Не хочу в тюрьму. Не могу в тюрьму.
Мамочки, как жить-то хочется!
А еще есть Безымянная. «Умирающую женщину держали в сарае без медицинской помощи!» У меня подходящая биография, чтобы стать героиней таких статей, правда? Подружка маньяка, сообщница, его правая рука! Бонни и Клайд, вашу мать. Хотя больше похоже на Кэрилл Фьюгейт и Чарльза Старквезера. Кэрилл тоже твердила на суде, что он держал ее в заложниках, потому-то они и оставили за собой гору трупов, пока ехали через Небраску. Ей не поверили и правильно сделали – возможностей сбежать у нее было не меньше, чем у меня.
На месте журналистов я бы обязательно вспомнила эту парочку. Чем больше трупов упомянуто в статье, тем больше просмотров она соберет. И плевать, что половина из них за пятьдесят с лишним лет превратилась в прах.
Но ведь всего этого может не случиться, так? Достаточно сказать себе, что я понятия не имею, что задумал мой парень. Подсматривал за двумя мужиками? Ну, извращенец. За мужиками же, а не за детьми. Гомосексуализм в нашей стране не преследуется.
Разве можно делать выводы, основываясь на одной улыбке?
Я останусь здесь до конца нашего отпуска. Вместе с Кириллом мы навсегда уедем отсюда, а там смотри план «А».
Да мне вообще наплевать на сыщика! Живой он, мертвый – какая разница! Может, его и не убьют! Мне все привиделось, ясно?! Если бы на одной чаше весов была ваша свобода, а на другой – жизнь какого-то мутного придурка, вы бы тоже не сомневались.
И вообще – Русый же постоянно в компании Бурого! А уж от Бурого-то Кириллу не избавиться никакими способами, можете мне поверить: я провела рядом с бугаем две минуты, но мне и этого хватило. А огнестрельного оружия, чтобы без затей пустить ему пулю в лоб, у Кирилла нет.
Да он и не стал бы. Он, кажется, боится крови.
Спи спокойно, Дина Владимировна. Пытаться прикончить парня, когда рядом ошивается его приятель, – то же самое, что выйти с зубочисткой на разъяренного медведя.
Меня осенила новая мысль.
Может быть, это и к лучшему – если Кирилл нападет на сыщика? Его просто прибьют, и я наконец-то буду свободна. СВОБОДНА!
От восторга я дрыгнула ногой под одеялом. Темнота тотчас отреагировала.
– Ты не спишь?
Я затихла. С видимым трудом оторвала голову от подушки, протерла глаза.
– Сон дурацкий приснился…
– Ложись. Завтра будет хороший день.
Голос был неузнаваемый, он вытекал из тени, как черное масло, он пачкал меня, от него невозможно было отмыться.
– А ты не будешь спать? – мой собственный голос дрожал и провисал, как нить на ветру.
– Позже.
«Завтра будет хороший день», – повторила я про себя, закрываясь одеялом.
Почему-то перед глазами у меня встал Бурый. Как он бросает мяч Стеше и Егору. Как подсаживает их на дерево огромными лапищами, страхует внизу, не отходя ни на шаг, хотя дети снуют по веткам не хуже бельчат, да и высота небольшая.
Я наблюдала за ними исподтишка, когда они затащили его в свои игры. Не из ревности – из беспокойства. Вдруг он обидит моих малявок! Но мне хватило десяти минут, чтобы успокоиться; если с кем-то из лагеря они и были в безопасности, то это с Бурым. Не знаю, есть ли у него свои дети, но если есть…
Я бы им позавидовала.
Мой воображаемый отец, до которого я пыталась доехать в чужих вонючих машинах, ни капли не походил на него. Ничего общего!
Закрыть глаза. Спать, ни о чем не думать.
Наверное, я с самого начала знала, что все это бесполезно. Как ребенок, который убеждает родителей, что ему ни в коем случае нельзя быть в детском саду, – там нянечка оручая, запеканка противная и не пускают на горку, – а у самого уже скрипит снег под сапогами, и папа тянет за руку в варежке.
Мои тщательно продуманные доводы, объяснения… Как говаривала одна моя знакомая из тех, что появились за последние три года: «Оправдания – как дырка в заднице: у каждого имеется».
Но от дырки-то есть прок.
А от оправданий…
Ясногородский был прав: я могу все изменить. Вот же поганая мысль! Пресловутая бесценная возможность выбора – да гори она в аду! Из-за нее я сама захлопываю за собой дверь клетки.
Дождаться, когда Кирилл уснет. Добежать до их коттеджа. Рассказать, что он задумал.
А мутный придурок даже не поймет, что он обязан мне по гроб жизни.
Вернувшись из похода, Кирилл пересказал детскую сказочку, которую втюхал им Чухрай под видом старой легенды. Я и сама могу придумывать такие пачками. Но чем-то она ему ужасно понравилась. Он сиял, как золотой зуб в пасти рыночной торговки.
Сказочка-то мне и вспомнилась. Ее как будто специально для меня рассказали. Это же я – иволга! И должна проорать драной кошкой: не для того, чтобы вызывать грозу, а чтобы ее предотвратить.
Ну, Дина Владимировна, готовьтесь драть глотку изо всех сил.
Как только я приняла решение – вернее, осознала, что оно давно принято, – мне стало легче. Больше не нужно было ни о чем заботиться. Предупредить их – и на этом все закончится.
