— Только одного — Канедиаса. Мастера Делателя, — пробормотал Байяз, задумчиво вертя в руке ложку. — Я отправился в его дом, встал перед ним на колени и попросил разрешения учиться у его ног. Конечно, он отказал мне, как отказывал всем… сначала. Но я был настойчив, и со временем он сдался и согласился учить меня.
— Значит, вы жили в доме Делателя, — проговорил Ки.
Логен поежился, сгорбившись над своей миской. После единственного визита в этот дом его мучили кошмары.
— Да, — ответил Байяз. — И многое узнал. Мои познания в высоком искусстве были очень полезны для моего нового учителя. Но Канедиас хранил свои секреты еще ревностней, чем Иувин; он обращался со мной, как с рабом в кузнице, и учил меня только тем мелочам, которые мне помогли бы лучше служить ему. Я ожесточался; и, когда Делатель отправился разыскивать материалы для работы, мое любопытство, мои амбиции и моя жажда знаний толкнули меня забраться в те части его дома, куда он запрещал мне соваться. И там я обнаружил его самый охраняемый секрет.
Маг замолчал.
— Что это было? — поторопил Длинноногий, застыв с ложкой у рта.
— Его дочь.
— Толомея, — прошептал Ки еле слышно.
Байяз кивнул, уголок рта чуть поднялся — словно маг припомнил что-то приятное.
— Она была не такая, как все. Она никогда не покидала Дом Делателя, не говорила ни с кем, кроме отца. Как я узнал, она помогала ему в некоторых делах. У нее были… кое-какие материалы… только родная кровь Делателя могла их коснуться. Думаю, именно поэтому он выделял ее среди прочих. Красоты она была несравненной. — Лицо Байяза перекосило, и он с печальной улыбкой посмотрел на землю. — А может, такой она осталась в моей памяти.
— Вкусно, — сказал Луфар и, облизнув пальцы, поставил миску на землю. В последнее время он стал гораздо менее привередливым в еде. Логен подумал, что для человека, несколько недель не имевшего возможности жевать, это естественно. — Можно добавки?
— Возьмите мою, — прошипел Ки, сунув миску Луфару. Лицо ученика застыло, он не сводил горящих глаз с учителя. — А дальше?
Байяз поднял глаза.
— Толомея очаровала меня — а я ее. Звучит странно, но я был тогда молодой, горячий, и шевелюра была, как у капитана Луфара. — Он прошуршал ладонью по лысине, потом пожал плечами. — Мы полюбили друг друга.
Байяз оглядел всех по очереди — не засмеется ли кто, — но Логен озабоченно слизывал с зубов соленую овсянку, и остальные даже не улыбались.
— Она рассказывала мне, какие поручения давал ей отец, и я смутно начал понимать. Он повсюду собирал фрагменты материалов из нижнего мира, оставшиеся с тех времен, когда демоны еще ходили по земле. Он хотел собрать силу этих осколков, включить их в свои механизмы. Он заигрывал с силами, запрещенными первым законом, и уже добился определенных успехов…
Логен беспокойно заерзал. Он вспомнил то, что видел в доме Делателя, лежа на сыром белом камне, странное и зачаровывющее. «Разделитель» — так назвал его Байяз. Два клинка — один здесь, второй на другой стороне. Логен, мигом потеряв аппетит, поставил свою миску с недоеденной бурдой у огня.
— Я ужаснулся, — продолжал Байяз. — Я видел, какие разрушения принес миру Гластрод, и я решил вернуться к Иувину и рассказать ему все. Но я боялся оставлять Толомею, а она не хотела оставлять все, к чему привыкла. Я медлил, и тут неожиданно вернулся Канедиас и застал нас вместе. Его ярость… — Байяз поежился от болезненных воспоминаний, — невозможно описать. Его дом трясся, звенел, пылал от этой ярости. Мне повезло убежать живым, и я отправился просить убежища к старому учителю.
— И он был из тех, что прощают? — хмыкнула Ферро.
— К счастью для меня, Иувин не прогнал меня, несмотря на мое предательство. Особенно после того, как я рассказал ему, что его брат пытается нарушить первый закон. Делатель, в страшном гневе, требовал наказания для осквернителя его дочери и похитителя секретов. Иувин отказался. Он желал знать, что за эксперименты проводил Канедиас. Братья сражались, а я сбежал. Небо было освещено яростью их битвы. Вернувшись, я нашел учителя мертвым, его брата не было. Я поклялся отомстить. Я собрал магов со всего мира, и мы объявили войну Делателю. Мы все. Кроме Кхалюля.
— А он? — спросила Ферро.
— Он сказал, что мне нельзя доверять. И что война разразилась из-за моей глупости.
— А ведь так и есть? — пробормотал Ки.
— Отчасти да. Но Кхалюль выдвинул и худшие обвинения. Он и его проклятый ученик, Мамун. Ложь! — прошипел Байяз в огонь. — Все ложь, и остальные маги не поддались. Тогда Кхалюль бросил всех и вернулся на Юг, продолжая искать силу. И он нашел. Он повторил путь Гластрода и навлек на себя проклятие. Он нарушил второй закон и ел человеческую плоть. Нас отправилось только одиннадцать сражаться с Канедиасом, а вернулось только девять.
Байяз сделал долгий вдох и глубоко вздохнул.
