Тот скромно пожал плечами.
— Мне об этом говорили.
— Хм-м…
Разрубить яблоко и разрубить человека — вещи разные, но проворство Луфара его поразило. Логен повертел в руках меч Ферро, затем вынул его из деревянных ножен. Странное оружие! Клинок и эфес плавно изогнуты, лезвие на конце шире, чем у рукояти, заточено лишь с одной стороны, а острия вообще нет. Он несколько раз рубанул им воздух. И по балансировке скорее напоминает секиру, чем меч.
— Необычная штука, — заметил Луфар.
Логен попробовал кончиком пальца клинок. Зазубренный, кожу царапает.
— Острый!
— А ты свой никогда не точишь?
Логен нахмурился. Если подумать, на затачивание оружия в целом у него ушло несколько недель жизни. Каждую ночь после ужина мужчины доставали клинки: точили, чистили, полировали, чинили. Сталь скрипела о камень и металл, а в зеркальной поверхности отражалось пламя костров. Пусть волосы слиплись в грязный колтун, пусть кожа задубела от старого пота, пусть одежда кишит вшами, зато оружие сияет, словно молодой месяц.
Взявшись за холодный эфес, Логен вытащил из грязных ножен подарок Байяза. По сравнению с клинками Луфара и Ферро меч казался уродливым и неуклюжим. На тяжелой серой стали не было ни искры блеска. Лишь на одной стороне у рукояти мерцала одинокая серебряная буква: метка Канедиаса.
— А он не тупится. Черт его знает, почему. Я как-то пробовал, да только точило стер.
Брат Длинноногий тем временем вскарабкался на дерево и теперь полз вдоль толстой ветки к болтающемуся на ее конце яблоку.
— По-моему, — пропыхтел навигатор, — оружие — точная копия своего владельца. Возьмем капитана Луфара — шпага у него красивая, блестящая, но ни разу не участвовала в бою. Меч этой женщины, Малджин, — острый, необычный, от одного его вида становится не по себе. У северянина Девятипалого клинок тяжелый, крепкий, простой, неповоротливый. Вот так! — Довольно засмеявшись, он продвинулся еще дальше. — Великолепная метафора! Жонглирование словами — один из моих выдающихся…
Взмахнув с глухим фырканьем мечом над головой, Логен почти до конца рассек основание ветки, на которой лежал брат Длинноногий, — остальное под тяжестью тела обломилось само и вместе с навигатором, листвой и яблоками ухнуло в заросли сорняков.
— Как тебе простой и неповоротливый?
Луфар, склонившийся с точилом над коротким клинком, зашелся хохотом; хохотал и Логен. Хорошее начало. Смех сближает. Сначала смех, потом уважение, потом доверие.
— Дыхание господне! — вскричал Длинноногий, выбираясь из-под ветки. — Ну почему человеку не дают спокойно перекусить?
— Что острый — это точно! — смеясь, сказал Луфар.
Логен покрутил меч.
— Да, Канедиас знал толк в ковке клинков.
— Вообще-то Канедиас изготовлением оружия и занимался. — В запущенный сад из-под осыпающейся арки вышел Байяз. — Он ведь мастер Делатель. У тебя в руках одно из последних его творений. Этот меч он выковал для войны с братьями.
— Братья! — усмехнулся Луфар. — Как же я его понимаю! Вечно с ними проблемы. По моему опыту ссоры обычно из-за женщин. — Он в очередной раз провел точилом по лезвию короткой шпаги. Готово! — А по части женщин мне нет равных. Состязаться бесполезно.
— Неужели? — хмыкнул первый из магов. — Так уж вышло, что тут и вправду замешана женщина. Только не в том смысле, в каком можно подумать.
Губы Луфара тронула гадкая ухмылка.
— А в каком другом смысле можно подумать о женщине? Если хотите знать… Ф-фу! — На плечо ему упал большой комок птичьего помета, волосы, лицо и свеженачищенные клинки осыпало черными и серыми крошками. — Что за?..
Луфар, подскочив, уставился наверх. Сидящая на вершине стены Ферро вытирала ладонь тонким стеблем плюща. На фоне ослепительно-яркого неба Логен не видел ее лица, оставалось только гадать, не скользнула ли по ее губам тень улыбки.
Вот Луфар точно не улыбался — он вопил.
— Сука ненормальная, черт тебя дери! — Сцарапав с куртки белую вязкую жижу, он яростно швырнул ее в стену. — Чертово сборище дикарей! — И в гневе ринулся в полуразрушенную арку.
Что ж, смех — это одно, а уважения придется подождать.
— Эй, розовые, если кому-то интересно… — крикнула Ферро. — Всадники проскакали.
— В какую сторону? — спросил Байяз.
— На восток! Туда, откуда мы пришли. Неслись во весь опор.
— Нас, что ли, разыскивают?
— Понятия не имею. Опознавательных знаков на них не было. Но если они за нами, то, вероятнее всего, скоро нападут на наш след.
Маг нахмурился.
— Тогда скорее спускайся вниз. Поедем дальше. — И, немного подумав, добавил: — Только постарайся не натрясти на нас еще дерьма!
Здравствуй… золото мое[1]
«Занду дан Глокте, наставнику Дагоски,
Секретно, лично в руки
Меня крайне тревожат ваши жалобы на нехватку финансов и людей.
