к на ладони, для взрослого скука смертная и даже отчасти неловко.
– Но что-то тебе там запомнилось, – утвердительно сказал Макар.
– В одном из залов стоит длинный накрытый стол с подсвечниками, вроде как подготовленный к ужину. Когда проезжаешь мимо, из стен выплывают фигуры и танцуют. Одна играет на рояле, кто-то ужинает… Или нет? Не уверен, но это и не важно. Маша таскала меня в этот дом раз пять. Я сначала посмеивался, а потом что-то такое расчухал… Именно в этом зале. Полупрозрачные фигуры выплывают, кружатся, исчезают. Снова выплывают. За столом поднимают бокалы. И больше ничего. Но это завораживало.
Он помолчал, наблюдая, как Илюшин перекатывает яблоко из ладони в ладонь.
– Я все думал: кого мне эти двое напоминают? А потом понял: механических призраков. Выбираются на крыльцо, когда мы появляемся неподалеку, а потом снова скрываются.
Наконец-то он добрался до сути. «Эти двое». Сергей не пояснил, кого он имеет в виду, но Макару это и не нужно было.
– Может, они вообще не люди, – небрежно сказал Илюшин. – Допустим, роботы. На ночь дети ставят их на зарядку, а утром они катаются туда-сюда. Но источник находится в доме, а сигнал слабый – вот почему они не отходят далеко. Если вскрыть брюшину, внутри колесо, в котором бегает потный хомяк.
– Почему хомяк-то?
– Надо же детям где-то его держать, – рассудительно ответил Макар.
И захрустел яблоком.
Получилось как с ночными бабочками: некоторое время Бабкина преследовал образ родителей Стеши и Егора с бегающими внутри потными хомяками. Зато он парадоксальным образом перестал беспокоиться о том, что за детьми недостаточно хорошо следят.
Сергей не догадывался, какое впечатление произвел на Илюшина его рассказ о Диснейленде. Макар хорошо знал своего друга. Бабкин был рационалистом до мозга костей. Он не делился тем, что называется «смутными ощущениями», и ни в малейшей степени не был склонен к рефлексии. По большому счету, из всех людей в мире Бабкина меньше всего занимал он сам.
Однако что-то его беспокоило. И он не отдавал себе отчета, что именно, – иначе не стал бы вспоминать о доме с привидениями. Сначала Макар списал все на возбуждение от находки в лесу, но поразмыслив, решил, что такая впечатлительность Сергею не свойственна. Дот – это прекрасно. Но не он вызвал в его памяти образ залы с призраками.
Было еще кое-что, о чем его другу, как решил Макар после недолгого раздумья, знать пока не следовало.
«Роботы, роботы… Которых дети ставят на зарядку».
Что-то в этой мысли, при всей ее абсурдности, было верное. Илюшин чувствовал, что он на правильном пути.
Осторожно обойдя коттедж, где жили дети, стараясь не наступать на шишки, он остановился под открытым окном. Звуки, доносившиеся из комнаты, заставили его нахмуриться.
Макар подкрался к оконному проему и заглянул внутрь, но в следующую секунду выпрямился в полный рост. Если бы его увидел Сергей, он был бы поражен такой слежкой: его напарник стоял, сунув руки в карманы, и тихо посмеивался.
Люди, находившиеся в комнате, ничего не замечали.
Понаблюдав за ними с минуту и узнав все, что ему было нужно, сыщик отправился на базу.
– Макар, здравствуйте! – Тимур, заполнявший какие-то бумаги, с улыбкой поднялся ему навстречу.
При невысоком росте он держался очень прямо, и его услужливость никогда не переходила в угодливость. Парень нравился Макару. Илюшин любил чистосердечную добросовестность, проистекавшую из непонимания, зачем трудиться плохо, если можно трудиться хорошо.
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Можете, – кивнул Макар.
Выслушав его просьбу, Тимур в затруднении провел ладонью по шее.
– Я не совсем уверен… Вы меня извините… Но зачем он вам?
– Мне нужно лишь взглянуть, – мягко сказал Илюшин.
Тимур покачал головой.
– Нет, наверное, я не имею права это сделать.
Илюшин твердо знал, что если вздумает совать юноше деньги, окончательно смутит его и ничего не добьется.
– Я мог бы объяснить вам, зачем мне это потребовалось. Но мне не хотелось бы поднимать суматоху раньше времени, если вы понимаете, о чем я.
– Суматоху? – испуганно повторил Тимур. Он побледнел и сделал шаг назад.
– Об этом преждевременно говорить. Я как раз хочу убедиться, что ошибаюсь.
– В чем ошибаетесь, в чем?
Макар улыбнулся с видом человека, говорящего: «Поверьте, вы не хотите об этом знать».
Несчастный Тимур вжал голову в плечи, словно проблемы уже пролились на него ледяным дождем.
Макар терпеливо ждал.
– Ладно, у меня ведь только копия… – Тимур неуверенно посмотрел на сыщика.
– Вот именно. Оттого что вы мне ее покажете, ничего плохого не случится.
– А вы не будете ее фотографировать?
Илюшин отрицательно покачал головой.
– Я не собираюсь брать кредит по чужим документам.
Менеджер облегченно рассмеялся, хотя Макар вовсе не шутил. Порывшись в ящике, он достал две распечатанных страницы и положил перед Илюшиным.
