Он покосился на менеджера. Вдвойне глупо было бы проткнуть себя колышком в погоне за этим безобидным, в общем-то, парнем.
– С чего ты вообще взял, что в этой деревне есть клад?
Тимур вскинул на него огромные темные глаза.
– Здесь же река! – Он почему-то перешел на взволнованный шепот. – Она обмелела, заросла, но раньше-то была широкая, по ней охотники сплавлялись! Понимаете, что это значит? Они могли спрятать добычу на берегу. Может, один из них даже жил в той деревне! Шкуры продал, а золотые монеты закопал. Здесь, в Карелии, тридцать кладов нашли, тридцать! Это только официально зарегистрированных!
– Так их с девятнадцатого века считают, – возразил Илюшин. – За два с половиной столетия тридцать кладов – не так уж много.
– Село большое, – не мог успокоиться Тимур. – Зажиточных крестьян в нем было полно. На них то и дело разбойники нападали, вот они и закапывали в землю свое добро. Вокруг люди коробки с деньгами находят!
– А голубые блюдечки с каемочкой они не находят? – поинтересовался Бабкин. Он все-таки еще был зол на парня.
– Это под Суоярви было, в две тысячи шестом, – обиделся тот. – Можете погуглить. Сотня серебряных монет в коробке! Это вам не кот начхал.
– Настя Рыжкова где? – спросил Илюшин, не меняя тона.
Тимур перевел на него взгляд, озадаченно сдвинул темные брови. Его реакция сказала Илюшину все, что он хотел знать. Парень даже не сразу сообразил, о ком речь.
Он подал Сергею знак одними глазами, и они вышли, оставив растерянного Тимура гадать о своей дальнейшей судьбе.
Бабкин сунул руку в карман за сигаретами, но вспомнил, что бросил месяц назад. В Карелии ему захотелось курить всего дважды, причем первый раз – после знакомства с Егором и Стешей.
– Славный юноша, – сказал Илюшин, щурясь на солнце. – Я от него новое слово узнал.
– Куда тебе столько? Забудь сейчас же.
– Не могу. Когда у тебя родится сын, назовите его Тулеем. Уменьшительное – Тулейка…
– Какой еще сын!
– Между прочим, – сказал Илюшин, – из тебя получился бы отличный отец.
Бабкин захохотал так, что одинокая утка в кустах ошалело крякнула и побежала пешком по воде, забыв про крылья.
– Хорошая шутка. – Он вытер выступившие от смеха слезы. – Ладно, что будем делать с этим незадачливым кладоискателем?
– Ничего. У нас с тобой есть дело посерьезнее.
Вернувшись, Илюшин снова взялся за свои карты. Сергей хотел расписать план действий на завтрашний день, но его начало неудержимо клонить в сон. Какой невинной оказалась развязка истории с дотом… И как по-дурацки могло обернуться из-за детей с их безумными идеями…
Он опять задремал, сидя в кресле. Проснулся оттого, что карандаш покатился по полу.
Илюшин поднялся.
– Я дойду до Валентины Юхимовны…
– Зачем? – Бабкин потер глаза.
Макар замялся.
– Спрошу, нет ли у нее таблеток.
Сон мигом слетел с Сергея. Он насторожился, точно пес при доме кладбищенского сторожа, разобравший в ночи незнакомые шаги там, где живые не ходят.
– Каких еще таблеток? – И в ответ на уклончивый жест Макара рявкнул: – Мне что, все из тебя нужно клещами вытягивать?
– От давления! Голова раскалывается.
Бабкин встал и внимательно оглядел напарника с ног до макушки.
Илюшин не употреблял таблеток. Он даже не знал, чем лечатся обычные люди. Повторяя любимую шутку о происхождении Илюшина от демонов Нижнего мира или другой нечистой силы, Сергей, некоторым образом, основывался и на этом наблюдении. Кроме того, Макар на его памяти никогда ни на что не жаловался – из чего Бабкин с присущей мужчинам четкой логикой заключал, что у него никогда ничего и не болело.
В Беловодье Илюшина пытались убить. Сергей в жизни не видел, чтобы кто-то так быстро встал на ноги после ножевого ранения.
И теперь этот человек собирается просить у поварихи средство от давления!
Он с трудом удержался, чтобы не положить ладонь Макару на лоб, как это всегда делала Маша, проверяя температуру.
Вывод напрашивался один: Илюшин помирает.
Бабкин выдвинул ящик стола, звякнул ключами от машины.
– Я тебя в больницу отвезу, – отрывисто сказал он. – Паспорт возьми. И что там еще может потребоваться… Полис, деньги.
За его спиной насмешливо фыркнули. Сергей обернулся – на физиономии Макара было написано нескрываемое ехидство.
«Кожа розовая, глаза блестят… Нет, не помирает».
Он почувствовал себя одураченным.
– Одна нога здесь, другая там, – пообещал Илюшин, снимая с вешалки куртку. Напоследок не удержался, съязвил: – Попросить для тебя успокоительного?
– Иди ты… Симулянт!
Он все-таки провожал Илюшина взглядом, выйдя из коттеджа, пока не убедился, что тот добрался до базы.
Оставшись один, он пытался изучать рисунки Макара, но из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Только стало тревожно, непонятно отчего. Бабкин вытащил пачку сигарет, но курить не стал, просто понемногу сминал их в пальцах, пока табак не начинал сыпаться на пол, – одну за другой.
