— Вот остальное, — сказал он, тыкая пальцем туда, где, рядом с позвоночником, должна была находиться большая отметка.
Все смотрели, затаив дыхание.
— Прямо насквозь? — пробормотал Длинноногий.
— Прямо насквозь, копьем. В поединке, с Молчуном Хардингом. Повезло, что выжил, это точно.
— Если это был поединок, — пробормотал Байяз, — как же ты остался жив?
Логен, облизав губы, почувствовал горечь.
— Я победил.
— Проткнутый копьем насквозь?
— Я только потом узнал про копье.
Длинноногий и Луфар недоверчиво переглянулись.
— Думается, такую подробность трудно не заметить, — сказал навигатор.
— Пожалуй… — Логен задумался, подбирая нужные слова, но нужных не было. — Иногда… ну… я сам не понимаю, что делаю.
Все молчали.
— Что это значит? — спросил Байяз, и Логен поежился. Все хрупкое доверие, которого он добился за последние недели, готово было рухнуть, но выбора не оставалось. Лжецом Логен никогда не был.
— Когда мне было лет четырнадцать, я спорил с другом — даже не помню, о чем. Помню только, что рассердился. Помню, что он ударил меня. А потом я посмотрел на свои руки. — И сейчас Логен посмотрел на свои руки, бледные во мраке. — Я задушил его. Насмерть. Я не помнил, как это было, но ведь я был там один, а под ногтями осталась кровь. Я затащил его на какие-то камни и сбросил головой вниз, а потом сказал, что он свалился с дерева и расшибся, и мне поверили. Его мать плакала и все такое, но что я мог поделать? Так это случилось в первый раз.
Логен чувствовал, что все не сводят с него глаз.
— Несколько лет спустя я чуть не убил собственного отца. Ударил ножом, когда он ел. Не знаю почему. Просто понятия не имею. К счастью, он выжил.
Логен почувствовал, как беспокойно отодвигается Длинноногий, и не мог его винить.
— Это случилось, когда шанка стали появляться чаще. Отец отправил меня на юг, за горы, искать помощи. И я нашел Бетода — он сказал, что поможет, если я буду сражаться за него. Я с радостью согласился — сдуру, — но сражения продолжались и продолжались. То, что я делал на этих войнах…. Что мне потом рассказывали… — Логен глубоко вздохнул. — Ну… Я убивал друзей. Вы бы видели, что я делал с врагами. Прежде всего, мне это нравилось. Мне нравилось сидеть у костра на главном месте, смотреть на людей и видеть их страх, знать, что никто не осмелится встретиться со мной взглядом; но дальше сталовилось хуже. И хуже. Настала зима, когда я почти не помнил ни кто я, ни что делаю. Иногда я осознавал, что происходит, но не мог ничего изменить. Никто не знал, кого я убью следующим. Они все струхнули, даже Бетод, а больше всего боялся я сам.
Все словно в рот воды набрали. Разрушенный дом, после открытых пространств равнины казавшийся уютным прибежищем, больше не радовал. Пустые окна зияли, как раны. Дверные проемы разверзлись, словно могилы. Тишина наползала и наползала, и тогда Длинноногий кашлянул.
— Чтобы сразу разобраться: думаешь, возможно, что — пусть не желая того — ты убьешь кого-то из нас?
— Скорее — не кого-то, а всех.
Байяз нахмурился.
— Прости, но мне это кажется не слишком ободряющим.
— Ты хотя бы мог сказать об этом раньше! — рявкнул Длинноногий. — О таком следует рассказывать своим попутчикам! И не думаю…
— Оставь его в покое, — прорычала Ферро.
