– Это было не так трудно, как кажется. – Татьяна посмотрела на дверь, словно кого-то ждала, но, увидев мелькнувшую в коридоре медсестру, повернулась ко мне. – За две недели отпуска я исследовала каждый пятачок вокруг озера. От коттеджа в лес уводили четыре тропы в разном направлении. Вряд ли Кирилл мог позволить себе потратить много времени на убийство или стал бы с пленником продираться сквозь заросли. Я прикинула – допустим, он выделил себе минут пятнадцать, двадцать… И мне вспомнилось, что рядом с одной из троп есть чудесное место, я приходила туда на закате, чтобы сфотографировать озеро. Это только догадка, но у меня было слишком мало времени, чтобы все взвешивать. Я ухватилась за первую подвернувшуюся идею. Но когда я вышла на эту дорожку… – Татьяна потерла пальцы перед носом, будто растирала листик мяты. – Это очень странно, но там стоял запах, слабый, однако вполне различимый. Сладкие духи или одеколон… В общем, было ясно, что здесь недавно прошли люди.
Я начала смеяться. Смеялась и смеялась, не могла остановиться. Но это была не истерика.
– Ландыш, – выговорила я наконец, обессилев и откидываясь на комковатую подушку. – Ландыш серебристый!
Спасибо, бабуля!
Татьяна рассказала, как привязала Кирилла к сосне, – тем самым шнуром, которым он пытался удушить меня. Там он и просидел до приезда полиции.
У меня было к ней еще много вопросов, а у нее, кажется, ко мне. Но из коридора донеслись шаги, и в дверях выросла знакомая фигура.
Чухрай! С перебинтованной, как у командира полка, головой. Бабуля непременно спела бы: «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве». Мы с ней часто заводили эту песню.
Он подошел, громыхая сумкой, поставил ее перед Татьяной, – ни дать ни взять преданный пес, притащивший хозяйке поноску.
– Здесь детское питание. – Татьяна вынула стеклянную баночку. С этикетки улыбался прелестный щекастый младенец. – Ты еще сутки точно проведешь в больнице. Ешь пюре, отдыхай, спи. Не волнуйся.
На меня и правда накатила страшная усталость.
– Подождите… – с трудом выговорила я. – А Сергей, а дети? С ними все в порядке?
– Да уж получше, чем со мной. – Чухрай, оглядевшись, сел на край пустой койки.
Я начала догадываться.
– Это Кирилл вас, да?
Лодочник усмехнулся.
– Со мной он без изысков обошелся: двинул по затылку и забросал шмотьем. Таня меня спасла.
– Всего лишь заметила, – возразила она. – Пришла в хижину, а посреди комнаты ручеек крови – вытек из-под груды вещей в углу. Я испугалась, что найду там…
– …труп, – закончил Чухрай с усмешкой. – Если голова сразу не раскололась, она еще долго прослужит. Но, конечно, не сидеть бы мне здесь, если бы не Таня.
Произнося имя женщины, Чухрай бросил на нее короткий взгляд. В эту секунду Татьяна обернулась к нему, собираясь что-то сказать, но осеклась. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Я закашлялась. Оба вздрогнули и уставились на меня с таким выражением, словно я только что материализовалась на этой койке.
– Дина, отдыхай. – Татьяна убрала мне прядь волос, упавшую на лоб. – Я к тебе еще зайду.
– Мы к тебе еще зайдем, – с какой-то ожесточенной решимостью поправил Чухрай.
И снова они уставились друг на друга.
Я хотела еще что-то спросить, но веки у меня закрылись сами собой, словно на них надавила тяжелая ладонь, и я не видела, как Татьяна и лодочник вышли.
На следующий день меня выписали. Татьяна и Чухрай заехали за мной. За пять минут до их появления из моей палаты ушел следователь, предупредивший, чтобы я пока никуда не сбегала.
Я бы не удивилась, если б по дороге в Озерный Татьяна с Гордеем, не говоря ни слова, высадили меня на обочине, чтобы все закончилось так же, как началось: возле дороги. Без вещей, без денег, без работы, без дома…
Но они привезли меня в лагерь.
Как-то само собой вышло, что мы с Татьяной оказались в одном коттедже. Небольшой, всего на две комнаты, он стоял в стороне от остальных.
Говорили мы мало. Она меня ни о чем не расспрашивала – может, из деликатности, а может, ей претило что-то обсуждать с подружкой серийного убийцы… Мне было наплевать. Мысленно я не уставала благодарить ее за молчание. В тишине жилось спокойнее – будто окунулся в прохладную речную воду после приступа лихорадки.
Я говорю «жилось», но на самом деле мы провели в тишине всего день.
А потом появились эти двое. Сыщики.
Их визита я боялась. Не так сильно, как приезда следователя, конечно. Но что хорошего я могла ожидать от людей, которых едва не прикончил мой парень?
Давайте выразимся яснее: которых едва не прикончили из-за моей глупости и трусости.
Но с первой минуты, как Бурый протиснулся в дверь, все пошло не так, как я ожидала.
Они принесли с собой пиццу. Пиццу! Из их обрывочной перепалки я поняла, что Макар гонял за ней Сергея по всем окрестностям.