Сыщику хватило одного взгляда. Он озабоченно побарабанил пальцами по столу, сказал юноше: «Большое спасибо, Тимур, вы очень помогли» и вышел, оставив юношу в недоумении.
Правда заключалась в том, что паспорт отца Стеши и Егора Илюшину ничем не помог. Он ни на шаг не приблизился к ответу на загадку, которая его занимала, и в некотором смысле оказался даже дальше, чем был.
– Похоже, суматохи не избежать, – пробормотал Макар, сворачивая к коттеджу, от которого ушел меньше получаса назад.
Внутри ничего не изменилось. Все те же звуки, те же две фигуры, сидящие в своих креслах. Но на этот раз Илюшина интересовали не взрослые.
Он подошел к автомобилю, стоявшему под навесом, сфотографировал номер с кодом сто семьдесят восемь. Машине на вид было лет пятьдесят. Бок помят, бампер разбит и перекрашен…
«Неаккуратно водят в Санкт-Петербурге», – вздохнул Макар.
Вернувшись, он открыл поисковик и возблагодарил небеса, увидев, как быстро загружается страница.
– Плохо жить без интернета, – промурлыкал Илюшин, – когда яблоня цветет. Кто в фейсбук отправит фото, кто мне лайки соберет?
Он помнил фамилию, которую назвала Стеша – Острожские.
– Запасемся мелкоячеистой сетью, – вслух сказал Макар.
Он настроился на долгий поиск, однако буквально на втором шаге выпала Евгения Острожская, у которой были аккаунты в четырех социальных сетях, а затем – ее муж, Петр Острожский.
Отпивая кофе, Макар с любопытством наблюдал, как в публичном пространстве разворачивалась кровавая драка между бывшими супругами.
Начал муж. В январе две тысячи семнадцатого года он опубликовал проникновенный текст, который разнесли перепостами по сетевым изданиям и частным журналам больше десяти тысяч раз. «…В моей жизни нет большего счастья, чем видеть улыбки моих детей… – писал Острожский. – Теперь я точно знаю, что ангелы приходят в наш мир. Я долго не хотел верить, что найдется злая сила, которая захочет разлучить отца с детьми, лишить их полноценного детства, а из меня вырвать кусок моей кровоточащей души…»
Еще на ангелах Макар усомнился, что это текст, написанный мужчиной. На кровоточащей душе он прокрутил страницу вверх и убедился, что читает все-таки Петра Острожского, а не Евгению.
«…однако такая сила нашлась. Это моя бывшая жена».
– Злая сила, покажись!
Илюшин открыл страницу Евгении Острожской.
Злая сила публиковала циничные рисунки, голых баб, картины Васи Ложкина и мемы про экзистенциальный ужас. Она крыла комментаторов матом, участвовала в сетевых скандалах и была разоблачена как участница анонимного хейтерского форума, где на известных личностей выливались тонны грязи. В отличие от мужа, на ее странице не было ни одной фотографии детей, а когда она изредка писала о них, то называла не по именам, а «младшая задница» и «старшая задница». При этом старшая задница была меньше, а младшая – крупнее; другой человек запутался бы, но у Илюшина не возникло затруднений с пониманием, кто есть кто. Сила предлагала больных бездомных животных не лечить, а усыплять, материнский капитал отменить, пенсионный возраст поднять, а также запретить кормление грудью в общественных местах. С какой стороны ни взгляни, Евгения Острожская выглядела человеком неприятным и довольно черствым.
Илюшин почти не удивился, увидев в профиле профессию: врач-фтизиатр.
– Пенсионеров усыплять, грудь поднять, животных отменить… А дальше что?
Следующим шагом Острожская ограничила встречи отца и детей. Об этом рассказал Петр, протоколировавший каждое действие. Его бывшая жена отмалчивалась, изредка огрызаясь на любопытствующих комментаторов.
Один суд, другой…
Петр без ее разрешения увез детей на каникулы к своим родителям в Кострому. Евгения натравила на бывшего мужа налоговую инспекцию. Петр объявил, что жена довела Егора до заикания. Евгения опубликовала видеозапись с регистратора, где было видно, что Стеша едет в его машине на переднем сиденье и не пристегнута.
Каждый из родителей пытался отбить детей и выставить другую сторону в как можно более отвратительном свете. Илюшин вынужден был признать, что у Петра получалось лучше.
А в восемнадцатом году суды закончились. Стефания и Егор остались с матерью, несмотря на все попытки отца отстоять свое право принимать участие в воспитании. Острожский смог добиться от жены разрешения брать их на каникулы дважды в год, на месяц и на две недели, – с существенными ограничениями.
«Сегодня настал день, когда я окончательно перестал верить в справедливость, – написал Петр из здания суда. – Но я верю в себя, верю в любовь, верю в сынишку и дочурку и в то, что мы будем вместе».
Восемь тысяч лайков. Две тысячи комментариев. «Крепись, мужик, скорбящие отцы всей России – с тобой!» «Вы сначала алименты научитесь вовремя платить, сволочи, а там скорбите сколько влезет!»
Остальное Макар пролистал бегло. Животрепещущие темы и общественные дискуссии его не интересовали, он лишь хотел убедиться, что публичная война Острожских на этом закончилась.