Спать больше не хотелось.
Две женщины исчезли из «Озерного хутора». Он вытряс из Чухрая объяснение, как они могли пропустить Беспалову. «Она коттедж оплатила до вечера, а машину заказывать не стала, сказала, что дойдет пешком до трассы! – Гордей Богданович был зол и напуган, сильно напуган. Сергей не видел его таким даже после происшествия в ущелье. – Я что, силком должен сажать ее в «буханку»? Выписалась. Вещей нет. Погода хорошая. Значит – уехала, а звонить и отчитываться мне она не обещала».
Глаза у Чухрая сверкнули. Сергей понял, что тот может взорваться от любого слова, и оставил его в покое.
Совпадение или нет? Две женщины. Возраст разный. У одной машина, вторая ушла пешком. Объединяет их только место и время. Обе пропали в последний день отпуска.
Или не пропали. Девушка могла заехать к друзьям, изменить маршрут, чтобы посмотреть достопримечательности, пообедать в придорожном кафе… Все, что угодно.
С Беспаловой тоже нет ясности. Где она исчезла? В лесу? Где-то на трассе? Кто-то предложил довезти ее на попутке, и она согласилась? «Завтра опросить водителей автобусов, пообщаться с полицией – у нее был билет на поезд, нужно проверить, села ли она в вагон». Оставался шанс, что Татьяна пропала в Москве. Или – он уцепился за эту мысль, как суеверный пассажир за счастливый билетик, – дойдя до подъезда, развернулась, ушла и сняла номер в отеле, так и не включив телефон.
Он поделился своим допущением с возвратившимся Илюшиным. «Не тот характер», – коротко ответил Макар, тремя словами почти уничтожив надежду Сергея на то, что Беспалова может быть еще жива.
Слишком много времени прошло. Он знал статистику по пропавшим.
Ему снова почудилось что-то за окном. Замерев на крыльце, Бабкин всматривался в густую синеву леса, пока не заболели глаза. Нечего дергаться, подумал он, сейчас-то что, сейчас уже поздно, раньше надо было трепыхаться и все перепроверять по двадцать раз.
Макар никаких лекарств, похоже, не принес. Он вновь сидел на полу, раскладывал свои нарисованные карты одну над другой, менял их местами.
– Мнительный я стал, – неохотно сказал Сергей.
– В чем дело?
– Постоянно кажется, будто снаружи кто-то есть.
Илюшин даже не поднял головы, поглощенный своим пасьянсом.
– Иди спать, – устало посоветовал Бабкин. – Завтра рано поднимаемся.
– Угу-м, – сказал Макар. Когда Сергей почти закрыл за собой дверь, он неожиданно позвал: – Сережа!
– Что?
Илюшин задержал на нем взгляд. Бабкину показалось, что его друг вот-вот что-то скажет, но Макар лишь попросил:
– Принеси чашку из кухни, а? Синяя такая.
Глава 14
Кирилл так и не лег. Он сел на пол, не зажигая света – я видела его силуэт, как будто там, в углу, темнота сгущалась и принимала форму человека. Черт знает, какие мысли лезли в голову.
Я – не Дина Чернавина. Я – волк из электронной игры «Ну, погоди», которому каждую секунду нужно кидаться в другую сторону. Яички не простые, золотые!
Безымянная. Дети. Теперь – этот парень, частный сыщик.
В голове зазвучал ласковый голос Ясногородского.
«Дина, голубка моя, прекрати самоистязание и взгляни, чего ты добилась. Женщина жива благодаря тебе. С детьми тоже все в порядке.
– В любую минуту все может измениться!
Я расслышала его добрый, необидный смешок.
– Перестрой предложение.
– Не понимаю! Как?
– В любую минуту ты можешь все изменить».
Ясногородский ушел. Я лежала в тишине, мысленно повторяя его слова. То есть мои собственные.
А ведь у меня все было продумано. Дождаться, пока закончится отпуск, уехать с Кириллом – и при первой возможности сбежать от него. Я бы только позвонила Чухраю с чужого телефона, чтобы сказать про Безымянную, и пропала бы. Попробуй найди рыбу в косяке рыб.
Ну, написала бы анонимку в полицию. Просто для очистки совести. С таким же успехом можно бросить в канализацию послание в бутылке. Если Кирилл сменит имя, они никогда его не поймают. Со мной или без меня, он будет убивать.
Но тот вечер, когда я проследила за Кириллом, раздавил мои планы резиновой подошвой войлочного сапога – в колонии выдавали такие на зиму, – дрянная обувь, хотя тяжеленные ботинки на шнуровке, которые мы носили все оставшееся время года, были еще хуже. По пять кило дерьма на каждой ноге. Я впервые видела обувь, в которой стопа мерзнет и потеет одновременно.
Что же мне делать, что мне делать?
Сдать Кирилла сейчас означает, что меня возьмут вместе с ним. Сообщница! А он утащит меня за собой, потому что ему все равно дадут пожизненное, а вот предательства он не простит.
Если бы можно было завыть, я бы завыла. Сгустившаяся тень в углу, притворяющаяся человеком, не давала мне этого сделать. Так что я лежала, прикусив губу, с сухими глазами, и смотрела в стенку.
Если предупредить сыщика, я буду смотреть в стенку ближайшие… сколько там дают пособникам серийных убийц?