Что касается солдат, обходитесь имеющимся гарнизоном и привлекайте к защите всех, кого можно. Как вам хорошо известно, основные армейские силы сосредоточены в Инглии, а оставшиеся направлены в Срединные земли для искоренения повстанческих настроений среди местного крестьянства.
Что касается денег, то выделить вам, к сожалению, ничего не смогу, и впредь не просите. Выжмите, сколько сможете, из торговцев пряностями, туземцев и кто там у вас еще. Берите кредиты. Выкручивайтесь, Глокта. Проявите изобретательность, которой вы так славились во время кантийской войны.
Уверен, вы меня не разочаруете.
— Наставник, дела продвигаются с удивительной скоростью, если можно так выразиться. Едва распахнулись ворота Верхнего города, производительность туземцев увеличилась втрое! Ров, отсекающий полуостров от материка, ниже уровня моря уже по всей длине и с каждым днем становится глубже! Осталось открыть две узкие дамбы, что сдерживают напор волн по обоим краям, — и ров затоплен! Только прикажи́те.
Виссбрук сел; на его пухлом лице сияла такая радостная улыбка, будто он сам все придумал.
В раскинувшемся внизу Верхнем городе началось утреннее песнопение. Взмывая над шпилями Великого храма, странный вой расплывался по всей Дагоске, проникая в каждое окно — даже в окна Цитадели.
«Кадия созывает народ на молитву», — определил Глокта.
Вюрмс недовольно скривил губы.
— Что, опять? Проклятые туземцы! Напрасно их пустили в храм! Черт бы побрал эти идолопоклоннические службы и дурные песни! У меня от них голова раскалывается.
«Только ради этого стоило вернуть храм местным», — Глокта ухмыльнулся и сообщил:
— Если Кадия доволен, вашу головную боль я как-нибудь переживу. Нравится вам это или нет, но без туземцев не обойтись, а они обожают петь. Лучше привыкайте. Или же намотайте на голову одеяло.
— А на меня эти звуки, должен признаться, действуют успокаивающе, — выслушав причитания Вюрмса, безмятежно проронил Виссбрук. — Глупо отрицать, что уступки наставника оказали на туземцев поистине волшебное действие. Люди Кадии помогли в короткий срок отремонтировать крепостные стены, поменять ворота и уже разбирают леса. Кстати, мы закупили камень для нового парапета, но — увы! — заминочка вышла: каменщики отказываются работать дальше бесплатно. Мои солдаты переведены на четверть жалованья, их моральный дух крайне низок. Мы слишком много задолжали, наставник. Ситуация аховая.
— Это точно! — сердито пробурчал Вюрмс. — Амбары набиты почти до отказа, в Нижнем городе вырыты два новых колодца. Все это обошлось безумно дорого. Мой кредит исчерпан. Торговцы зерном жаждут моей крови!
«Ну, не так страстно, как моей. Причем моей крови жаждут все городские торговцы до единого…»
— Они с такой яростью возмущаются, — продолжал Вюрмс, — что я не смею на люди показаться. Моя репутация на волоске, наставник!
«Можно подумать, у меня других забот нет, кроме как беспокоиться о репутации какого-то болвана», — мысленно съязвил Глокта и спросил:
— Сколько мы должны?
Вюрмс нахмурился.
— За воду, продукты и все остальное не меньше сотни тысяч марок.
«Сотня тысяч? Зарабатывать деньги торговцы пряностями любят, а вот тратить — им нож острый. Даже если Эйдер попытается помочь, то вряд ли наберет и половину суммы».
— Что у вас, генерал?
— Жалованье наемникам, земляные работы, ремонт крепостных стен, покупка оружия, доспехов, боеприпасов… — Виссбрук надул щеки. — В целом около четырехсот тысяч марок.
Глокта едва не подавился собственным языком. Полмиллиона?! Сумма поистине королевская.
«Даже если бы Сульт согласился выделить денег на оборону Дагоски, то вряд ли раскошелился бы на полмиллиона. Но он мне отказал… Что ж, и куда меньшие долги постоянно сводят людей в могилу».
— Продолжайте работу, несмотря ни на что. Обещайте, что угодно. Уверяю вас, деньги в пути.
Генерал, уже складывая бумаги в стопочку, заявил:
— Я делаю все возможное и невозможное, однако люди начинают сомневаться, что им заплатят.
Вюрмс выразился более откровенно:
— Нам больше не доверяют. Без денег мы ничего не сделаем.
— Ничего, — пробурчал Секутор.
Иней печально покачал головой.
Глокта потер слезящиеся глаза и продолжил рассуждения:
— Итак, наставник инквизиции исчезает. Бесследно. Даже мокрого пятна не остается. Вечером он вернулся в свои покои. Запер дверь. А утром не отозвался на стук. Дверь взламывают, а в комнате…
«Ничего!» — Глокте подвернулось словечко, произнесенное Секутором, но новый наставник не произнес его.
— …Постель смята после сна, а тела нет. И ни малейших признаков борьбы.
— Ничего, — снова пробормотал Секутор.
— Какие факты нам известны? Давуст подозревал, что в городе плетется заговор. Что предатель собирается сдать Дагоску гуркам. Причем предатель — член городского совета. Скорее всего, он вычислил этого человека, и тот как-то расправился с излишне осведомленным наставником.