что она самая что ни на есть настоящая и многообещающая писательница. Это не повергало Натку в отчаяние: она, как могла, улучшала свою карму при помощи креативного пирсинга и малых татуировок и верила в грядущий неизбежный позитив. Через год по–сле окончания вуза маменька все‑таки «догнала», что такими темпами на теле дочурки скоро не останется живого места, а карма будет все там же – у мусоропровода, куда родительница по утрам выносила из Наткиной комнаты горы пустых пивных бутылок. Мать Наташи была бесконечно добра, но старомодна:
она хотела, чтобы Натусик зарабатывала. С ее легкой руки и тяжелого подзатыльника Натка прошла сомнительного качества курсы сценаристов, за которые ее приземленная родительница заплатила полторы тысячи долларов. С этого момента она перестала давать Натке карманные деньги, оставив открытым лишь доступ к семейному холодильнику. Все‑таки она хотела ей добра, а не голодной смерти.
От безысходности Наташка прорвалась диалогистом в сценарную группу едва народившейся на свет кинокомпании Рафаэля Оганесяна и отчаянно взялась делать карьеру. Адреналин испуга оказался очень действенным стимулятором креативности, и вскоре Натке уже даже доверяли даже писать поэпизодники.
Прописывать в деталях чужие истории быстро приелось.
И Натка «заболела» идеей стать Главным автором и протолкнуть совершенно свой, личный сериал – из жизни психотерапевтов. Как сценарист начинающий, она хотела вывалить на экран «правду–матку» и писать «с натуры». И отправилась знакомиться с живыми психотерапевтами. Идеологические наследники кинолога–любителя Павлова заворожили ее. Еще бы, ни в одной другой профессии нет такого количества людей с клоповниками в башке, как среди мозговедов. Тогда Натка еще принимала всякое отклонение за «фишку» и признак «избранности». Так что у нее прямо глаза разбежались: персонажи оказались один чудаковатее и занимательнее другого.
Ей с ними было ужасно интересно. Они относились к ней как к большой и много спрашивали. Она еще не знала, что это профессиональная привычка психотерапевтов – много спрашивать, а самим не отвечать ни на какие вопросы. Не давать никаких жизненных советов и не «озвучивать» стройных мировоззренческих концепций. Так их обязывает общаться с клиентами профессиональная этика. Многие и после работы не могут отключить «внутреннего доктора» и живут «в образе».
Так вот, Натка очень прониклась ощущением собственной значимости: много вещала, делала далеко идущие выводы из ничтожных посылок, научилась убедительно постукивать кулачком по столу в конце каждого предложения, таким образом мысленно чеканя в нем точку. Натка и до этого казалась себе ужасно умной и опытной, намного круче матери и ее подружек. Непризнанный литератор измеряла уровень опытности количеством выпитых в ОГИ и «Билингве» пива и водки. А уж по этому показателю мамусик ей явно уступала. К тому же девочка даже пробовала курить травку. То есть знала об этой жизни почти все.
С психотерапевтами «про умное» разговаривали они примерно так:
— А что, – закидывая ногу на ногу и прикуривая вторую от первой, спрашивала Натка особо благоволившего к ней доктора Женю, промышлявшего терапией рублевских жен и имевшего даже рекламный плакат на главной трассе страны. – Какие самые распространенные психологические проблемы у нашего населения? С чем к вам чаще всего обращаются?
— А ты как думаешь? – прищурившись, отвечал специалист.
— Ну, я думаю, ни от чего люди не страдают так массово, как от любви. В постелях и в электронной почте происходят сегодня самые разрушительные и беспощадные в отношении психики битвы.
— И кем ты ощущаешь себя в этой тотальной бойне? – спрашивал Женя.
— Я, пожалуй, дважды контуженый боец, который списан в военные хроникеры и наблюдает за схваткой из блиндажа, – интересничала Натка.
— А видишь ли ты из своего блиндажа, как изменилась тактика боя в наши дни?
— В наши дни психический бой, так же как и банальная война, конечно же, изменился из‑за появления новых видов вооружений. Так же как обычная война, психатаки теперь ведутся на расстоянии. Чтобы уничтожить вражеские телеса, из одного земного полушария в другое посылаются управляемые электроникой ракеты и бомбы, и противники даже не смотрят в глаза друг другу. То же самое и в любовных войнах: самые жестокие и разрушительные удары наносятся дистанционно благодаря новейшей технике: интернету, мобильникам и прочей лабуде. Отправил одну смс–ку: «Лохушка, я тебя никогда на самом деле не любил, ха–ха», – и отключил телефон. Все!
Жертва в ауте пьет «Ново–пассит» и бежит в лазарет залечивать душевные травмы. Ведь она не может даже по роже треснуть в отместку, выплеснуть ответную агрессию!
Такие разговоры могли продолжаться до утра. Каждая ее фраза казалась Натке достойной быть выбитой на мраморе ТаджМахала. Как будто вся мудрость мира сосредоточилась в ее черепной коробке. Но все‑таки Натка пока еще оставалась милым пушистым 22–летним бельком. А вид беззащитного белька, как известно, в первую очередь будит в человеке инстинкт хищни‑ка. Вызывает желание со всей дури огреть его багром по розовому носу до кровавых сопелек. (Обязательно по носу – чтобы не портить меха.) А потом освежевать тушку и повесить нежноснежную шкурку над камином.