— Но мы хотим знать…
— Заткнись, тупой звездочет. Ты кругом неправ. — Ферро сердито зыркнула на Длинноногого. — Некоторые тут только болтают, а как беда случится — их не дождешься. — Ферро сердито зыркнула на Луфара. — От некоторых тут куда меньше пользы, чем они себе воображают. — Ферро сердито зыркнула на Байяза. — А некоторые тут все хранят свои секреты, а потом засыпают не вовремя — и бросают остальных посреди неизвестно чего. Подумаешь, убийца. Так что с того? Когда нужно было убивать, он вам вполне годился.
— Я всего лишь хотел…
— Заткнись, я говорю! — Длинноногий поморгал, но решил повиноваться.
Логен смотрел через огонь на Ферро. Вот уж от кого он не ожидал доброго слова. Только она из всех видела, как это бывает. Только она знала, каково это. И все равно высказалась за него. Ферро заметила взгляд Логена, нахмурилась и снова забилась в свой угол, но это ничего не меняло. Логен почувствовал, что улыбается.
— Ну, а ты? — Байяз тоже смотрел на Ферро, приложив палец к губе, словно размышляя.
— Что я?
— Говоришь, что не любишь секретов. Мы все рассказали про наши шрамы. Я утомил всех своими старыми историями, Девять Смертей напугал нас своими. — Маг ткнул пальцем в свое худое лицо, по которому плясали тени от костра. — Откуда твои шрамы?
Молчание.
— Готов поспорить: того, кто оставил тебе шрам, ты заставила страдать! — сказал Луфар со смешливой ноткой.
Длинноногий захихикал.
— Ну конечно! Наверняка ему пришел ужасный конец! Страшно представить…
— Я сама, — сказала Ферро.
Смех оборвался и затих, улыбки погасли, едва до них дошло.
— Чего? — спросил Логен.
— Что, розовый, оглох совсем? Я сама это сделала.
— Зачем?
— А! — рявкнула Ферро, глядя Логену в глаза через огонь. — Ты не можешь понять, что значит, когда тобой владеют! Мне было двенадцать, когда меня продали человеку по имени Зусман. — Ферро плюнула на землю и проговорила что-то на своем языке. Логен понял только, что это не комплимент. — Он держал место, где девочек обучали, а потом продавали с выгодой.
— Обучали чему? — спросил Луфар.
— А сам как думаешь, идиот? Трахаться.
Луфар пискнул, сглотнул и снова уставился в землю.
— Там я провела два года. Два года, прежде чем удалось стащить нож. Тогда я еще не умела убивать. Я изрезала хозяина, как только могла. И резала себя, прямо до кости. Пока у меня не отобрали клинок, я сократила свою цену вчетверо. — Ферро яростно улыбнулась костру, словно вспоминала день величайшей гордости. — Вы бы послушали, как визжал этот ублюдок!
Логен раскрыл глаза. Длинноногий раскрыл рот. Даже первый из магов, похоже, был потрясен.
— Ты порезала себя сама?
— Ну и что?
Снова молчание. Ветер выл над руинами и вихрился под ними, свистел в щелях между камнями и заставлял пламя плясать.
Больше говорить было не о чем.
Бешеный
Пошел снег, белые хлопья кружились в пустоте за краем скал и превращали зеленые сосны, черные камни, бурую реку внизу в серых призраков.
Весту просто не верилось, что ребенком он мог с нетерпением ждать снега каждый год. Что просыпался с восторгом и любовался миром, одетым в белое. Что находил в этом тайну, чудо и радость. Сейчас снежинки, падающие на волосы Катиль, на плащ Ладислава, на грязную штанину самого Веста, вселяли ужас. Снова сковывающий холод, снова изнуряющая сырость, снова мучительные попытки двигаться. Он потер бледные ладони друг о друга, шмыгнул носом и хмуро посмотрел на небо, мечтая об одном — не стать нытиком.
— Надо очень стараться. — Его шепот царапал опухшее горло и вырывался клубами пара на мерзлый воздух. — Надо.