— Так вот, мастер Ки. Вот история моих ошибок, без прикрас. Можешь сказать, что они стали причиной смерти моего учителя и раскола ордена магов. Можешь сказать, что из-за них мы теперь направляемся на запад, в руины прошлого. Можешь сказать, что из-за них капитан Луфар страдает от сломанной челюсти.
— Семена прошлого приносят плоды в настоящем, — пробормотал про себя Логен.
— Так и есть, — отозвался Байяз. — Так и есть. И плоды эти горьки. Извлечешь ли ты урок из моих ошибок, мастер Ки, и послушаешь немного своего учителя?
— Конечно, — ответил ученик, хотя Логену послышался намек на иронию в его голосе. — Я буду повиноваться во всем.
— Это было бы очень мудро. Если бы я повиновался Иувину, возможно, не получил бы это. — Байяз расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и оттянул в сторону воротник. Костер осветил старый шрам, от основания шеи через плечо. — Сам Делатель оставил мне его. На дюйм в сторону — и смерть. — Байяз угрюмо погладил шрам. — Столько лет прошло, а он время от времени начинает болеть. Он приносил мне боль долгие годы… Так что, мастер Луфар, хотя тебе и осталась отметина, все могло быть хуже.
Длинноногий откашлялся.
— Что и говорить, шрам знатный, но, думаю, могу кое-чем похвалиться.
Он схватился за грязную штанину и задрал ее до самого паха, повернувшись мускулистым бедром к огню. Уродливый серый узловатый шрам тянулся почти через всю ногу. Даже Логен должен был признать, что впечатлен.
— Да кто же это сделал? — спросил Луфар, чувствуя легкую тошноту.
Длинноногий улыбнулся.
— Много лет назад, когда я был совсем юным, наш корабль разбился во время бури у берегов Сулджука. Всего девять раз Бог счел необходимым окунуть меня в холодный океан в непогоду. К счастью, я всегда отлично плавал. А к несчастью, на этот раз какая-то громадная рыбина выбрала меня на обед.
— Рыба? — пробормотала Ферро.
— Именно. Ужасно громадная и агрессивная рыба — пасть, как дверной проем, а зубы, как ножи. К счастью, резкий удар по носу, — Длинноногий рубанул кулаком воздух, — заставил ее отпустить меня, и случайный поток вынес меня на берег. И еще мне повезло найти сочувствие у одной местной дамы, которая позволила мне выздоравливать в ее жилище — ведь жители Сулджука обычно с подозрением относятся к чужакам. — Длинноногий радостно вздохнул. — Тогда я и выучил их язык. Очень благочестивые люди. Бог наградил меня. Честно.
Все молчали.
— Думаю, ты можешь переплюнуть, — с улыбкой обратился Луфар к Логену.
— Меня раз укусила злая овца, но следа почти не осталось.
— А палец?
— Этот? — Логен уставился на знакомый обрубок и пошевелил им. — А что?
— Как ты потерял его?
Логен нахмурился. Разговор сворачивал куда-то не туда. Слушать про ошибки Байяза — одно дело, но копаться в своих собственных не стоит. Мертвые знают, он совершал ужасные ошибки. Но все уже смотрели на него. Нужно что-то говорить.
— Я потерял его в бою. У стен Карлеона. Я тогда был молод и горяч. По своей дурацкой привычке я нырнул в гущу сражения. А когда вынырнул, пальца не было.
— В запале? — сказал Байяз.
— Вроде того. — Логен нахмурился и аккуратно погладил обрубок. — Удивительно: еще долгое время после того, как пальца не осталось, я все еще чувствовал его — самый кончик чесался. Я просто с ума сходил. Как почесать палец, которого нет?
— Больно было? — спросил Луфар.
— Сначала, но совсем не так, как в другие разы.
— Какие?
Логен призадумался, поскреб щеку и начал прокручивать в голове часы, дни и недели, когда он валялся раненый, в крови, и кричал от боли. Когда еле ковылял или пытался разорвать свою плоть забинтованными руками.
— Однажды мне мечом раскроили лицо. — Логен пощупал зарубку на ухе, которую оставил Тул Дуру. — Кровищи было! Стрелой чуть глаз не выбили. — Тронул под бровью шрам полумесяцем. — Целыми часами щепки выковыривал. Как-то громадный камень на меня рухнул — во время осады Уфриса. В первый день. — Логен почесал затылок, почувствовав комковатые шишки под волосами. — Череп разбил и плечо сломал.
— Ужасно, — сказал Байяз.
— Сам виноват. Так и получается, если хочешь порвать стены города голыми руками. — Логен пожал плечами в ответ на удивленный взгляд Луфара. — Нет, не получилось. Я же говорю: горячий был в молодости.
— Я просто удивился, что ты не попробовал их прогрызть.
— Наверное, я бы и попробовал. Так что хорошо, что на меня скинули камень. По крайней мере, у меня зубы на месте. Провалялся, завывая, два месяца — пока шла осада. Поправился как раз вовремя, чтобы схлестнуться с Тридуба, который мне снова переломал все и от себя еще добавил.
Логен поежился, припоминая, сжал пальцы правой руки и снова выпрямил их, вспоминая, как они болели, раздавленные.
— Вот это действительно было больно. Хотя и не так, как здесь. — Логен сунул руки за пояс и вытащил рубашку. Все уставились через пламя костра, чтобы разглядеть, на что он указывает. Маленький шрам, под нижним ребром.
— Не слишком большой, — сказал Луфар.
Логен повернулся кругом и показал спину.