И пока Натка блаженствовала, развалившись в кожаных креслах эргономичной формы, и умничала, тучи над нею сгущались.
Тогда Натка, конечно, не понимала, что своей непроходимой наивностью сама провоцировала непреодолимое желание щелкнуть ее по носу. Человек, особенно наш, по природе своей деструктивен: на девственно–чистой перине сугроба его сразу тянет поваляться, натопать, а в довершение еще и фигурно выссать «Здесь был Вася». Упаковочная пленка с пупырышками тоже вызывает у человеков неодолимое желание давить эти пупырышки, выпуская из них воздух. Новорожденных котят принято кидать всем пометом в ведро с водой и топить. А того, который отчаяннее всех сопротивляется, царапается и визжит, с уважением из ведра вытягивают: «Ишь ты, этот какой ушлый да наглый. Пущай живет!»
Натка же тонула с удовольствием и азартом, счастливо зажмурившись. Проснувшись однажды поутру на кожаной психотерапевтической кушетке голышом, она сочла себя победительницей. Она почему‑то была уверена, что уже давно завоевала душу психотерапевта Жени, а теперь он отдался ей и телом.
Литераторша полагала, что раз уж они столько часов проговорили о любви, о душе, о вечном, о людях, о личном, о ней, то, конечно же, между ними глубокая и настоящая связь. Ведь со случайными людьми так «качественно» не общаются. Она как‑то не заметила, что все эти долгие часы говорила в основном она и что она вообще мало что знает про Женю, кроме того что он умеет грамотно формулировать «открытые» вопросы.
Она даже нисколько не удивилась и не испугалась, когда тест на беременность показал две полоски. Скорее обрадовалась и начала прислушиваться к себе в поисках перемен и нового ощущения себя. Насторожилась она только тогда, когда в ответ на новость о беременности Женя вместо ожидаемых ею восторгов и безумств эйфории снова довольно сухо задал такой привычный для него «открытый» вопрос:
— И что ты чувствуешь по этому поводу?
— Как что? – опешила Наташа. – Зачем ты так спрашиваешь?
Разве ты не рад?
— Что тебя настораживает и пугает в связи с беременностью?
— Женя! Это твой ребенок! – вполне игриво и шаловливо погрозила пальчиком Наташа. – Заканчивай эти игры! Я хочу услышать, что ты рад ему так же, как я!
— Ты говоришь, что рада ребенку. Какое значение имеет для тебя – рад ли ему еще кто‑то кроме тебя?
— Ты издеваешься?! – Натка потерялась. Она больше не чувствовала себя такой всесильной всезнайкой, держащей жизненный поток в подчинении, как еще пару недель назад. Она не понимала, что происходит. – Зачем ты задаешь все эти дурацкие во–просы? Что ты хочешь сказать?
— Почему ты считаешь вопросы о ребенке дурацкими? Ты считаешь, что ребенок – это не повод задумываться и задавать вопросы?
— Ответь мне просто «да» или «нет»! Ты с нами или нет? Ты разве не счастлив тому, что у нас будет ребенок?
— Почему для тебя так важно, будут ли другие люди рады появлению твоего ребенка? Или ты откажешься от него, если найдется человек, который скажет, что ему твой ребенок не нужен?
— Что за бред ты несешь? Какое мне дело до каких‑то других посторонних людей, если этот ребенок имеет отношение только к тебе и ко мне?
— Почему ты воспринимаешь будущего ребенка только как приложение к себе и считаешь, что он не имеет никакого значения для других людей, что его человеческая роль сводится только до твоей личной игрушки, которая будет забавлять тебя и меня?
Почему ты отказываешь ему в праве иметь значение, допустим, для человечества в целом? Ты считаешь, что ты не сможешь родить значительную, заметную, талантливую личность?
— Женя, о чем ты? При чем здесь какое‑то человечество и какие- то «все», если речь идет о нас? О нас с тобой идет речь! – все еще цеплялась за слова Натка, но уже прекрасно все понимала.
Она уже прекрасно расслышала за всеми Женькиными глубокомысленными вопросами простые пять слов: «Мне не нужен этот ребенок». Она уже поняла, что он будет изо всех сил абстрагироваться от ситуации и делать вид, что его и рядом не лежало. Будет задавать много вопросов и умничать. Что он просто зассал. Что психотерапевт, к которому люди приходят за душевным здоровьем, сам глубоко патологичен.
— Ты должна ответить на один простой вопрос: хочешь ли ты ребенка как ребенка или ты хочешь его как средство, как «веревку», которой ты привяжешь его отца к себе?
— Все, Женя, с тобой все ясно.
— Если для тебя ребенок имеет самостоятельную ценность как он сам, то разве ты откажешься от него при каких бы то ни было обстоятельствах? А если он тебе нужен только «в комплекте» с мужчиной – то стоит ли при таких обстоятельствах рожать этого ребенка? Ведь если исчезнет, умрет, уйдет мужчина – то и ребенок для тебя потеряет ценность?