалось, он не заметил маленькую чёрную дырочку в самом углу напротив него, за головой Глокты. И не должен был заметить. В эту дырочку архилектор наблюдал за процессом. Та, через которую он слышит каждое произнесённое слово.
Глокта пристально разглядывал посланника. В эти ранние минуты человек часто выдаёт свою вину. Интересно, какими будут его первые слова? Невинный человек спросил бы, в каком преступлении его обвиняют…
— В каком преступлении меня обвиняют? — спросил Тулкис. Глокта почувствовал, как его веко дёргается. Разумеется, умный виновный с лёгкостью может задать тот же вопрос.
— В убийстве кронпринца Рейнольта.
Посланник моргнул и обмяк на стуле.
— Мои глубочайшие соболезнования королевской семье, и всему народу Союза в этот чёрный день. Но неужели всё это действительно было необходимо? — Он кивнул вниз на несколько ярдов тяжёлой цепи, обёрнутой вокруг его обнажённого тела.
— Необходимо. Если верны наши подозрения на ваш счёт.
— Понимаю. Могу ли я спросить, имеет ли значение тот факт, что я совершенно невиновен в этом гнусном преступлении?
Сомневаюсь. Даже если вы действительно невиновны. Глокта бросил заляпанный кровью фрагмент белой ткани на стол.
— Это было зажато в руке принца. — Тулкис нахмурился и озадаченно посмотрел на него. Словно никогда раньше и не видел. — Он идеально подходит к порванному платью, найденному в ваших покоях. Кроме того, платье было буквально залито кровью. — Тулкис посмотрел на Глокту широко раскрытыми глазами. Словно он понятия не имеет, как оно туда попало. — Как вы это объясните?
Посланник наклонился вперёд над столом, насколько позволяли скованные за спиной руки, и заговорил быстро и тихо.
— Наставник, прошу вас, послушайте. Если агенты Пророка узнали о моей миссии — а они обо всём узнают рано или поздно — то они ни перед чем не остановятся, чтобы её провалить. Вы знаете, на что они способны. Если вы накажете меня за это преступление, то это будет оскорблением императору. Вы оттолкнёте протянутую руку дружбы, и к тому же ударите его по лицу. Он поклянётся отомстить, а когда Уфман-уль-Дошт поклялся… моя жизнь ничего не значит, но моя миссия не может провалиться. Последствия… для обеих наших стран… пожалуйста, наставник, умоляю вас… я знаю, что вы человек с открытым разумом…
— Открытый разум похож на открытую рану. — Проворчал Глокта. — Уязвим для яда. Подвержен гною. Приносит своему владельцу только боль. — Он кивнул Инею, альбинос аккуратно положил бумагу с признанием на стол и толкнул её белыми пальцами в сторону Тулкиса. Поставил рядом с ней чернильницу и открыл латунную крышку. Рядом положил перо. Всё аккуратно и чётко, любой армейский старшина был бы доволен.
— Это ваше признание. — Глокта махнул рукой в сторону бумаги. — На тот случай, если вам интересно.
— Я невиновен, — шепотом пробормотал Тулкис.
От раздражения лицо Глокты дёрнулось.
— Вас когда-нибудь пытали?
— Нет.
— Вы видели когда-нибудь, как пытают?
Посланник сглотнул.
— Видел.
— Тогда вы имеете представление, чего ожидать. — Иней поднял крышку ящика Глокты. Лотки внутри приподнялись, разложившись веером, словно огромная впечатляющая бабочка, впервые расправившая крылья, демонстрируя инструменты Глокты во всей их блестящей, завораживающей, ужасной красоте. Он посмотрел в глаза Тулкиса, наполненные страхом и очарованием.
— Я в этом самый лучший. — Глокта сделал глубокий вдох и сцепил руки перед собой. — Это не вопрос гордости. Это факт. Если бы это было не так, вы сейчас сидели бы здесь не со мной. Я говорю вам это, чтобы у вас не осталось никаких сомнений. Так что вы безо всяких иллюзий сможете ответить на мой следующий вопрос. Посмотрите на меня. — Он подождал, пока тёмные глаза Тулкиса не встретятся взглядом с его глазами. — Вы подпи́шете признание?
Повисла пауза.
— Я невиновен, — прошептал посланник.
— Я задавал не этот вопрос. Я задам его ещё раз. Вы подпишете признание?
— Я не могу.
Они долго смотрели друг на друга, и у Глокты не осталось никаких сомнений. Он невиновен. Если он мог прокрасться незамеченным через стену дворца и в окно принца, то уж конечно он смог бы убраться из Агрионта, прежде чем мы что-то заподозрим? Зачем оставаться, и спать, оставив в шкафу это залитое кровью платье, ожидая, пока мы его найдём? След подсказок такой явный, что слепец пройдет по нему. Нас обманывают, и даже не очень изящно. Наказать не того человека, это одно. Но позволять делать из себя дурака? Это другое.
