Требовалось противоядие.
– Прежде чем начнем играть, мы поговорим о смерти. Стоять! – Это было обращено к Бабкину, который при первых словах Кирилла сделал шаг ему навстречу. Приказ сопровождался соответствующим движением руки с ножом. – Так вот, о смерти, – продолжил Кирилл, убедившись, что его угроза подействовала. – Наша игра будет посвящена ей. Смерть идет рука об руку с красотой, – повторил он вслух мысль, пришедшую на ум десятью минутами раньше.
– А можно обойтись без пошлостей? – поморщился Илюшин.
Кирилл так изумился, что рука, державшая нож, дрогнула.
– Что?
– Он говорит – пошляк ты, братец, – перевел Сергей.
– Но ведь могло быть и хуже, Сережа, – возразил Макар. Они говорили так, словно оба сидели в креслах, покуривая трубки, а Кирилла вовсе не было рядом. – Например, он мог бы сказать: «Ты космос, детка!»
Бабкин скорчил физиономию.
– Кому он мог бы это сказать? Тебе, что ли?
– Не понимаю, чем я не космос.
– Ты самодовольный зануда.
– ЗАТКНИТЕСЬ!
Они замолчали, но Кириллу это послужило слабым утешением. Во-первых, он вышел из себя, утратил хладнокровие. Но главное – он не понял, как они это сделали… как вычеркнули его из своего пространства? Буквально две реплики – и его не стало, и дело было не только в том, что они разговаривали, будто остались одни.
Это была высшая форма презрения. Он – хозяин положения! Он прижимает нож к горлу Илюшина! А они отменили его своим паясничаньем. Они заставили его почувствовать себя… беспомощным.
Как?!
– Шуты гороховые, – сказал он насмешливо, подстраиваясь под интонацию Макара, так восхищавшую его. – Клоунада – вторая натура, она же и единственная?
Бабкин дернул губой, словно сдерживая смешок. Сволочь, грубая сволочь! Он не мог догадаться, что Кирилл – подражатель, ему не хватило бы мозгов! Все, что делает Кирилл, – за пределами его понимания!
– Мы внимательно слушаем, – заверил Илюшин. – Но я должен сказать, что пока вы, Кирилл, слабовато выступаете. Красота, смерть – это несколько избито, ну, знаете, примерно как рифма «любовь-кровь».
– Или «батона – полбатона», – поддакнул Сергей.
– …простите, Кирилл, если мои слова прозвучали грубо, я не хотел вас задеть. Вон там, на полке, у меня стоит Басё…
Небрежный жест – кисть выброшена в направлении стены. Исполнено было так естественно, что Кирилл почти купился. Он на мгновение отвел взгляд от Сергея – нет, только начал отводить, и это его спасло. Потому что за ту долю секунды, что он выпустил Бабкина из поля зрения, тот преодолел половину разделявшего их расстояния и приготовился к прыжку.
И что еще интереснее, в руке у него, будто выхваченный из воздуха, вместо полотенца возник металлический прут.
Еще пара секунд – и лежать бы Кириллу нанизанному на шампур, как свинья. Но, заметив движение Сергея, он сильнее вдавил нож в горло Илюшина, и Бабкин замер, точно робот, которому отключили питание. Полная неподвижность. Даже лицо окаменело.
– Ца-ца-ца! – Кирилл поцокал языком, укоризненно качнул головой. – Не надо, братец.
Вот они и сравняли счет. Они ему – пошлость, он им – облом с попыткой защититься.
Глупо, конечно, но презрительно брошенное «пошляк» уязвило Кирилла, как не могло бы задеть намеренное оскорбление. Черт возьми, он придумал отличный образ! Смерть и красота рука об руку…
Он обиженно скривил губы. Ладно, Бабкин – мужлан, но Илюшину-то не чуждо чувство прекрасного, в этом Кирилл был уверен. Они во многом похожи…
Пора заканчивать с вступительной частью. Они недостаточно ответственно подошли к своим ролям. И что намного важнее, его наручные часы отбили шесть минут до начала отсчета.
Когда начнется отсчет, он уже не сможет ничего изменить.
– Перейду к самому главному. – Кирилл стал деловит и собран. Они приближались к точке выбора. Если он рассчитал неправильно, здесь все и закончится. – Смотрели ли вы, друзья мои, фильм «Выбор Софи»? Сергей, вопрос относится в первую очередь к тебе.
Бабкин прищурился, ничего не ответив. Он, кажется, размышлял, способен ли Кирилл исполнить невысказанную угрозу.
Чтобы помочь ему определиться (пять минут тридцать секунд), Кирилл сказал:
– Человек, которому перерезали горло, может прожить около трех минут. Если задета только трахея, у него есть шанс остаться в живых, – при условии, что ему своевременно будет оказана медицинская помощь. Если артерия… – Он пожал плечами. – Тоже не исключено, конечно. Но если смотреть на вещи здраво, ты его не довезешь.
(Четыре минуты четыре секунды)
– Нет, – сказал Сергей. – Не смотрел.
– Зря. А ты, Макар?
– Вряд ли. Название ничего мне не говорит.
– Это фильм, поставленный по книге, – огорченно сказал Кирилл. – С прекрасной актрисой Мэрил Стрип. Хоть актриса-то такая вам знакома?
– Ты не отклоняйся от генеральной линии партии, – попросил Сергей.