Они уговорили меня устроиться с ужином на крыльце. Я все пыталась забиться в дом, в какой-нибудь дальний угол, чтобы он был темным, как глубокая нора, и там можно было отсидеться, пока меня пригвождают к доске позора… Но вместо доски у них была с собой огромная коробка с надписью от руки: «ВИТЧИНА И ГРИБЫ». Я не успела опомниться, как обнаружила себя достающей из шкафа салфетки, стаканы и поднос… Поднос! Я даже не знала, что он у нас был.
А потом мы расселись на ступеньках, и Макар начал рассказывать.
Я была уверена, что не смогу съесть ни куска. Что ВИТЧИНА застрянет у меня в горле. Мне сложно описать мое изумление, когда вскоре я обнаружила, что смеюсь, держа в руках пустую картонную тарелку с нарисованными воздушными шариками. «Поздравляем с Днём рождения! Много-много счастья в этот прекрасный день!»
Только был не день, а вечер.
Макар все рассказывал, и огромный слипшийся ком, придавливавший меня к земле, будто дохлую лягушку, рассыпался на мелкие песчинки, которые подхватывал и уносил ветер.
С ним было легко. Он умел разговаривать, как Татьяна умела молчать, – так, что ты ощущал себя на своем месте, среди своих, – и понемногу страх отступил.
Когда его история подошла к концу, я сказала:
– Теперь понятно, почему Кирилл мечтал тебя убить!
Запоздало поняла, что именно ляпнула, и сжалась, но они только рассмеялись.
– Лично я всегда это понимал, – сказал Бурый и встал. – Давайте тарелки, принесу чистые.
Когда он вернулся, Макар вытащил из кармана сложенный вчетверо лист.
– Дина, это тебе. Распечатал у Тимура перед тем, как идти. Они не знали, куда писать, и у них не было твоего телефона, так что прислали мейл.
Я удивленно развернула листок. «дина привет у нас все в порядке мы дома ты пришла в себя или нет мы очень волнуемся напиши нам сразу же или позвони вацап».
И еще двадцать строк в телеграфном стиле, без прописных букв и знаков препинания, а иногда и без соединительных союзов. Но к черту союзы – у них все было в порядке! Они были веселы, ужасно напуганы и воодушевлены случившимся и собирались писать роман по мотивам своих приключений, чтобы продать его корейскому режиссеру.
В мое время сказали бы: продать в Голливуд. Малявки!
– А теперь расскажи Дине про этих троглодитов, – попросил Сергей.
Макар широко ухмыльнулся.
– Исполняю на бис! – известил он.
И исполнил.
А я-то думала, что меня уже ничего не может удивить!
Родители Стеши и Егора разошлись два года назад. Их отец, Петр Острожский, выцарапывал детей как мог, но в итоге они остались с матерью. Он имел право забирать их только на каникулы.
В социальных сетях поднялась волна: все были убеждены в пристрастном решении судьи. Острожский был идеальным отцом. Бизнес, хобби, путешествия. Материально обеспечен, обожает сына и дочь, мечтает проводить с ними все свободное время. Оба раза он присутствовал на родах. После рождения Егора написал, что эти минуты перевернули его представление о мире. (А его жена, между тем, написала, что эти минуты перевернули ее представление о геморрое как пустяковой болячке).
Фотографии Острожского с новорожденными младенцами обошли весь интернет – с разницей в пару лет, ясное дело.
В этом месте Макар прервался и показал мне фото на своем смартфоне. Дети были довольно страшненькие: синеватые, сморщенные, похожие на баклажаны. Но в целом трогательные фотки, что есть, то есть. Могучий широкоплечий мужик в татуировках с крошечной креветкой на руках! Ужасно мило!
Когда Стеша и Егор приезжали на каникулы, Инстаграм Острожского превращался в гимн растущим детям. Он выкладывал трогательные босые пятки, Стешу с кошкой, Егора с собакой и всех троих, включая себя, в развлекательном парке.
Правда, его бывшая жена в конце концов запретила Петру показывать детей в социальных сетях. Тогда он стал вести что-то вроде дневниковых записей. Публиковал короткие рассказики из их жизни. Они пользовались популярностью, и он даже выпустил две или три книжки.
Сразу было ясно, что Острожский не останется надолго в одиночестве оплакивать разрушенную семейную жизнь. Вы бы видели его фото! Мускулы, борода… Эдакий суровый викинг с добрым сердцем.
Полгода назад он женился. И в середине мая, когда Евгении Острожской пришлось уехать по работе за границу, забрал Стешу и Егора, чтобы познакомить со своей новой женой и ее двумя детьми. Все они обосновались в большой квартире на Васильевском острове.
И тут начались неожиданности.
Должно быть, Острожский представлял, как в его доме будет собираться большая дружная семья: дети от первых браков, от вторых, их общие… Стеша с Егором внесли коррективы в эти планы.
Инга, жена отца, им не понравилась. Ее сыновья были на несколько лет старше Егора, – здоровенные мрачные лбы, которые в гробу видали эту мелюзгу. Чувство было обоюдным. Мелюзга бы им не навязывалась, но старшее поколение усиленно пыталось «преодолеть барьер непонимания». Всех четверых принудительно собирали на совместные ужины и выводили в кино. «У вас теперь новые родственники! Разве не прекрасно?»