Вот только одна проблема. Кирилл все сидел в углу, как приклеенный. Что он там, заснул?! Я пошевелилась, и фигура – я не была уверена, что это все еще мой парень, – вскинула голову.
Черта с два!
Я заволновалась. А если эта парочка будет дрыхнуть так крепко, что не услышит стук?
Впрочем, тогда я рвану к Чухраю. Он-то наверняка спит чутко, как зверь.
Ждать, ждать, ждать… Кирилл не будет сидеть так всю ночь, он заберется в постель, пригреется под одеялом, и вот тогда… Скорее бы.
С этой мыслью я провалилась в сон.
Меня разбудил утренний свет.
При мысли, что Кирилл опередил меня, я подскочила. Он лежал на своей половине кровати, закутавшись в одеяло, только розовый лоб торчал из-под смятого толстого края, как кончик сосиски из сдобного теста хот-дога.
За эти несколько секунд у меня, кажется, прибавилось седых волос.
Я не стала одеваться и, как была, в трусах и длинной футболке выбежала на крыльцо. Футболкой со мной поделился Кирилл. В том, что я бегу сдавать моего парня в его же собственной одежде, было что-то анекдотическое. Я опустила взгляд: к тому же второпях я влезла в его кеды! То-то ноги болтаются в них, как в корытцах.
У меня вырвался смешок.
Холодно, зябко. Над озером плывет туман. Ни души вокруг, и я не посмотрела на часы: должно быть, совсем рано.
Коттедж сыщиков желтел впереди и напомнил мне сказочный терем, к которому меня, Дину-дурочку, должен привести волшебный клубок. У двери снаружи глянцево поблескивали сапоги Бурого, – огромные, размера пятидесятого, не меньше! В одном таком я бы, наверное, целиком поместилась.
И вдруг я уверилась в том, что все будет хорошо. Как будто в тереме жил добрый великан, который защитит меня и от сумы, и от тюрьмы, и чего там еще я боялась… Разве что от угрызений совести не получится. Нету у великана таких полномочий.
Я ускорила шаг. Еще минута – и все останется позади.
Меня подвела обувь. Нога в свободно болтающейся кедине подвернулась, и я полетела на землю. Шишка впилась в ладонь, я охнула – и тут же мне сзади заткнули рот.
В колонии мне доводилось драться. Всего пару раз, потому что вела я себя тише воды ниже травы и мечтала только об одном: выбраться оттуда здоровой, без туберкулеза и застуженных яичников.
Одна из баб, которой пришлось показать зубы, оказалась мастером чего-то там по борьбе. Дольф Лундгрен в юбке, за минусом его сексапильности. Привлекательности в ней было не больше, чем в чугунной чушке. Бой был коротким и закончился бесславно: она попыталась завязать меня в узел, и если бы я не гнулась, как гуттаперчевая, переломала бы мне кости. На мое счастье, ее быстро оттащили. Я же говорю, место было образцово-показательное.
Но человек, скрутивший меня в каких-то двадцати метрах перед домом сыщиков, дал бы той бабище с бицепсами сто очков форы. Мне показалось, руки у меня провернулись в суставах, как у куклы; я захрипела и от боли потеряла сознание.
Очнулась оттого, что мне в лицо плеснули пивом.
Темное пиво стояло у нас в холодильнике, и ни я, ни Кирилл не прикасались к бутылке: Кирилл – потому что, по его словам, не пил ничего, кроме хорошего вина, а я – потому что все это время мне было малость не до пива. Не помню, кто из нас его купил и зачем.
Вот оно и пригодилось, подумала я, облизнув губы.
Перед глазами у меня был телевизор. Прежде мы его ни разу не включали. Для Кирилла это, кажется, составляло предмет особой гордости: он не такой, как все эти зомбированные первым каналом! Его не обмануть политической пропагандой! Сейчас на экране беззвучно кривлялась певица в костюме Снегурочки, которую суровый Дедушка Мороз отправил на панель.
– Как печально умирать под русскую попсу, – сказал знакомый голос у меня над ухом.
Кирилл присел на корточки. Его лицо оказалось на уровне моего.
– Горлышко не тянет? – заботливо спросил он.
Я бы и ответила, но хрипеть не хотелось.
Горлышко, как он выразился, тянуло. На него была наброшена петля. Другой конец веревки эта сволочь привязала к моим лодыжкам.
Упражнение из художественной гимнастики. Называется «рыбка» или «колечко». Нужно дотянуться пальцами ног до головы. Мне всегда удавалось без труда, я и кончики собственных пальцев могла увидеть, согнувшись так, что пятки доставали до макушки, только вот какое дело: ладонями я при этом упиралась в пол. А сейчас Кирилл перетянул мне запястья за спиной.
– Лодочка, плыви, – сказал Кирилл. Лицо у него было грустное-прегрустное, мне показалось, что он вот-вот заплачет. – Девочка ты моя, девочка… Вот чего тебе не хватало, а?
Я молчала. Веревка давила на горло. Я действительно походила на лодку, привязанную к берегу. Это он точно подметил.
– А так все хорошо могло получиться… – пробормотал Кирилл. Поднял на меня глаза. В них стояли слезы, и радужка с центральной гетерохромией казалась помутневшей. Он меня убивал – и плакал.
– У тебя есть минут десять, наверное. Или пятнадцать, не знаю. – Он вытер глаза. – Это зависит только от тебя.