Кирилл одарил его обаятельнейшей улыбкой:
– Как скажешь. По сюжету Софи, героиня, совершает несколько очень тяжелых выборов… – Он сделал паузу, не преднамеренную, а чтобы еще раз осмыслить то, что ему предстояло открыть. – Самый сложный вот какой: ей нужно решить, кого из своих детей спасти, а кого отправить на смерть. У нее старший сын и младшая дочь, она выбирает девочку.
Сергей выжидающе смотрел на него. Он еще не догадывался, к чему клонит Кирилл. Илюшин молчал.
– Есть и другая иллюстрация той же идеи, – размеренно продолжал Кирилл. Он подбирался к главному. – «Проблема вагонетки». Придумали ее, кажется, в Англии. Это проблема этического выбора, поначалу она была сформулирована довольно незамысловато: тяжелая неуправляемая вагонетка несется по рельсам, на которых привязано пять человек. А на запасном пути привязан всего один. Переключишь ли ты стрелку? Здесь ответ довольно очевиден. Но позже у этой задачи появились варианты. В частности, придумали такое: на одних рельсах лежат трое взрослых, на других – двое детей. И только от тебя зависит, по какому из путей пойдет вагонетка. Это уже интереснее, не правда ли?
Кирилл увлекся. Щеки пылали, пальцы левой руки с силой стиснули плечо Илюшина.
Бабкин по-прежнему не произносил ни слова.
– Самое большое удовольствие для ученого – экспериментально проверить свою гипотезу. У бедных англичан такой возможности не было. А у меня есть. Даже жаль, что я не ученый, и гипотезы у меня нет. Только вопрос, на который я хочу получить ответ с твоей, Сережа, помощью.
(Три минуты двадцать секунд)
– Я собираюсь убить твоего друга, – сказал Кирилл и лучезарно улыбнулся. – Ты можешь мне помешать. У тебя даже может получиться. Но – та-дам! – кроме рельсов, по которым несется смерть, – извини за напыщенность! – у нас есть запасной путь! Все как в эксперименте! Я воспроизвел его с высокой точностью! На склоне возле нашего коттеджа припаркована вагонетка, то есть машина покойной Анастасии… Красивая барышня! Одно удовольствие было с ней работать! – Он скосил глаза на Илюшина, но и тот окаменел. – Через одну минуту тридцать секунд ручной тормоз будет разблокирован… Я хотел оставить дистанционное управление, но подумал – мало ли что может со мной произойти! – Он хихикнул, не удержавшись, но тут же снова стал серьезным. – А сейчас, независимо от того, буду ли я жив или нет, машина поедет вниз. В озеро. Есть только одно препятствие у нее на пути: твои маленькие приятели, Сережа. Не беспокойся, никакого вреда я им не причинил. Они просто связаны. И в сознании, конечно! Когда в сознании – это интереснее! Скажите же, четкий эксперимент? Жизнь твоего напарника против жизней двух детишек! Но у вас, – он непроизвольно отделил себя от этих бедолаг, скованных узами этики, – отчего-то господствует убежденность в абсолютной ценности жизни ребенка. Странно, правда? Разве твой друг значит для тебя не больше? Я могу упростить задачу: если ты решишь защищать его, клянусь перерезать ему только трахею. У него будут приличные шансы на выживание. Честная игра!
Он не лгал. Ему было страшно интересно, какой выбор сделает человек, стоящий напротив него. Ради этого можно было даже рискнуть охотой.
– Но детей раздавит, – добавил Кирилл. – Это не твои дети, тебе не обязательно ничем жертвовать ради них. – Маска спокойствия слетела с него, он подался вперед, разве что не потирая руки: – Ну скажите же, что я круто придумал!
Пискнул таймер. От этого звука вздрогнули все, включая Кирилла.
– У тебя двенадцать с половиной минут. – В горле внезапно пересохло. – Добежать отсюда до склона – одиннадцать минут. Я проверял. Решай. Или он, – Кирилл кивнул на Макара, – или киндеры.
Сергей сделал странное движение, будто пытался сдвинуться с места или хотя бы взмахнуть руками, но мешала булавка, приколовшая его, как жука, к невидимому листу бумаги. Однако говорить он еще мог.
– Ты! – выдохнул Бабкин, не сводя глаз с Кирилла.
Вот когда открылось его настоящее лицо.
И лицо это было страшным.
Кирилл ясно увидел, какую ошибку он совершил. Нет, этого нельзя было оставлять в живых. Плевать, что он лишался важного – единственного! – свидетеля своего триумфа, своей гениальной игры; плевать, что это подпортило бы безупречную охоту. Но стоявший перед ним человек был убийцей – настоящим убийцей, зверем, а не интеллектуалом, как Кирилл. Хуже – тупым механизмом, которого Кирилл в эту минуту программировал своими собственными руками: иди, ищи, пока не отыщешь меня, а затем уничтожь.
На лбу у Сергея вздулись вены, словно он пытался сдвинуть неподъемную тяжесть. Взгляд переместился на Макара.
Кирилл замер. Он слышал удары собственного сердца. Зрелище, которое разворачивалось перед ним, было уникальным; он знал – ему больше никогда не увидеть ничего подобного.
Вот он, выбор Софи в настоящем мире. На его глазах. Из-за него.
Величие этой минуты нельзя было сравнить ни с чем. Он убивал человека заживо. Игла была воткнута с профессиональной точностью.
Невероятно!