Вест представил теплое лето в Агрионте. Лепестки падают с цветущих деревьев на площадях. Птицы чирикают на плечах улыбающихся статуй. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву парка. Не помогло. Он с шумом втянул сопли, еще раз попробовал согреть ладони в рукавах мундира, но рукава были слишком короткие. Вест вцепился бледными пальцами в края потрепанных манжет. Сумеет ли он когда-нибудь согреться?
Вест почувствовал на своем плече руку Пайка.
— Что-то происходит, — пробормотал заключенный. Он указал на северян, собравшихся вместе и что-то напряженно обсуждающих.
Вест устало смотрел на них. Он только что сумел устроиться поудобнее, и трудно было сосредоточиться на чем-либо, кроме собственной боли. Он вытянул затекшие ноги, поднялся, услышав, как щелкнули застывшие колени, и встряхнулся, стараясь сбросить усталость. Он двинулся к северянам, сгорбленный, как старец, обхватив себя руками, чтобы согреться. Пока он добрался, разговор закончился. Снова приняли решения, даже не подумав спросить его мнения.
Тридуба подошел к Весту, совершенно не обращая внимания на снегопад.
— Ищейка заметил разведчиков Бетода, — проворчал он, махнув куда-то за деревья. — Прямо под холмом, у реки, рядом с водопадом. Нам повезло, что он их заметил. Если бы они первыми нас заметили, мы уже были бы мертвыми.
— Сколько их?
— Говорит, около дюжины. Рядом оставаться опасно.
Вест нахмурился, переступил с ноги на ногу, чтобы разогнать кровь.
— Сражаться с ними — еще опаснее?
— Может — да, а может — нет. Если застигнем врасплох, у нас есть шанс. А у них еда, оружие… — он оглядел Веста с ног до головы. — И одежда. Все это нам пригодилось бы. Зима в разгаре. Мы движемся на север, и теплее уже не станет. Решено. Будем сражаться. Дюжина — значит силы неравные, и нам понадобится каждый. Твой приятель Пайк, похоже, в состоянии махнуть топором так, что можно не проверять, что получилось. Подготовь его.
Тридуба кивнул в сторону Ладислава, съежившегося на земле.
— Девушка пусть остается тут, а…
— Только не принц. Это слишком опасно.
Тридуба прищурился.
— Ты чертовски прав — опасно. Именно поэтому должны идти все.
Вест придвинулся поближе и постарался говорить как можно убедительнее — своими потрескавшимися губами, больше похожими на пережаренные сосиски.
— От него всем будет только опаснее. И мы оба это понимаем.
Принц подозрительно оглядывался на них, пытаясь угадать, о чем речь.
— Если брать его в бой, так лучше на голову мешок напялить.
Старый северянин хмыкнул.
— Похоже, ты кругом прав. — Он вздохнул и нахмурился, погрузившись в размышления. — Пусть. Так не делают, но пусть. Но остальные идут в бой, значит, и ты тоже.
Вест кивнул. Мужчина должен делать свое дело, что бы ни ждало его.
— Справедливо. Остальные идут в бой. — И Вест двинулся назад, чтобы рассказать остальным.
Дома, в светлых садах Агрионта, вряд ли кто узнал бы кронпринца Ладислава. Щеголи, придворные, прихлебатели, жадно ловившие там каждое его слово, сейчас шарахнулись бы прочь, зажимая носы. Плащ, отданный принцу Вестом, расползался по швам, протерся на локтях, покрылся горкой грязи. Безукоризненно белый мундир под плащом постепенно приобрел цвет грязи. Остатки золотого галуна еще свисали с него, как сгнивший пышный букет, от которого остались лишь склизкие стебельки. Спутанные волосы напоминали пук соломы, подбородок зарос клочковатой рыжей бородкой, а волоски между бровями показывали, что в прежние счастливые дни принц проводил у зеркала много времени, выщипывая их. На сотни миль вокруг в худшем состоянии был, возможно, только сам Вест.