— Минуту, — пробормотал Глокта. Он с трудом встал со стула и пошёл к двери, тщательно закрыл её за собой, захромал, морщась, по ступеням до следующей комнаты и вошел в неё.
— Какого чёрта вы там делаете? — зарычал на него архилектор.
Глокта склонил голову в позе глубочайшего уважения.
— Я пытаюсь установить истину, ваше преосвященство…
— Пытаетесь установить что? Закрытый Совет ждёт признание, а вы тут болтаете о чём?
Глокта встретил сердитый взгляд архилектора.
— А что если он не лжёт? Что если император хочет мира? Что если посланник невиновен?
Сульт уставился на него, холодные голубые глаза широко недоверчиво раскрылись.
— Вы в Гуркхуле потеряли зубы или свои ёбаные мозги? Да кому не насрать на невиновность? Нас заботит только то, что должно быть сделано! Нас заботит только то, что необходимо! Нас заботят только чернила на бумаге, вы… вы… — у него разве что пена изо рта не полезла, кулаки сжимались и разжимались от ярости, — …вы, искалеченный огрызок человека! Заставьте его подписать, мы покончим с этим, и начнём лизать жопы Открытому Совету!
Глокта поклонился ещё ниже.
— Разумеется, ваше преосвященство.
— Ждать ли мне сегодня новых неприятностей из-за вашей извращённой одержимости истиной? Мне больше нравится иголка, чем лопата, но я в любом случае вытащу признание у этого мерзавца! Мне послать за Гойлом?
— Разумеется нет, ваше преосвященство.
— Просто отправляйтесь туда, чёрт возьми, и заставьте… его… подписать!
Глокта медленно вышел из комнаты, ворча, потягивая шею в разные стороны, потирая воспалённые ладони, разминая больные плечи и слушая, как щёлкают суставы. Трудный допрос. Секутор сидел, скрестив ноги, на полу напротив, прислонив голову к грязной стене.
— Он подписал?
— Разумеется.
— Мило. Очередная тайна раскрыта, а, шеф?
— Сомневаюсь. Он не едок. Во всяком случае, не такой, как Шикель. Он чувствует боль, поверь мне.
Секутор пожал плечами.
— Она сказала, что таланты у каждого из них разные.
— Сказала. Сказала. — Но всё же. Глокта вытер слезящийся глаз, размышляя. Кто-то убил принца. Кто-то хотел что-то получить от его смерти. Хотел бы я знать, кто, даже если всем плевать. — Осталось несколько вопросов, которые я должен задать. Охранник, который прошлой ночью дежурил у покоев принца — я хочу с ним поговорить.
Практик поднял брови.
— Зачем? У нас же есть бумага?
— Просто приведи его.
Секутор расправил ноги и вскочил.
— Ладно, вы здесь главный. — Он оттолкнулся от засаленной стены и не спеша пошёл по коридору. — Один рыцарь-телохранитель, будет исполнено.
Держать строй
— Вы спали? — спросил Пайк, почёсывая менее обожженную сторону своего изувеченного лица.
— Нет. А ты?
Заключённый, ставший сержантом, покачал головой.
— Уже несколько дней, — задумчиво пробормотал Челенгорм. Он прикрыл рукой глаза от солнца и посмотрел в сторону северного гребня — на неровные очертания деревьев под железно-серым небом. — Дивизия Поулдера уже прошла через лес?
— Ещё до рассвета, — сказал Вест. — Скоро доложат, что он на позиции. А теперь, похоже, и Крой готов выдвигаться. По крайней мере, в пунктуальности ему не откажешь.
В долине, под командным постом Берра, дивизия генерала Кроя выстраивалась в боевой порядок. Три пехотных полка Личной Королевской построились в центре, по полку рекрутов на возвышенностях на каждом фланге, и кавалерия позади. Здесь зрелище совершенно отличалось от разворачивания импровизированной армии Ладислава. Батальоны плавно струились вперёд строго организованными колоннами, тяжело ступали по грязи, по высокой траве, по пятнам снега в лощинах. Они становились на предназначенных им позициях и начинали разворачиваться в стройные шеренги — сеть из солдат вытянулась поперёк долины. В холодном воздухе эхом отражались звуки их шагов, стук барабанов, резкие крики командиров. Всё четко, ясно и согласно установленному порядку.
Лорд-маршал Берр откинул полог шатра и вышел на открытый воздух, короткими взмахами руки отвечая на приветствия различных стражников и офицеров, собравшихся перед шатром.
— Полковник, — проворчал он, хмуро глядя в небеса. — Вижу, пока сухо?
Солнце висело бледным пятном над горизонтом, на грязно-белом небе виднелись тяжёлые серые полосы, над северным гребнем висели тучи потемнее.
— Пока что, сэр, — сказал Вест.
— От Поулдера вестей нет?
— Нет, сэр. Но возможно, идти ему трудно, лес там дремучий. — Не такой дремучий, как сам Поулдер, подумал Вест, но вряд ли говорить так было бы профессионально.